Александр Яковлев
Охота на зайца
Первые два километра Николай Иванович довольно споро прошел по относительно чистой квартальной просеке, и уже в сумерках белой ночи вышел на болото. Стояла почти абсолютная тишина. Теплый, словно парное молоко, воздух пах багульником и горькими болотными травами. Птицы сидели на гнездах и голосов не подавали. Мошки, слава Богу, тоже не было и только редкие неугомонные пищалки-комарики робко пытались испить Колиной кровушки, но не получалось у них — „дэта“ надежно защищала.
Большой зеленый штопанный-перештопанный рюкзак, весивший никак не меньше двадцати с гаком килограммов, пригибал к земле и широкими лямками сильно давил на плечи. Тяжеленький! Поднакопилось всякого: продуктов запас, немножко инструмента, канистра пятилитровая с бензином для „АБэшки“, бутыль с маслом, гвозди.
Июнь стоял теплый, и болото с поверхности заметно подсохло, вода под ногами почти и не чавкала. На грядах — сухой мох, но между грядами — топкие мочажины. Не зная переходов, несмотря на сухое лето, запросто можно с головой ухнуть…
Николай Иванович, двигаясь где вдоль, где поперек поросших хилыми сосенками гряд, меньше чем за час пересек двухкилометровой ширины болото и наконец вышел на песчаную гриву. Здесь были места, еще посещаемые людьми. И из Питера сюда наведывались за клюквой, и местные бродили… Осенью охотники шляться начнут.
Дальше, за гривой, — другое болото. Это среди местных считается совершенно непроходимым — черная топь. Даже в жаркие засушливые годы сюда никто не рисковал забираться. Но у него через эту топь непроходимую была провешенная своя стежечка-тропинка. А если не знать ее, действительно — топь, глубиной не менее четырех-пяти метров. Ступишь мимо жердочки и… только тебя и видели. Буль, будь… оглы.
Болотная вода — собственно, и не вода уже, а водно-торфяная смесь с меньшим удельным весом, чем просто вода. В очень соленой и тяжелой воде какого-нибудь Мертвого моря и не умеющий плавать не утонет, а в родной болотной жиже — будь ты хоть мастер спорта по плаванью — как ни бултыхайся, конец один.
Следом за непроходимым болотом протянулась еще одна грива, поросшая ельником с редкими березами и сосенками. Здесь Николай Иванович и решил устроить небольшой привал с перекуром. Тяжеловата все же наплечная ноша была — колени подрагивали, в ушах шумело. Устал.
Он выбрал место, скинул на высокую кочку рюкзак и, усевшись в мягкий мох, словно в кресло, спиной привалился к сухому пню. Посидел, остывая, потом достал из кармана рюкзака фляжку, отхлебнул четыре больших глотка сладкого холодного чаю, закурил сигарету и сладко затянулся, так что голова закружилась от ароматного дыма.
Грива, шириной не более двухсот метров, протянулась с
Внезапно его внимание привлекли сороки — примерно в полукилометре в стороне, над лесом, сновали и кричали дурными голосами несколько птиц. На зверя — лося или медведя — сороки так не реагируют.
„Кто же там объявился? — задал себе вопрос Николай Иванович и понял, что пока не выяснит причину птичьего гомона — не успокоится, уж больно близко к схорону. — А если все-таки Мишка бродит? Да нет, не станут сороки на Михаила такой крик поднимать — он же для них свой, местный. И на лося птицы не реагируют, он тоже часть леса. Пойти посмотреть? Ну, а если и медведь — ничего страшного, или он убежит, или я потихоньку свалю. Летом в тайге лютых зверей не бывает. Даже медведица с медвежатами на людей не нападает, уйти старается. А я потихоньку подойду и гляну, что там за паника в лесу“.
Он докурил сигарету, плюнул в ладонь и тщательно затушил окурок. Потом из глубины своего бездонного рюкзака достал финку в ножнах, пристегнул ее к поясу и налегке, немного поднявшись по гриве от болота, осторожно двинулся в сторону сорочьего переполоха. Рюкзак оставил на прежнем месте — никуда не денется. Через сто метров, учуяв слабый запах дыма, прибавил шагу: такая сушь, не дай Бог — пожар, и не убежишь…
Он знал, что в той стороне есть небольшое озерцо, и в случае, если лесной пожар не набрал силу, надо попытаться загасить его водой из озерца. Ведра нет, но воду носить можно и сапогами — в каждый болотник литров по десять войдет, не хуже ведер. Как-то раз на Урале они с Витей Зайцевым в маршруте только-только разгоравшийся лесной пожар затушили именно так — сапогами залили.
Это не было пожаром. Небольшой костерок на краю гривы у озерца, небольшая пятнистая камуфляжная палатка, зонтик какой-то… А, это не зонтик! Складная спутниковая антенна. Люди. Трое в серых комбинезонах ели какую-то похлебку из пластмассовых мисок пластмассовыми ложками и о чем-то вполголоса разговаривали. Мерно постукивали ложки.
Николай Иванович подошел тихо, и его не заметили. „Судя по экипировке — туристы или геологи“, — решил он. До палатки было совсем близко, метров тридцать, и он уже хотел их окликнуть, рот уже открыл, но внезапно увидел висящие на стволе дерева… автоматы.
Три короткоствольных автомата аккуратно висели стволами вниз. Не охотничьи ружья, не карабины, которые, случается, иногда выдают геологам или лесоустроителям. Нет — именно автоматы, три автомата. Точно определить марку с такого расстояния он не брался, но похоже на „хеклер унд кох“ или на итальянские „беретты“, а может, и наши какие-нибудь новые, которых он пока не знал — „КЛИН“, „Абакан“ или „Кипарис“ какой-нибудь.
Николай Иванович медленно и тихо закрыл свою приоткрытую для приветствия пасть со вставными зубами, стараясь, чтобы не щелкнули проклятые, а в голове вспышкой мелькнуло: „Каюк! Заметили или нет?“ — после чего ноги как бы сами собой плавно согнулись в коленях, и, не размышляя над увиденным, Николай Иванович бесшумно и споро, вжимаясь в мох, по-пластунски, не выпячивая задницу, пополз прочь, подальше от непонятного бивака. В голове стучало одно: „Только бы не заметили, только бы не заметили…“ Прав был геолог Витя, тысячу раз прав, когда говорил, что самый страшный зверь в лесу — человек. Не прошли Витины уроки даром, не попер дуриком к этим…
А не очень, видать, опытные автоматчики с мисками — не заметили! И дозора не выставили…
Метров через триста, уже в лесу, Николай Иванович встал и, прячась за елками, рванул одному ему известной тропой к своему схорону.
Меньше чем через километр выдохся — не мальчик уже — и после небольшой передышки пошел скорым шагом. Иногда, на твердых участках, переходил даже на некое подобие бега трусцой. „Черт с ним, с рюкзаком! — думал он. — Если жив буду, потом заберу. Сейчас главное — вооружиться как следует. Возьму „дегтярь“, четыре диска заряженных… Хватит, должно хватить. Подкрадусь метров на двести и… Что? Покрошу в капусту… Потом разберемся, что к чему. Нет, так нельзя. Возьму „ствол“, подкрадусь и послежу за ними, а в случае чего… вот тогда и покрошу!“
Не был Николай Иванович человеком злым и кровожадным, и трусом не был. Но инстинктивное чувство опасности, какой-то необъяснимый страх, зародили в его голове нехорошие мысли по поводу троицы автоматчиков. Ничего иного, более толкового, чем „покрошить врагов в капусту из „дегтяря“ — в голову почему-то не приходило.
Ну не в плен же их брать, одному — троих! А дальше что — до Паши тащить, или до Питера? Вот прямо — зори здесь тихие… А потом еще оправдывайся перед властью: где пулемет взял? Где взял, где взял… Купил!
И „дегтярь“ мильтоны моментально отнимут, и статью навесят, как пить дать. А это — лет пять, не меньше. В нашем государстве только бандитам можно оружие иметь безнаказанно, закон сейчас на их стороне, а ему сразу срок намотают на полную катушку.
А может, это наши солдатики какие-нибудь… зачем же их тогда убивать? Нет, наши всегда с „Калашниковыми“, или с винтовками СВД. Другого, нештатного оружия в армии быть не может — по уставу не положено. Хотя, черт их разберет теперь. Сейчас и „наших“
Но почему-то была у него уверенность, что вот эти парни в серых комбинезонах — „наши“ или „не наши“ — убьют и не поморщатся. Запросто.
„С другой стороны, — прикидывал Николай Иванович, — почему же они меня убивать-то обязательно будут? Какая от меня опасность? Никакой… А почему же я тогда испугался? Непонятно… Никаких секретных объектов здесь вроде бы нет, никаких тайн на болотах не водится. Кроме схорона моего… Проследить бы за ними!“
Но с голыми руками к этим ребяткам ему приближаться почему-то не хотелось.