Владимир Круковер
Извращение желаний
24. Продолжение отрывков
Мы не стыдимся нашей холодности и глупости, когда имеем дело с ребенком, собакой или кошкой.
„Слова пигмея“, Рюноскэ Акутагава.
Я скомкал свою встречу с шефиней „Пресса-Континента“. Происшедшее сильно меня задело. Сознание я потерял ненадолго, а когда пришел в себя, распрощался и пошел к метро. Даже не заикнулся о гонораре, что для меня не типично.
Поэтому домой я пришел без денег и без покупок. Женя, привыкшая к тому, что из похода за гонораром я всегда возвращаюсь с какими-нибудь вкусностями, надула губы. Я не обратил внимания.
— Где Васька? — спросил я.
— На кухне, — мрачно ответила девочка, — жрет за три уха.
„Как это можно жрать за три уха? — подумал я, торопясь на кухню. — Забавная лексика у детей…“
Васька, который был теперь вместилищем для инопланетного разума, действительно жрал за три уха. Перед ним лежали полоски сырого мяса, ломтики рыбы (я определил сардины в масле), открытые банки с черной и красной икрой. И он лопал все это по переменке. Внешне он, вроде, выглядел непострадавшим. Васька, порой, с уличных турниров приходил в более унылом виде.
— Эй, — сказал я, — икрой поделись. Мне давно такая роскошь не по карману.
Бе вильнул хвостом, не отрываясь от трапезы. На кухонном столе образовались трехлитровая банка черной зернистой икры, десяток стеклянных баночек с паюсной и аккуратный бочоночек с красной икрой. Уже по упаковкам было видно, что это экспортная продукция.
— Да-а, — облизнулся я, — мечта идиота сбылась. — Тут на пару тысяч зеленых товара. Жаль, что Женька к икре равнодушна.
Новое поколение, растущее на сникерсах и пепси, признавало лишь кабачковую икру. То, что было доступно обычному потребителю. Даже баклажанная икра была для среднего человека дороговата. А из рыбьих икр рядовой москвич мог позволить себе только минтаевскую. Спасибо родному правительству. Оно успешно подняло цены на товары до западных, расширив ассортимент. Теперь будем ждать, когда они поднимут и доходы населения.
— Что, правительство не нравится? — спросил Ыдыка Бе, не прекращая жевать. Телепатический орган, вызвавший недавний обморок, не перегорел, не испортился.
— Нет, нет, — поспешил сказать я беззвучно, — все нравится, так… мысли вслух. Ты уж, пожалуйста, не воплощай все то, о чем люди думают.
— Я не воплощаю, — ответил Ыдыка Бе, нарисовав телепатическую смеющуюся мордочку. — Ты вот, например, вчера вечером за десять минут пятьдесят четыре раза о женщинах думал. Что бы ты стал делать с пятьюдесятью четырьмя бабами в этой тесной квартире?
— Слушай, — сказал я, — ты что же — и в самом деле можешь исполнять мои желания?! Это же здорово! Я-то думал, что ты лишь чудить можешь, как все безумные. Ты бы подбросил мне бабок, что ли? А то я из-за вашей драки и про гонорар забыл. Кстати, что вы не поделили?
— Отвечаю по порядку, — сказал Бе, смачно чавкая. — Желания исполнять могу не всегда, а лишь тогда, когда третья составляющая сознания преобладает над второй, а первая находится в состоянии временной амнезии. В остальное время воплощение желаний мне неподконтрольно. То есть, они воплощаются, но независимо от ясного сознания, спонтанно. Делить ни с кем ничего не собирался, ваши земные энергетические вампиры варварски попользовались моей бесконечной энергией, что визуально создало картину драки. Твое вмешательство прервало грабеж. У вас, кажется, тоже грабят личности?
— Значит, ты мне теперь обязан? — обрадовался я. Меня не оставляла надежда урвать у пришельца хоть пару сотен долларов.
— Ни в коей мере, — сказал Бе. — Ыдыки никому и ни в чем не бывают обязаны.
— Но икру ты же мне дал?
— Могу дать еще, — туманно сказал Ыдыка Бе. — Икры много.
Он дернул хвостом и на столе образовались дополнительные баночки. Была икра осетровая и стерляжья, икра чавычи, кеты, горбуши и кижуча. Белужья икра отличалась оригинальной упаковкой. Икра нежной симы, которая на нерест не поднимается выше Амура, была расфасована в обычные бутылки из-под кефира. Давненько я не видел таких бутылок. Видимо, эту икру не солили серийно, а лишь для себя, частным образом. В баночках из-под майонеза стояла паюсная икра с Байкала; там, в Чеверкуйском заливе, водится небольшое количество нежнейшего осетра.
— Послушай, а ваша энергетическая схватка вреда людям не принесла? — спросил я, памятуя о некоторых необычайных происшествиях, явно связанных с проказами психованного пришельца.
— Особых — нет. Главный реализатор издательства „Лечо“ напился в зюзю и поссорился со своим шефом — главным редактором. А тот, сгоряча, чуть не поссорился с боссом, но вовремя остановился. Вот и все.
— А баксов не дашь? — жалобно спросил я опять.
Кот прекратил есть, обернулся, оскалился и выпрыгнул в форточку. Я подбежал к окну. Кот парил над землей, как коршун. Да, Ваське будет, что вспомнить, когда Ыдыка Бе уберется из его тела!
25. История господина Брикмана
Дурак — это человек, считающий себя умнее меня.
Станислав Ежи Лец.
Ыдыка Бе, несмотря на свое обширное могущество, все же ошибался, утверждая, будто энергетическое безумство в районе издательства „Лечо“ не имело других последствий, чем пьянка реализатора и остановленная горячность главного редактора. Произошло еще одно происшествие, и произошло именно в той мере, в какой могло произойти. Оно произошло не с печально известным нам Штиллером, который, наверное, уже сотни раз проклял тот момент, когда связался с писателем-подельщиком и с которым некоторое время ничего происходить не будет, а с незнакомым ему профессором Дормидоном Исааковичем Брикманом, попавшим в автоаварию в месте, далеко отстоящем от Москвы. А именно — в Калининграде, бывшем немецком портовом городе. Этот профессор теперь долго будет присутствовать на страницах нашей чрезвычайно правдивой повести, хотя его странная история всего лишь получила толчок при участии Ыдыки Бе, а в дальнейшем с ним никак не состыковывалась. Описание его страданий мы постараемся выделить другим шрифтом, дабы те, кому они близки по духу (имеются ввиду пострадавшие от тюрьмы или от геморроя), могли читать их не как вставное произведение, а цельно, перепрыгивая через главы. Действительно, если вдуматься, зачем, спрашивается, невинному читателю впитывать информацию о
Вобщем, переходим к профессору. Действие происходит в следственном изоляторе города Калининграда. Это бывшая немецкая тюрьма. Изменений немного, разве что в камеры для двух человек стали сажать по восемь зеков, решетки накрыли дополнительно „зонтами“ (совдеповское изобретение: к обычной решетке приваривают сплошной железный лист, окончательно перекрывая приток воздуха и света в камеру… считается, что это делается для того, чтоб зеки не могли общаться с соседними камерами… только непонятно — кем считается?), чистоту помещений сменили неровными набросами штукатурки на стены, а все оставшееся покрасили суриком. По ходу повествования у нас будут появляться новые герои, прямого отношения ни ко мне, ни к Штиллеру, ни к Ыдыке Бе не имеющие. Поэтому я, как в пьесе, сразу приведу их список.
Васильев А. С. — полковник, рост: 1 м 60 см с фуражкой, начальник ИТУ-9.
Момот О. А. — сторожевой врач, монофоб, кончил фармацевтическое отделение, ЗКС 1-й степени, начальник медсанчасти ИТУ-9.
Ковшов А. Ж. — псевдоним: Толя-Жопа, прапорщик, служит в ИТУ-9 17 лет.
Токарев В. Г. — зам. по режимно-оперативной части, варяг, имеет хорошую библиотеку.
Андреев С. В. — молодой следователь, осведомитель КГБ, культурист.
Дубняк А. А. — директор школы для зэков, в детстве обладал зачатками интеллекта.
Волков В. В. — зубной врач, человек порядочный, алкоголик.
Батухтин П. П. — начальник оперативной части, капитан, параноидальная мания преследования, имеет двенадцатикратный бинокль.
Лазун Н. А. — начальник отряда, из охранников уволился своевременно, поэтому в действии пьесы не участвует.
Свентицкий О. П. — начальник инвалидного отряда, белорус, учится на юрфаке заочно.
Рита, Виолетта, Римма — прапорщицы, отличаются огромными задницами и повышенным сексуально-служебным рвением.
Дарса Хазбулатов, Турсун Заде, Рубен Алиев — конвой „столыпина“ (до вмешательства Столыпина зэков перевозили в товарных вагонах, как скот… но возили их русские стражники… после революции в поездной охране всегда нерусские).
Владимир Верт — зэк, аферист, поэт; тюремные клички: Адвокат, Мертвый Зверь, Марсианин; герой иронических детективов В. Круковера.
* * *
Профессор Дормидон Исаакович Брикман проснулся от зуда в левой руке. Он почесал кисть и напряженно вслушался в настроение прямой кишки. Он знал, что даже легкий зуд в этом неэстетичном месте может пролонгироваться болями, спазмами, повышением температуры и полностью сломать рабочий день. А у Дормидона Исааковича на сегодня были запланированы многие важные мероприятия, среди которых получение зарплаты и встреча с польскими коллегами были не самыми важными. Хотя, что может быть важней зарплаты или встречи с иностранцами? Откроем секрет. В этот день профессор должен был встретиться с очаровательной Гульчарой Тагировной, тридцатилетней дамой, обещавшей дать, наконец, ответ на давнее предложение Дормидона о совместном шествии по каменистым тропам науки к ее сияющим вершинам.