Владимир Круковер
Извращение желаний
Существуют еще ведьмаки. Они, в отличие от ведьм, способных по женской прихоти и на добрые поступки, начинены злом. Многие ведьмы вынуждены подчиняться ведьмакам.
Елена Ароновна относилась к подвиду vedimacus urbanicus kommunisticus, но ввиду того, что уже второй год была лишена возможности проживать в коммунальной квартире, перешла в ведомство ведьмака Зюгатофеля и баловалась вредоносными флюидами на митингах. Она не уважала лидера, так как он относился к низшей касте популяции нечистых и уже двенадцатый год как был выпровожен на пенсию. Нынешняя должность была для данного пенсионера синекурой, которая необходима для всех каст нечистого племени, так как иначе их собственные вредоносные флюиды могут вызвать необратимую интоксикацию организма носителя, распространив инфекцию на все племя. Именно поэтому многие низшие пенсионеры бывали командированы на общественные должности в мир людей. Во времена совдепии они подвивались в совнархозах, наркомах и партийных организациях. После победы капитализма в стране недоразвитого социализма они быстро сменили маски и блаженствовали в губерниях, монопольных комитетах и думах. Самые ушлые получили направление в налоговую полицию, где вред, причиняемый ими людскому сообществу, был максимален.
Елена Ароновна пила чай, когда ее черный кот выгнул спину, прижал уши и взвыл. Коты для ведьм служат средствами связи в астрале, поэтому Елена Ароновна отставила блюдце с чаем, положила надкушенную конфету „Красная Шапочка“ на бумажку, достала из шкафчика стетоскоп и шустро шмыгнула к стенке, отделявшей ее кухню от соседской.
Прослушивание соседской кухни особых плодов не принесло.
Елена Ароновна вернулась к коту и положила морщинистую ладошку на его выгнутую спину. То, что она восприняла в астрале, так потрясло кроткую носительницу вредности, что она мгновенно извлекла из кармана халата с пышными многокрасочными павлинами сотовый телефон и нажала кнопку „3“ автоматического набора. Под этим номером был закодирован телефон Зюгатофеля. Номер один посылал вызов к Самому, а номер два соединял ведьму с визажисткой из СС ДУ — Сатанинского Салона Добрых Услуг.
5. Авторское исступление первое
Умственно независимы только гении и дураки.
Станислав Ежи Лец.
Квартиру я до сих пор снимаю. За двести долларов. Хрущевку, в районе Ботанического сада. Столько лет прожил, а квартиру не нажил.
Зато свободен. Что хочу — то и делаю.
Впрочем, хочу — не хочу, а вкалывать приходится. За квартиру ежемесячно — вынь, да положь, кота и ребенка кормить надо, да и сам ем иногда, привык как-то есть.
Так что, хочу — не хочу, а свобода моя относительная. Часов по пять вынужден за компьютером находиться. А когда заказы есть — так и по десять часов сижу безотрывно. Вот, недавно сочинения писал: „270 лучших сочинений школьников Санкт-Петербурга“ — может, попадалась кому эта книга. Моя! Половину сочинений я из интернета скачал, только подправил первые абзацы чуть-чуть. А половину сам написал. По семь-восемь сочинений в день строчил. До сих пор помню одухотворенный образ Коробочки и роль Демона в борьбе с крепостничеством.
Зато, когда есть деньги и перспективы их дальнейшего получения, я с удовольствием пишу романы. Эти романы выходят в сериях „Русский транзит“ или „Двойная игра“, хотя отношение к жанру детектива имеют весьма условное. Это, скорее, пародия на современный русский детектив, заполненный кровью, суперменами, сексом и домашними хозяйками-следовательницами, его зазеркальная сущность. Мой главный герой обычно или бомж, или аферист. Он слабый физически, морально неустойчивый, сильно пьющий. Но именно он всегда попадает в эпицентр происшествий и нейтрализует их в лучшую сторону.
В свою прозу я, по примеру Чернышевского, часто загружаю абстрактные сны героев. В этих снах они превращаются в волков, психов, инопланетян. В одном из снов мой герой работал фотографом и к нему пришел фотографироваться на загранпаспорт черт в зеленом плаще. Видно, где-то подсознательно меня тянет писать фантастику. (Прекрасное изобретение — „где-то“! Вы, сударь, где-то мерзавец…). Но так как пробиться в печать фантасту труднее, чем детективщику, я пока не решаюсь реализовать это подсознательное.
Но случилось так, что мне не пришлось ничего выдумывать. Женька достала из холодильника огромный помидор, я как раз утром купил „Бычье сердце“ — грамм по 500 каждый, несла его на стол и уронила. И попала прямо Ваське по черепушке, он аж мордой в блюдце с молоком плюхнулся.
Посмеялись. Тут кот вернулся. Я был уверен, что он начнет нас шантажировать, просить что-нибудь вкусненькое из холодильника. Он всегда так делает, когда его Женька чем-то обижает. Но кот независимо прошел в середину кухни и сказал:
— Черт побери, голова-то болит! Вот же идиотизм!
Женька опять засмеялась. Она всегда была уверена, что Васька умеет разговаривать, только скрывает это уменье. А я немного обалдел. Немного…
6. Авторское исступление второе
Нет такого дурака, который в нужный момент не прикинулся бы дурачком.
Станислав Ежи Лец.
Ыдыка Бе, как и все Ыдыки, особенно сидельные Ыдыки, всегда находился внутри любой информации, одновременно оставаясь снаружи ее. Приближение третийного возраста для сидельных Ыдыков часто чревато разтроением „Я“, что приводило к тройственному созерцанию этой информации. Четвертийный возрастной рубеж возвращал их к исходному состоянию.
Разтроеные Ыдыки были опасны лишь для Ыдыков, не достигших нравственной зрелости и смотрщиков Закрытых обиталищ. Барые дедеки не могли в их присутствии Дерить, а смотрщики Закрытых обиталищ не могли смотреть.
Как отражается контакт с разтроеными Ыдыками среди обитателей Закрытых обиталищ, никто не знал.
Все это сообщил мне рыжий кот, которого я по инерции продолжал звать Васькой. Впрочем, я, будучи слегка обалдевшим, больше выражался односложно: „Да. Конечно. Может быть. Да неужели? Кто бы мог подумать? Это надо обсудить…“
Зачем это надо обсуждать, я как-то и не понимал толком. Тем более, что Ыдыка Бе по-прежнему находился внутри информации, продолжая тройственно оценивать ее снаружи, что, несомненно, несколько затрудняло наш диалог. Я, даже, попытался быстро просмотреть инструкцию по общению с закукленными цивилизациями („Малыш“, стр. 157), но Ыдыка Бе сообщил, что их цивилизация вполне открыта и, даже, присматривает за другими.
Тогда я не нашел ничего лучше, чем спросить кота:
— Как мне к тебе теперь обращаться: Василий или Ыдыка Бе? И что эта самая Ыдыка означает?
— Пока я общаюсь с тобой через это животное, — сказал нежданный гость, — лучше обращаться ко мне по имени — Бе. А Ыдыка — это, скорее, титул, если применить простенькую аналогию с принципами вашей социальной структуры. Нечто вроде понятия ученый, могущественный, правящий, дворянин.
— Хорошо, Бе… Как-то странно звучит, прямо скажем. Послушай, Бе… Да-а. Может, все же Василий?
— Сам ты Василий, — обиделся Бе. — Для меня ваши земные имена тоже странно звучат, будто в одно имя сразу нескольких человек воткнули.
— А у вас что, каждый слог — имя?
— Естественно, — ответил Бе, почесывая задней ногой противоблошиный ошейник. — Ты бы купил, что ли, ошейник новый, этот уже выдохся.
— Кусают? — спросил я.
— Покусывают, — уклончиво ответил Бе.
Подожди, читатель. Я что-то увлекся. В этой главе я должен вкратце рассказать о сущности Ыдык, а не описывать подробности нашего общения. Итак, слушай.
Ыдыка Бе, как и все Ыдыки, особенно сидельные Ыдыки, всегда находится внутри любой информации, одновременно оставаясь снаружи ее. Приближение третийного возраста для сидельных Ыдыков часто чревато разтроением „Я“, что приводит к тройственному созерцанию этой информации. Четвертийный возрастной рубеж возвращает их к исходному состоянию.
Разтроеные Ыдыки опасны лишь для Ыдыков, не достигших нравственной зрелости и смотрщиков Закрытых обиталищ. Барые дедеки не могут в их присутствии дерить, а смотрщики Закрытых обиталищ не могут смотреть.
Как отражается контакт с разтроеными Ыдыками обитателей Закрытых обиталищ никто не знает.
7. Елена Ароновна, соседская ведьма
Революция свершилась. Коммунист говорит матери:
— Ну, теперь у нас всего вдоволь будет: и еды, и одежды, и товаров!
— Совсем как при царе, — комментирует мать.
— Ни одна живая душа не должна об этом узнать! — строго сказал нечистый пенсионер Зюгатофель. Потом он немного подумал (в телефонной трубке было слышно его трудное дыхание и зримо виделось шевеление мясистого носа) и добавил, — Старшим коммунальным ведьмам, пожалуй, можно рассказать.
Старшие коммунальные ведьмы (big vedimacus urbanicus kommunisticus) были важны для деятельности престарелого синекурца, так как на зловредных митингах они выкрикивали лозунги и собирали пожертвования у людей и нелюдей.