МеЛ
Жизнь попугайская
Лоренс, слыша оскорбление, скрипнул зубами и скомандовал собачке: „Гулять!“
Бедная псинка суетливо забегала в поисках выхода. Лоренс толкнул от себя дверь, ведущую в прихожую и собачка выскочила. А ее хозяин вдруг остановился в дверях.
— Вы… что-то говорили о счете?
Саммер сглотнула и, застегивая халат на все пуговицы, снова принялась извиняться за птицу.
— Я просила вас не брать на свой счет. Это всего лишь старая… птица. Она ведь не понимает значения сказанных ею слов. Просто повторяет…
Лоренс остановил женщину хмурым взглядом.
— Я о счете за собаку… за Мурли.
Мурли, услышав свое имя, залаяла. Но в кабинет не вбежала, только высунулась меж ног хозяина и лаяла на женщину и примолкшего попугая.
Лоренсу показалось комичным положение, делившее присутствующих на две стороны. Чтоб ускорить события, он сам приблизился к Саммер и взял из ее неловко, как бы нехотя, протянутой ему руки, необходимые бумаги.
Проходя обратно дверной проем, где лаяла вновь растревоженная Мурли, Лоренс слышно сказал: „Счеты сведем после, Мурли. К мамочке, домой!“
Собачка выскочила в прихожую, нетерпеливо погребла задними лапками у выходной двери. Лоренс открыл ее и вышел за пуделем, не оглядываясь на женщину.
Глория молча постояла в прихожей, потом вернулась в кабинет, пожурила попугая, сменила ему воду в поилке и только тогда, вздохнув, пошла закрывать на ночь выходные двери.
* * *
Лори сильно была удивлена Лоренсу, стоявшему в полутемной прихожей.
Она округлила глаза и раскрыла для вопроса рот, но мужчина перебил ее.
— Так сколько вы сказали, стоит ваша птица?
Саммер смущенно сминала рукою лацканы своего хрустящего халатика.
— Я не говорила, что он продается.
Лоренс будто чего-то ждал. Смотрел на женщину с голыми ногами в узких домашних туфлях без каблуков. Даже в стандартном халате она не казалась ему… специалистом. „Девчонка! Должно быть похвалила свою дичь за безмозглость… Быстренько овдовела. Я тебе покажу, кто тут дрянь!“
Лица Лоренса отчетливо видно не было, прихожая была слабо освещена и все же Лори, как почувствовала его антипатию. Она выпрямилась, с некоторым вызовом посмотрела на вернувшегося посетителя и спросила: „Вы хотели спросить что-то еще?“
Лоренс улыбнулся одной стороной губ, чуть развел руки в стороны, ответил — „нет“ и вышел.
Лори услышала через какое-то время, как хлопнула дверца, заработал мотор и машина, по-видимому, отъехала.
* * *
С тяжестью в сердце женщина устало прошла в кабинет, медленно села за свой кабинетный стол, оглядела его и вдруг, обхватив голову руками, склонившись к нему, заплакала. Тихо, будто от обиды.
В узком домике на «Зеленой, 17» сегодня уснули, беспечно забыв закрыть на ночь входную дверь.
* * *
Но шли дни и произошедший в кабинете инцидент как будто бы на этом и закончился.
Молчун Деринг снова стал редко радовать хозяйку своей разговорчивостью. Глория занималась своими ежедневными делами. А в лечебницу на «Зеленой, 17» приводили на прием обычных посетителей — собак, кошек, рептилий, черепах и прочих больных.
А вот у Лоренса вдруг все посыпалось из рук. То есть не только в принципе, но и буквально… посыпалось.
Появились проблемы на работе, какие-то мелкие, но противные домашние заботы. Дети кричат громче обычного, жена капризничает, как никогда. Ее собаки, и так выводящие Лоренса тем, что гадят всюду, тут совершенно обнаглели. Сыпется штукатурка в спальне, вдруг потекла крыша. Лоренс заметил, рука, держащая „паркер“ стала заметно дрожать. Дома он уже дважды разбивал дорогостоящие сервизные чашечки…
Что-то было не так.
А тут, как-то за ужином, один из его сыновей (ох уж эти мальчишки!) решил ущипнуть братца за коленку. Нога обиженного непроизвольно качнулась и пнула папашку в интимное место. Скорее от неожиданности, чем от боли, Лоренс резко отпрянул от стола. Серебряная ложка выпала из его руки и со звоном упала на чашку с горячим бульоном. Еще и обварившись, Лоренс вдруг, как никогда доселе, раскипятился, раскричался, досталось всем, кто был рядом. В том числе и своре собак, крутящих хвостами тут же возле стола. Уронив с грохотом стул, голодный, Лоренс буквально выскочил из собственной столовой.
У себя в домашнем кабинете, под журчание желудка, он залпом выпил рюмку коньяка и сел за стол.
Проанализировав свое настроение, причины его, он вдруг оттолкнулся от событий сегодняшних и припомнил свой недавний визит к ветеринару. И вспомнил… вредную птицу.
Что-то злое засветилось в его глазах. Будто нащупав голову болтливого попки, Лоренс резко нажал двумя руками на карандаш, тот треснул и сломался. Посмотрев на обломки, Лоренс слабенько улыбнулся, щурясь от удовольствия. Он будто уже увидел жалкое перьевое многоцветье на своем столе. Скинув обломки в урну, Тэд Лоренс посмотрел на них и улыбнулся значительнее. Фантазия вдруг настолько ярко обрисовалась в его мозгу, что он почти видел на дне урны, среди мусора и хлама „хозяина кабинета Саммер“. Этого… любимца мужа миссис Саммер. То есть, не часть интерьера, а нечто большее, что босоногая лекарша сопливых мопсов посчитала непродающимся другом.
Теперь это лежало на дне его урны… И мгновенно успокоился.
Все вдруг стало ясным, обычно размеренным и главное привычным.
Он будто нашел и причину, и выход из своего теперешнего настроения.
„Я куплю его вместе с этой лечебницей! Вместе с этой голоногой вдовушкой… куплю!“
И еще один карандаш в руках Лоренса — хрусть!
Но улыбка уже играла на его губах.
„Я ей покажу, кто из нас тянет на дрянь, а кто…“
Лоренс перевел взгляд на окно, прищурился на яркое солнышко за ним. Затем обвел взглядом ширину своего кабинетного стола, повозился в кресле, радуясь его удобству. Улыбнулся мягче и вдруг как бы стал добрым и красивым. Вернее в лице его появилось что-то такое, что непременно любому человеку показалось бы приятно красивым. Именно приятно, ибо в лице Лоренса бывает мелькнет и иная красота. Красота победителя. А она, как известно, нравится немногим, вернее даже — не всем.
* * *
В тот же вечер и даже в тот же час в доме Лори была в гостях ее приятельница, можно даже сказать, подруга-душеприказчица.
Молли Фишер была женщиной молодой, знающей себе цену и несомненно заботливой хозяйкой. Навещая свою подружку, та непременно брала с собой своего кота, дабы не просто пообщаться и проститься с Лори, но и подсунуть ей своего кота, разумеется для бесплатного осмотра.
Кота звали Мат.
„Вот мы к тебе с Матом“, — говорила подруга подруге и совала в опытные руки свое излюбленное мохнатое чадо.
Этим вечером (счастливого прозрения для Лоренса) Молли проверяла Лори на двойную чуткость. Во-первых, она подозревала, что у кота появились глисты и она хотела получить квалифицированную помощь, а во-вторых, у нее самой появился новый приятель и потому ей хотелось не столько поболтать, сколько получить совет.
При том дружок ее оказался столь мил, что Молли говорила о нем буквально взахлеб.
— …Он просто псих! Злой и ревнивый, как Отелло!
— Ну уж и Отелло…
Глория делала анализы и с улыбкой поглядывала на подружку, горячо отстаивающую красочный эпитет.
— Именно! Он же еще и темнокожий!
Глория широко раскрыла глаза, тут же их сузила и, вздохнув, принялась смотреть в микроскоп. Как бы между прочим, тихо сказала:„Ну то, что парень темнокож, еще ни о чем не говорит. Можно подумать, если черный и ведет себя не нормально, то непременно — родовитый испанский мавр.
— Именно ненормальный. Псих, как Отелло!
Тут Молли задумалась.
— Ну, насчет испанца — это, конечно, нет. И насчет родовитости, я тоже сомневаюсь. Кстати, он пожалуй и не черен, как мавр. Он это…
Подруга Лори, припоминая, почесала затылок.
— Слушай, я вспомнила, он этот…
Молли подняла кверху глаза и блаженно заулыбалась.
— …Заревновал.
Хмыкнув, она закончила описание своего страстного дружка: „Я даже не помню, как успела трусики спустить“.
Глория, уже привычная к успехам подруги на мужском фронте, была удивлена последнему замечанию. Она отодвинулась от стола, села удобнее и, прежде чем наклониться к оптике, переспросила: „Это как, до того, как он набросился или уже после, когда заревновал?“
Они какое-то время смотрели с Молли глаза в глаза, потом обе враз рассмеялись. Смеялись долго, а потом неожиданно закончили разговор о венесуэльском мавре Барри и стали говорить о вещах более понятных обеим — о здоровье Мата.