Владимир Круковер

Извращение желаний

И вдали мелькает чудо, там отрава чьих-то глаз,
И спокоен, словно Будда, я уже в который раз.
Димедрольное похмелье, димедрольное вино…
Очень странное веселье мне судьбою суждено.

И наступила тишина. Все сидели и смотрели на предводителя, а он не смотрел ни на кого.

18. Беседы при ясной луне 

Лишь одним дуракам даровано уменье говорить правду, никого не оскорбляя.

Эразм Роттердамский.

С большим трудом удалось мне уговорить Ыдыку Бе ликвидировать груду вещей, созданных его больным воображением. Осталась только одна игрушка, с которой наотрез отказалась расставаться Женя. Она (игрушка, естественно) отдаленно напоминала калейдоскоп, которым я сам вдосталь играл в тихие совдеповские, дефицитные времена, но, как я подозревал, сочетала в себе разные функции, мне не ведомые, но используемые Женей тайком от взрослых.

Ыдыка, похоже, обиделся. Не пошел гулять, сидел себе на кухне и мрачно смотрел в окно. Был поздний вечер, в окно светила ясная луна. Я тоже засмотрелся на эту луну, вспомнил о прошлом и спросил Ыдыку Бе:

— Слушай, а ты можешь управлять временем?

— Временем никто не может управлять, — ответил Бе, не поворачивая рыжей головы. — Его можно лишь разрушить, но это приводит к бедам.

— То есть как?! — удивился я. — Время же движется, значит подвержено воздействию.

— Время неподвижно, движется все остальное: материя, пространство.

Конечно, я знал о времени лишь из фантастики, но фантастику порой писали доктора наук. И везде выдвигалась мысль, что время подвижно.

— Но Эйнштейн? — спросил я.

— Ваши земные ученые часто путают яичницу с яйцами, — непонятно ответил Бе.

— А что ты тут у нас делаешь? — опять спросил я после небольшого раздумья. — Тебе, как я вижу, тут скучно.

— Если бы я знал! — тоскливо сказал пришелец. — Это все болезнь моя.

Пришла Женя.

— Посмотри, — сказала она, протягивая свой калейдоскоп.

Я добросовестно посмотрел. И ничего не увидел. О чем и сказал ей.

— Как же, — Женя всплеснула руками и забрала игрушку. — Как же, там столько всякого…

— Это телескоп квантовый, — печально сказал Ыдыка Бе. — В него можно увидеть все обитаемые миры, так он настроен. Вроде того, как вы щелкаете переключателем программ в телевизоре. Надо только приноровиться их переключать. Твоя маленькая спутница приноровилась.

Я вновь взял игрушку, повертел в руках, попытался что-нибудь высмотреть — безуспешно. И кнопок не было. Наверное, я стал пожилым. Неспособным видеть то, что открыто детям.

Мое смущенное молчание разрядила соседка. Сперва послышалось пыхтение, потом по стенам кухни метнулись радужные блики и лишь потом собравшиеся смогли лицезреть саму Ароновну. Она примостила мощные ягодицы на табуретку и улыбнулась.

— Я опять без стука, — сказала она невинным голоском пятиклассницы. — Дела, знаете ли. Не корысти ради, а токмо пожеланием пославших меня. Всем здравствуйте, пожалуйста.

— Ну-ну, — мрачно сказал я. — Чаю?

— Нет, сегодня я выпила бы кофе. У вас, конечно, только растворимый?

— Приходится, — сказал я, — живем по доходам.

— Так я со своим. Припасла вот. Сама зерна жарила. У вас турка есть?

— Нет, не держим-с, — продолжал язвить я.

— Так я и думала. — Толстуху трудно было смутить. — И ее прихватила.

Она извлекла из-под халата блестящую турку, насыпала туда кофейный порошок и с неожиданной для ее массы живостью засуетилась у плиты. По кухне поплыл божественный аромат.

— Так, так, — приговаривала Елена Ароновна, — пенку снимать не будем, в ней весь скус, мы с огня уберем и вновь поставим, чтобы второй раз пенка поднялась. Так, теперь сразу по чашкам разлить и без сахара, горячий, глоточками мелкими…

Она походила на колдунью, сварившую адское зелье, которая в данный момент озабочена лишь тем, как напоить этим зельем свои жертвы. Это, конечно, была абсурдная мысль, при всей своей зловредности соседка на отравительницу не тянула. Но что меня удивило, так это то, что она налила четыре чашки.

— Нас вроде трое, — заметил я.

— Почему трое? А гость ваш? Неужто откажется от натурального из Бразилии?

Кот, к моему дополнительному удивлению, не отказался. Он вспрыгнул на стул, обхватил чашку мягкими лапами и начал лакать, не боясь обжечься. При этом он поглядывал на Елену Ароновну, будто говорил ей что-то, а она в свою очередь сосредоточенно внимала, почти не обращая внимания на нас с Женей.

— О чем это вы разговорились? — не выдержал я.

— О, прости, — сказал Бе, — я совсем забыл, что у тебя не активированы некоторые органы. Сейчас, минутку…

Не знаю, что уж он сделал, но в моей голове зазвучали бестелесные голоса, совершенно не похожие на те, которые слышишь ушами. Тем не менее, можно было определить, кто говорит. Какие-то неуловимые интонации, некий окрас, не передаваемый словами, придавал им индивидуальность, характерную для говорящего.

— Это что же, телепатия? — спросил я растерянно.

— Говори про себя, — подсказал мне беззвучный голос Елены Ароновны, — просто думай словами. А немножко потренируешься — и без слов обойдешься.

— Как это без слов? — подумал я про себя.

— Образами. Образы передают больше информации. В особых случаях их подкрепляют немногими словами или другими символами.

Соседка замолчала, и в моем сознании возник образ, поясняющий сказанное. Он был исчерпывающе понятен, но выразить его при помощи слов было бы затруднительно.

— Помнишь, я тебе читал символический рассказ? — Вступил Ыдыка Бе. — Вот как он выглядит при передаче образами.

В моей голове возникла ослепительная и невыразимо печальная картина. Она была бесконечной, как та алмазная гора, о которую ворон точит свой клюв. Мне стало тоскливо, и я выразил протест. Мысленно. Мгновенно образ сменился, Бе рассыпал в моем сознании фейерверк чего-то неуловимо прекрасного, сопроводив фразой: „Это для настроения…“

Настроение действительно улучшилось. Будто пузырьки игривого шампанского пронизали мои нервы и жилы. Так я чувствовал себя на Новый год, за пять минут до боя курантов.

— Надеюсь, это не гипноз? — спросил я уже более уверенно.

— Ни в коей мере, — ответил Бе, сопроводив слова улыбающейся рожицей, — просто я поделился с тобой жизненным тонусом. Те, кто владеет телепатией, легко делят между собой и радость, и грусть. Радости становится больше, а грусти меньше.

— Но она же ведьма?!

— Что значит „ведьма“! — сказала соседка. — Мы просто другое племя. И мы живем на этой планете гораздо дольше, чем вы, люди.

— Почему же тогда мы не владеем телепатией?

— Вы еще не дозрели. Вы еще детсадовцы. Некоторые из вас взрослеют быстрей и обретают дополнительные чувства. Но их обычно уничтожают толпы незрелых. А необходимые органы, управляющие телепатией, телекинезом и телепортацией имеются у всех.

— А то, что вы активировали этот орган у меня, не опасно?

— Это на время, — сказал Бе, — пока я тут у вас в гостях. Считай, будто это временный дар.

— Но я же потом, когда его лишусь, с горя помру!

— Я избавлю тебя от воспоминаний. Извини, но так уж получилось, что мой визит многое изменил. Когда мое разтроение кончится, я все приведу в равновесие.

— Но все же… — завозмущался я.

— Помолчи, — прервала меня Елена Ароновна. — Наслаждайся моментом и не хорони самого себя заранее. Как вы, люди, любите все наперед планировать! Вот ты лучше войди в мое сознание и посмотри, что творится из-за твоего гостя.

„Как это?“ — хотел спросить я, но спрашивать не пришлось. Я вошел в сознание соседки так же легко, как входил в тело любимой женщины. И прочувствовал нечто схожее с оргазмом, только не физическим, а духовным. Во-первых, сама соседка перестала выглядеть толстой и неприятной, она превратилась в тоненькую фею с распахнутыми в пол-лица очами и золотой косой. Во-вторых, я через ее утонченное восприятие увидел мир, не заслоненный шорами привычек и навыков. Это был игривый, красочный мир, в котором все находилось в движении, но одновременно было в покое. Впрочем, выражать убогими словами-символами то, что воспринимал я множеством таких чувств, о которых люди только мечтают, бессмысленно. И все эпитеты остаются при этой попытке всего лишь жалкими сочетаниями звуков, грамматическими правилами. Но главное, что я воспринял, так это мощную угрозу Ыдыке Бе со стороны многочисленного племени тех, кого люди зовут нечистыми.

19. Шабаш в мэрии Москвы (окончание) 

Молчание — добродетель дураков.

Фрэнсис Бэкон.

— Что ж, — сказал Мефис. — Об основном мы договорились.

Он вновь принял форму черного кота. Кот в чем-то отдаленно походил на бегемотика. Карликового.

Собрание начало расходиться. Те, кто помощнее, просачивались в канализацию. У туалетов образовалась очередь. Мефис пренебрег условностями и просто сгинул. Хилые выходили, как люди, через дверь, толкаясь у гардероба. (Характерно, что мы описываем в основном беседы именно хилых. У читателей этой безусловно правдивой повести может возникнуть вопрос — а что же молчат высшие представители древней нечистой расы? Они общаются телепатически, образами и сжатыми символами, поэтому передать письменно все многообразие их бесед почти невозможно. К тому же, они нам почти неизвестны в человеческом образе, они всегда остаются как бы „за кадром“. Приходится ограничиваться рассказами о самых примитивных представителях, которые на виду и срослись с человеческим телом.) Гардеробщица визгливо советовала им не толпиться, так как у нее не семь рук. Рук у нее действительно было всего шесть.