Маргарита чихает. Ах, теперь я поняла это просто шарлатан. Недавно в Крокодиле был фельетон про таких знахарей. Лечили, представляете себе, куриным пометом. Их всех посадили.
Меф, изумленно: Неужели вы ничего не замечаете?
Фауст и Маргарита одновременно: Мы замечаем, мы давно заметили! Одновременно поднимают трубки телефонов и начинают вызывать милицию.
Меф. Жалкие люди. Даже не люди, так
Входит милиционер. Он в большой фуражке и со свистком. Во время разговора может засвистеть ни с того, ни с сего.
Милиционер. Вызывали? Свистит.
Меф. Хотите стать молодым, товарищ милиционер?
Милиционер. Не хулиганьте, гражданин.
Меф. Ну, я же не хулиганю.
Милиционер. Не пререкайтесь, гражданин. Ваши документы?
Маргарита, Фауст. Да, да! Проверьте у него документы.
Маргарита. С ним еще Гетин в одной шайке.
Милиционер. Кто такой Гетин?
Меф, вздыхает: Не скажу.
Милиционер. Скажете, все скажете. Что это за прописка?
Меф. Обыкновенная. Ад, седьмой круг, первая пещера.
Милиционер. Так, так. Ничего, разберемся. Пройдемте, гражданин.
Меф. Ну что ж, пройдемте.
Уходят. Маргарита и Фауст продолжают работать. С Фауста постепенно опадают волосы, загорается лысина с надписью. Маргарита полнеет, на ней возникает парик. Стучат машинки, трещат калькуляторы
* * *
Хозяин рыжего кота устало присел на табурет, провел по влажному лбу ладонью. Услужливая Ароновна тотчас подставила ему кружку с чаем и кивнула на тарелки:
Пирожки сама пекла, недавно. Печенье из Елисеевского, свежее. Подкрепись, соседушка. Я речью обычной говорю, потому что ты еще не привык. Не умеешь полностью мозгом слушать. Но ты не переживай, научишься. Ежели к нам перейдешь, то многому научишься. К нам часто люди переходят, есть такие люди, у которых внутренние возможности открываются сразу, будто они уже развились в разумных. Так мы их к нам. И помогаем другие возможности открыть.
Какие другие? спросил ошарашенный хозяин.
Долголетие, здоровье, способность к метаморфозам, уменье летать, предметы перемещать мыслью, самому перемещаться многое. Вот ты, например, помнишь, кем был раньше и как жил?
Не понял?
Ну раньше, в прошлых жизнях?
Кто же это помнит?
Кто? Мы помним. Мы хоть и долго живем, но не вечно. Полностью в энергию только высшие из нас могут воплощаться, такие как Мефис. Они почти бессмертны. А мы так, лет по пятьсот–семьсот живем, а потом вновь рождаемся. Но все из прошлой жизни помним. Вот в учебнике старом, для вас, людей, написанном, рассказано, как у вас память на прошлые жизни отняли, когда вы размножаться надумали по животному. Только вы и учебник этот похерили, аферисты разные его в источник дохода превратили. Любите вы непонятному поклоняться, вместо того, чтоб понять. Вон, как-то я про дианетику слыхала. Ну ребенку же ясно, что афера. Аферистом написана, из нескольких философий слеплена. Ницше там, Фрейд И все, готово, купились люди на дианетику, большие бабки аферистам платят, надеются всесильными стать.
Елена Ароновна вкусно откусила половинку печенюшки, аппетитно отхлебнула чай и продолжила:
В сущности, вы почти из такого же материала слеплены, что и мы. Только вы недавно разум обрели, а мы давно. Так что вы ни телом, ни, что важней, мозгом толком и пользоваться не умеете. Через несколько тысячелетий научитесь, конечно. А пока только избранные научаются. Ну, а мы их в свое братство принимаем. Вместе с нашими малышами, в подготовительные классы. Все равно почти никто из людей свои возможности полностью не осваивает.
Послушайте, сказал хозяин в совершенной растерянности, столько новой информации, голова кругом. Вы мне вот что объясните, какого черта вы на пришельца этого ополчились?
Эко ты все по-людски понимаешь, по-человечески! Изгнать его надо с Земли, и поскорее. Он же не в себе и за себя не отвечает. Он такого тут натворить может! Сам Бессмертный облик принял, чтоб этого психа с нашей территории убрать. Жаль, в прошлый раз не получилось, ты, кстати, помешал по дурости.
Как я мог помешать?!
Как, как Не силой своей, конечно, какие у тебя силы пока, у несмышленыша. Ты канал открыл для него, канал подпитки. Вот он и вырвался. Что, не углядел, способностей не хватило? Смотри, покажу
Соседка с явным сожалением отставила чашку и прикрыла толстые морщинистые веки. На хозяина рыжего кота нахлынули образы.
ландышевые лучи опоясали землю. Горела, как цветочная звезда, скульптура великой сказочницы, а дети ее души буквально пылали нежнейшими оттенками. Особенно ярко светили Карлсон и Пеппи-длинный чулок. Не менее ярко светились книги Януша Корчака. Всю Польшу, погрязшую в злобе барышества, могли бы осветить и освятить Мысли этого святого человека. Но почти некому было там воспринимать это излучение.
Светились бессмертные картины, скульптуры. Светилась музыка. Светились мысли и чувства тех, кого нет в живых и тех, кто еще жив. Свечение многих шло с могил, согретых вниманием потомков. Другие, чей прах развеян временем, светили своими творениями. Их ландышевые лучи опоясали Землю и, соединившись со слабеньким лучиком, исходящим из неофита, всего этого не увидевшего, ринулись к месту схватки. Поблек сиреневый цвет атаки, излучатели отпрянули, будто их дернуло высоковольтным разрядом
Ну, видел теперь? вслух сказала соседка. Вмешиваешься туда, куда не положено! Скажи спасибо, что тебя не наказали за это. Что мы неразумных не наказываем, мы не люди.
Тюремщики любят читать романы и больше, чем кто-либо, нуждаются в литературе.
Четвертая проза, Осип Мандельштам.
Профессор несколько ошибался. Помещение, в котором он в данный момент не мог выпрямиться, называлось не кандеем, а стаканом, своеобразным отстойником для временного содержания заключенных. А в целом дом, в котором он осознал свое странное перевоплощение, назывался следственным изолятором, СИЗО или, в просторечии тюрьма, кича, кичман. В карцер, именуемый среди заключенных кандеем, Дормидону Исааковичу еще предстояло попасть.
Надо сказать, что наша великая держава очень любит всякого рода отстойники, только именует их по разному. Например, в аэропорту пассажиров загоняют в комнату, отделенную от зала ожидания группой охранников, а от летного поля мощными дверями. В комнате этой, как правило, нет ни стульев, ни туалета, ни вентиляции. Выдерживают там пассажиров в зависимости от подготовленности самолета к полету, от 30 минут до двух часов.
Приемные многочисленных начальников гигантского аппарата российских чиновников представляют собой отстойники с сидениями. Уровень удобств колеблется в зависимости от ранга начальника.
Медицинские учреждения в качестве отстойников используют длинные коридоры. Люди сидят перед дверями врачей в этих коридорах днями, чаще, правда, стоят, так как сидений катастрофически не хватает. И, порой, выздоравливают, так и не зайдя на прием.
Роль отстойников у нотариусов и адвокатов чаще всего играют лестничные площадки. (Представители этих профессий почему-то не любят первые этажи и располагают свои кабинеты повыше).
Отстойники в домоуправлениях разнообразны и варьируются от лестничных площадок до тоскливых коридоров с облезлыми досками соцобязательств. Сейчас, когда коммунальщикам разрешили драть с жильцов три шкуры, не улучшая уровень коммунального обеспечения, эти отстойники снабжаются списанной мебелью. Мебель эта образовывается ввиду того, что кабинеты коммунальных сачков обставляются по примеру американских офисов.
Любопытны отстойники паспортных столов милиции. Там ожидающих развлекают демонстрацией различных милицейских дел: от конвоирования преступников до разбирательств с беспризорниками. Заменив термин «прописка» игривым словом «регистрация», паспортисты по-прежнему (По-Брежневу) выращивают гигантские очереди. Замена паспортов для них праздник, который всегда с ними.
Но вернемся к стакану-отстойнику, откуда выводят скрюченного профессора, награждая его укоризненными тычками и фразами:
Ты че это, Гоша, опупел, что ли? Всегда такой фартовый зэк был, а тут чернуху гонишь вовсе не по делу. Чего косить, если срок все одно на тебя повесят? Да и бузишь не по делу
Профессор движется между охранниками и пытается найти аналоги произносимому в привычной ему литературной речи великого русского языка. Ему так не хватает сейчас солидных словарей Даля, Ожегова, но и эти корифеи российской словесности могли спасовать перед жаргоном советских тюрем.
В карцере профессор приободрился. Он, наконец, смог оправиться. Правда, он не сразу понял назначение ведра под фанерной крышкой в углу его камеры, но сильный запах миазмов из этого ведра прояснил ему его назначение. Но, главное, с него сняли наручники.
Профессор вынул руки из-за спины и с удивлением обнаружил, что они не слушаются. Сперва он подумал, что таинственный контакт между его мозгом и телом бандюги Гоши разладился. Но вскоре понял, что руки просто онемели. Дормидон Исаакович очень хотел помочиться, но руки отказывались выполнить такую простую операцию, как расстегивание ширинки. Наконец кровообращение начало восстанавливаться, руки закололи тысячи мельчайших иголочек и профессор, морщась от боли, с трудом приготовился к величайшему таинству опорожнения мочевого пузыря.