Руслан Вавренюк
День святого Валентина
* * *
Один журналист по поводу мнений о „ненужных“ праздниках заключил так: „Вот один мой приятель каждый год исправно отмечает День Марианской впадины. И еще не менее двух десятков таких же экзотических праздничков. Этот мой приятель не псих и не гиперстеник. Он вполне уравновешенный человек. Наверное, потому, что умеет радоваться жизни, даже если для этого, казалось бы, нет ни малейшего повода“.
* * *
Дотошный до занудности криптоисторик не спешит делать скоропалительных выводов, поскольку слишком мало песочка было промыто. Но он и неисправимый до конченности
Луперкалии
Некоторые исследователи считают День святого Валентина отголоском греко-римских весенних праздников. Энциклопедия „World Book Encyclopedia“ предполагает: „Обычаи, связанные с этим днем, возможно, происходят от Луперкалий — древнеримских празднеств, проходивших ежегодно 15 февраля. Празднества чтили Юнону, римскую богиню — покровительницу женщин и брака, и Пана, бога природы“.
В древнем Риме февраль был официальным началом весны и считался месяцем ритуальных очищений. В это время в домах осуществлялись ритуальные уборки: дома подметались, посыпаясь затем солью и пшеницей, называемой „спелт“.
15 февраля справляли знаменитые Луперкалии [в других написаниях — Luperci, Lupercalia, Люперкаль, Люперкалий. Прим. авт.] — первоначально праздник пастухов в честь бога Фавна, по прозвищу Луперк [в другом написании — Фаунус, Луперкус. Прим. авт.].
Фавн в древнеримской мифологии — бог лесов и пастбищ, покровитель пастухов и охотников. В древнегреческой мифологии ему соответствует Пан.
Согласно мифам, Пан — веселый бог, сопровождаемый нимфами, бродивший по горам и лесам, плясавший и игравший на свирели. Представлялся грекам внешне безобразным, покрытым волосами, с рогами, козлиными копытами, бородой и хвостом. А потому вызывал ужас, и именно отсюда выражение „панический страх“.
Мифологическая справка по случаю: Пан.
Почему римляне чествовали Фавна, а греки — своего Пана? Что знали они о них?
…Когда прекрасноволосой нимфе Дриопе показали новорожденного сына, роженица в ужасе воскликнула: „Ах!“ Испугавшись внешнего вида младенца, мать вскочила и убежала. Сын был рогат, бородат, с козлиными ногами и громко, на весь дом, хохотал. Не помня себя, Дриопа бежала так долго, что, в конце концов, упала от усталости, члены ее одеревенели, и нимфа превратилась в молодой, стройный дубок.
Но отцу, проворному посланнику богов Гермесу, волосатый козлоногий сынок очень понравился. И Гермес, развеселившись, бросился в пляс. Потом он, гордый и радостный, укутав младенца в мягкую шкуру горного зайца, полетел с ним на Олимп.
Увидев мальчика, все бессмертные боги стали хохотать, да так громко, что Олимп затрясся. Всем стало так радостно, что младенца решили назвать Пан, что значит „понравившийся всем“. Боги даже решили сделать его бессмертным и поселить на Олимпе, чтобы им всегда было весело.
Громче всех смеялся Дионис. Богу вина и веселья как раз не хватало товарища, и он решил взять козлоногого в свою свиту.
Однако Пану вскоре стало скучно в жилище богов, и он сбежал на землю. И олимпийцы передали в его власть поля, леса и горы. Пан вечно в движении: он прыгает по кремнистым тропинкам утесов, продирается сквозь колючие кустарники, взлетает со скалы на скалу все выше и выше, до самых заснеженных горных вершин. И даже вечером, утомленный дневными странствиями, он не может спокойно отдохнуть, а играет на свирели. Ее нежные звуки привлекают горных нимф, и они приходят, чтобы поплясать на мягкой траве. Музыкант не может усидеть, и тоже пускается в пляску, пугая танцовщиц своими прыжками.
В отместку нимфам, смеющимся над его уродливостью, Пан решил никогда никого не любить. Он даже подрался однажды с Эротом и победил его. Но злопамятный Эрот отомстил обидчику. Он запустил в его сердце стрелу, которая зажгла в козлоногом боге неугасающую любовь к нимфам. И бедному Пану это приносило только страдания.
Однажды ему очень понравилась нимфа-охотница Сиринга. Она же, увидев чудовищного Пана, бросилась убегать. Примчавшись к берегу реки Ладона, стала просить речного бога: „Спаси меня от этого урода!“ И тот превратил ее в тростник. Огорченный Пан вырезал несколько тростинок разной величины, связал их и стал извлекать нежные мелодии.
Нимфы так и не поняли, что и под свалявшейся, грязной козлиной шкурой может прятаться любящая душа. Нимфа Пития предпочла превратиться в сосну, лишь бы отделаться от Пана.
А вечно отвергаемый Пан с тех пор стал носить на голове венок из сосновых веток. У него даже характер испортился. Теперь в жаркий полдень он, вместо того, чтобы прыгать по скалам, стал удаляться в густой лес или грот. И тогда опасно беспокоить Пана. Он в это время очень вспыльчив и даже может наслать тяжелый, давящий грудь сон или страшно испугать потревожившего его путника.
Теперь ему нравилось неожиданно появляться перед людьми. А тех охватывал ничем не объяснимый панический страх. И греки любой испуг или страх, являющийся без каких-то обоснованных причин, стали приписывать Пану.
Но когда менялось у него настроение, он отправлялся в свиту бога вина и веселья Диониса, и тогда его свирель наигрывала не грустные, а такие веселые мелодии, что даже старики пускались в пляс.
И стал Пан богом, владеющим очень разными „профессиями“. Когда нападал беспричинный страх, взывали к нему: „Избавь!“ Когда разгоралось веселье, этого бога просили: „Продли подольше нашу радость!“ А пастухи молились: „Сохрани, накорми наше стадо, и пусть будет большим приплод“. Но если он не выполнял их пожелания, они нещадно били розгами статую нерадивого бога. Так по-разному относились к Пану люди.
…Огромное войско персов высадилось на греческом берегу, в Марафонской долине. Они уже захватили множество городов и царств и не сомневались, что вскоре падут и Афины, до которых было рукой подать. Но путь агрессорам преградил небольшой отряд греков под командованием Мильтиада. Трое суток стояли противники друг против друга, не отваживаясь на сражение. И в один из этих дней томительного ожидания скороходу Фидиппиду явился сам козлоногий бог Пан. Ловко соскочив с высоченной скалы, он сказал:
— Передай афинянам, чтобы они не пренебрегали мной. Пусть принесут жертву, и я помогу им.
Когда скороход поведал о сем воинам, это подняло их боевой дух.
В самый разгар Марафонской битвы непобедимые персы вдруг безотчетно решили, что греки обойдут их с флангов. Варваров обуял панический страх, и они отступили к морю, туда, где стояли их корабли. Этот страх, считали эллины, охватил врага по воле Пана.
Победители отправили в Афины вестника. Пробежав более сорока километров без передышки, тот сообщил горожанам о победе, и упал замертво.
Сражение при Марафоне произошло в 490 году до н. э. А в 1896 году на Олимпиаде в Афинах, в память об этом сражении, был проведен забег на 42 км 194 м. И с тех пор марафонская дистанция — самая трудная для легкоатлетов — стала обязательной на всех крупных соревнованиях.
Мильтиад был провозглашен великим полководцем. Но афиняне были уверены, что без покровительства Пана вряд ли удалось бы одержать такую замечательную победу. Поэтому на склоне холма, на котором находится Акрополь, в пещере было устроено святилище в честь бога Пана — помощника в битвах, наводящего страх на врага. И отныне в честь его стали устраивать праздники и приносить в жертву козлов и собак. Эти ритуальны действа стали называть Панургиями. В Риме же эти празднества называли Луперкалиями.
* * *
По сведениям Плутарха в его „Сравнительных жизнеописаниях“, очистительные жертвы — для того, чтобы оживить плодородие земли, стад и самих людей — приносили в священном гроте Луперкаль у подножия Палатинского холма, где, по преданию, жила некогда волчица (по-латыни — lupa, по-русски — лупа), выкормившая братьев Ромула и Рема. Священники приносили в жертву козла — для плодородия и собаку — для духовного очищения. Кровь предназначалась для ритуального орошения посевов. Юные жрецы шкуры нарезали полосками, окунали их в священную кровь, и начинали свой ритуальный бег вокруг Палатинского холма, шлепая кожаными ремнями женщин. Те же, приветствуя такие прикасания, охотно подставлялись, веря, что очистительные удары исцеляют от бесплодия и способствуют вынашиванию плода и легким родам.
Но, оказывается, этот языческий „волчий“ праздник плодородия и изобилия не заканчивался этим благочинным ритуальным действом. Луперкалии это еще и время буйства чувственных вакханалий: обнаженные мужчины (но в набедренных шкурах) дарили грубые ласки встречным женщинам — целовали, стегали ремнями, желая им быть плодовитыми.
Мне непонятно только, в честь кого называют этот фестиваль — Luperci. То ли в честь бога Фавна, одно из прозвищ которого было — Луперк, то ли в честь волчицы Lupa, спасшую братьев-младенцев, будущих основателей вечного города, в который, как известно, ведут все дороги. По крайней мере, у моих читателей есть право выбора.