Владимир Круковер
Извращение желаний
Но и эти страхи оказались совершенно беспочвенными. В минуты их последней встречи профессор доходчиво объяснил ему, где и как он сможет избавиться от последствий психологического шока, написал коллеге рекомендательное письмо. И он понял, что ему достаточно будет пройти несколько сеансов гипноза в родном областном центре, попринимать курс нейролептических препаратов, и тогда он будет совершенно здоровым.
…Но ему все равно не хотелось шевелиться в постели, говорить с женой, встречаться со знакомыми. Лежать бы вот в таком оцепенении, долго лежать…
15. Конкретный разговор хозяина с котом
Лучше у одного разумного и добродушного быть в любви и почтении, нежели у тысяч дураков.
Григорий Сковорода.
Ничего конкретного из этого разговора не получилось. Выбивалка для ковров превратилась в моей руке в банановую гроздь, кот невозмутимо прошествовал на кухню, оттуда донеслись хруст и чавканье. Я отнес бананы Жене, взял сигареты и вышел на балкон. Было такое ощущение, будто я приобрел машину для исполнения желаний… испорченную. Шагреневую кожу с дырками. Я прижег сигарету, затянулся, глянул вниз и сплюнул. Почему же все, выходящие на балкон, испытывают искушение плюнуть или что-нибудь бросить на улицу? (Это желание особенно обостряется, когда под балконом проходят лысые люди.)
Я стоял, облокотившись на перила, курил, глубоко затягиваясь. Внизу клубилось нечто неясное, будто я сидел на обрыве, свесив ноги в тапочках над чем-то чуждым.
Я посмотрел на собственные ноги. Они были в тапочках, причем один прорвался и в дырку выглядывал большой палец. Захотелось испить кефиру, но желудок еще был полон рыбной сытостью.
Скрипнула балконная дверь. Задрав напряженный хвост, на балкон вышел рыжий разбойник. На миг все сущее подернулось дымкой, неким флером ирреальности.
— Не вздумай, — мгновенно сказал я ему, — ни в коем случае. Никаких желаний воплощать не надо.
— Увы, — промурлыкал Ыдыка Бе, — это не всегда от меня зависит. Я же разтроенный.
— Если ты такой, тройной, то на фига сюда приперся?! Сидел бы на своей планете, или где вы там сидите, ыдыки бешеные.
— Я печалюсь, — сказал Бе, — печалюсь вместе с тобой, но бессилен я в соперничестве с тройным сознанием.
Он посмотрел на меня раскосыми глазами, в которых не было печали, а была какая-то бесшабашная дикость, развернулся и ушел. Я глубоко затянулся остатком сигареты и выбросил окурок через перила. Снизу раздался сдавленный вскрик, перешедший в проклятие. Похоже, некоему лысому сегодня не повезло.
Вновь появился кот. На шее у него болтался обрывок поржавевшей цепи, в лапах был струнный инструмент.
— Хочешь, я расскажу тебе сказку про Красную шапочку? — спросил он.
Это было настолько нелепо, что я заворожено кивнул. Кот встал на задние лапы и ударил по гуслям…
* * *
Больше всего на свете Люпус не любил утро.
Сегодняшнее утро он не любил особенно, потому что его активно будили.
— Какого черта! — пробормотал он, натягивая одеяло на голову.
— Все, пьяница несчастный, — или ты встаешь, или я ухожу, — услышал он визгливую фразу жены.
— Сука ты, — невнятно сказал он, приоткрывая правый глаз, — битч позорная.
— Если я сука, — резонно сказала жена, — то ты кобель неумытый, вольфхунд. И пьяница. Ладно, вставай, я немного припасла со вчерашнего.
— Что ж ты сразу не сказала! — мигом ожил Люпус. — Знаешь же, каково мне после вчерашнего…
Он откинул одеяло и медленно, буквально по частям, встал, нацепил неуклюжими ступнями растоптанные тапочки и пошел в туалет.
Во рту было гадко. Еще более гадко было в голове. Глаза слипались.
Он долго стоял над унитазом, пытаясь помочиться и одновременно удержать тягучую рвотную горечь.
Жена звенела посудой на кухне. Он подошел к ней. Стакан, налитый до половины, был на столе, рядом находилась кружка с холодной водой, в которой плавал ломтик лимона.
— Это все? — спросил он жалобно.
— Есть еще столько же, — мирно ответила жена.
Люпус обхватил стакан, задержал дыхание и, стараясь ни о чем не думать, вылил содержимое в рот, мучительно сглотнул и сразу запил.
Несколько секунд он стоял на месте, потом быстро прошелся по кухне, продолжая делать глотательные движения. Главным на свете в этот момент для него было удержать выпитое.
И это ему удалось.
Со стороны, верно, было интересно наблюдать, как оплывшее, неуклюжее, перхающее, вялое существо превращается в энергичную особь мужского пола.
Жене это было не интересно, даже противно.
— Завтракать будешь? — спросила она, заранее зная ответ.
— Может, чуть позже…
— Позже все остынет. Я два раза подогревать не буду.
Странные эти супруги… Всякие супруги странные. Она прекрасно знает, что с такого дичайшего похмелья муж не может и думать о пище. Вот опохмелится как следует, отойдет, помоется, зубы почистит и с удовольствием покушает. Нет же, надо приготовить преждевременно, поворчать, а потом подогревать, не прекращая упреков. А за что его, собственно, упрекать? Пьет? Так все мужики пьют. И не так уж часто он пьет, хотя много. Что вполне извинительно при его нервной работе. Но не дерется же, не бегает по бабам, деньги все в дом несет. Вполне нормальный мужик. И вообще его будить по утрам не стоит. Она и не будила бы, коли не обязательное дело сегодняшнее. А проспавшись, он попил бы пивка и совсем хорошо себя почувствовал. Сидел бы у телевизора, отпивался пивом. Уютный, домашний. А ночью, когда дети угомонятся, уснут, обнял бы ее своей сильной лапой за плечи, шутливо прикусил мочку уха и сказал:
— Ну что, Вольфа, не пора бы и нам с тобой баиньки?
А она бы деланно возмутилась:
— Ты что, старый, дети услышат, и вообще…
— Что вообще, малышка?
— Да ну, тебе только одно от меня надо…
— Эй, Вольфа, оглохла что ли? — ворвался в ее раздумья голос мужа. — Где остальное, спрашиваю?
— В холодильнике. Вчера с трудом спрятала. Все искал, что не допил… Откуда только помнил? И сам-то хорош был, шатался, как три тополя на Плющихе.
— Ладно, малышка, не ворчи, — умиротворенно пробормотал Люпус, проглатывая ледяную водку и запивая кисленькой водой. — Что я тебе, алкаш какой, что ли?
— Да я не говорю, что алкаш, но все же и меру знать надо. Зачем до синих соплей нажираться? Опять же, дети смотрят.
— Дети… — Люпус недоверчиво смотрел на сигарету, будто боялся, что она взорвется. — Дети в карман ко мне больше смотрят. Что они, пьяных не видели, что ли? Они отцом гордиться должны, а не в рот ему заглядывать. — Он все же закурил и теперь ждал, не стошнит ли? Не затошнило. И это было счастьем.
— Ты, Шъи-Вольфа, — сказал он, — шят ап, прежде всего. И жрать готовь, как положено, пока я мыться буду. Да, пивка организуй. На все пятнадцать минут… Гоу эхэд!
Он окончательно оживал и приобретал уверенность вожака своего небольшого семейства. И жена, которую только сердитый муж называл полным именем, все поняла, вильнула хвостом и сказала покорно:
— Донт юу уори, мойся себе. — Но не удержалась добавить, — Влади. — Правда, очень тихим голосом.
Люпус услышал и не рассердился. „Женщина… Что с нее взять? Любит оставлять за собой последнее слово. А что ворчит, так им, бабам, положено ворчать. Доля у них такая, женская. А так у него на нее обид нет — хозяйственная, готовит вкусно, детей обихаживает, да и в постели до сих пор хороша“. И, проходя мимо, он добродушно хлопнул ее по выпуклой попке.
И она расцвела от этой нехитрой ласки, разбудила детей и постучала в ванную:
— Люп! Ты там не утонул? Все на столе.
— Иду, иду, — благодушно отозвался муженек.
Он стоял перед огромным, во всю стену, зеркалом, рассматривая свою обнаженную фигуру. Несмотря на несколько грузный живот, он все еще выглядел неплохо. Тугие бедра, покрытые блестящей, пепельной шерстью, глубокая грудная клетка с мощными легкими прирожденного стайера, гибкие передние лапы, мощная шея, срастающаяся с плечами, на которых сидит остромордая сухая голова. Такому экстерьеру позавидовала бы любая элитная овчарка!
* * *
Рэда проснулась рано. Хотя легла поздно.
Есть преимущество пятнадцатилетней девчонки перед всеми взрослыми. И пила вчера, и на дискотеке до полночи пробыла, и еще больше часа в подъезде с мальчиком тискалась (и так ему ничего особенного не позволила), и накурилась до отрыжки, а вот проснулась, как певчая птичка, с солнышком, приняла ванну горячую, кофейку попила с ватрушкой — и готова вновь допоздна скакать жеребенком.
— Рэда Хэт, — прозвучал надтреснутый голос мамаши, — ты не забыла, что тебе сегодня к бабушке надо?
Мамка обращалась к ней полным именем, что означало ее недовольство дочерью. Впрочем, по утрам мамахен всем была недовольна: слишком ярким солнцем, бьющим в промытые стекла, слишком громкой музыкой Рэдиного мага, бьющей ее по ушам, слишком жесткой постелью, на которой всю ночь безуспешно умащивала свое тощее тело одинокая женщина, слишком длинным днем, который будет тянуться еще дольше, так как дочь уйдет к бабке и ей не на ком будет срывать свое раздражение этой слишком тоскливой жизнью.