МеЛ
Жизнь попугайская
Комната, куда вошел Лоренс, считалась по-видимому кабинетом.
Он не успел его толком оглядеть, так как заметил, как зажегся яркий свет за стеклянными дверями справа и оттуда вышла та самая женщина ветеринар, но уже в накинутом на плечи белом жестко накрахмаленном халате.
Лоренс уже положил собаку на стол, покрытый медицинской клеенкой и стоял отвернувшись от издыхающей собаки.
Он автоматически проследил за временем и оглядел женщину с ног до головы.
Поскольку вид женщины Лоренсу снова показался „несоответствующим“, он, вместо приветствия и прочих светских слов-прикрытий, просто сказал: „Вот собака“.
Поскольку посетитель не представился, не поздоровался, то Глория пропустила часть приемного ритуала и сразу же склонилась над животным.
Предварительный диагноз она поставила еще только заметив собаку, оглядев животное сейчас, прослушав его медленные, еле засекаемые удары сердца, она попросила спешащего господина присесть, а сама, осторожно переложив животное на каталку, перешла в операционную.
Избалованный пудель весьма мужественно перенес промывание желудка. Уже через час собачка начала проявлять вполне живое нетерпение. Она потявкивала на Глорию, но кусаться как будто не пыталась. Играла только.
Наконец, сырая Мурли, заботливо укутанная в полотенце, на коленях хозяина.
Заметив очередной взгляд Лоренса на часы, ветеринар, вымыв руки, поспешила закончить встречу обычным оформлением необходимых бумаг. Она выписала рецепт, поинтересовавшись кличкой собачки и
Лоренс, чуть отстранив от себя собаку, подозрительно оглядывал ее. Будто не узнавал в тощем, со слипшейся шерстью животном знакомое. Он брезгливо переложил собаку на стол, покрытый клеенкой. А когда животное, освободившись от полотенец, принялось трясти шерстью, он спешно отодвинулся, чтоб капли не попали на его дорогой деловой костюм.
Женщина заметила странную, с ее точки зрения, реакцию хозяина собаки. Спешно приподнялась со стула, подошла к столику, где стояла Мурли и принялась за работу
Лоренс, хмурясь, слушал жужжание фена, но кажется, начинал узнавать в руках голоногого ветеринара собачку — любимицу своей жены.
Женщина улыбнулась ожившей шумной собачке.
— Ну вот, Мерли, теперь ты совершенно в порядке.
Глория еще раз провела щеткой по боку собачки и, уже не предлагая взять хозяину животное на руки, оставила Мурли сидящей на столике.
— Э… так на чье имя выписывать счет?
Лоренс отстранился от спрыгнувшей на пол собачки, поморщился на ее живой звонкий лай и произнес свою фамилию еще раз.
Каково же было изумление всех присутствовавших в кабинете лиц, то есть были удивлены не только два человека, но и два представителя фауны, когда отчетливо прозвучал вопрос сверху. То есть из-под потолка кабинета: „Кто, кто, кто?“.
Лоренс машинально, после первого „кто?“, повторил свою фамилию. Потом, задрав удивленное лицо, уставился на вдруг оживший муляж на жердочке в высокой птичьей клетке.
Мурли, заметив танцующие движения попугая, громко противно затявкала. А Глория, скомандовала: „Тише, Деринг!“ Переспросила плохо понятную ей фамилию.
— Лоренс. Тэд Лоренс!
Процедура повторения своей, на первый взгляд простой, легко запоминающейся фамилии, явно вывела Лоренса из себя.
Но оказалось, это было еще не все. Протанцевав, птица дерзко и зычно произнесла: „Лоренс — Дрянь. Дрянь — Лоренс“.
Мурли — собака, по документам воспитанная, вдруг вскочила на стол и уже с более близкого расстояния, принялась облаивать нахальную птицу. А в перерывах между громкими „тяв-тяв!“ трясти шерстью.
Марабу, весьма древний с виду попугай, видимо не потерпел такого нелестного отношения к своим способностям. Потому, крикнул еще и еще раз: „Лоренс — Дрянь! Лоренс — Дрянь! Дрянь — Лоренс!“
При этом крупная птица раскачивалась на жердочке и, видимо радуясь, что тявкающая тварь до нее не достанет, разошлась не на шутку.
Попугай долдонил одно: сей господин — дрянь.
И напрасно, впрочем, очень вежливо, просила птицу помолчать ее хозяйка. Напрасно гневно таращился на разошедшегося марабу посетитель кабинета. Очень, кстати, уставший от громкого лая ожившей, к несчастью для него, вредной собаки да и от странной, не соответствующей ему компании вокруг него.
В конце концов Лоренс не выдержал и, морщась, не на даму, конечно, спросил: „Что это за чучело?“
Разумеется, он не потребовал отдать птицу на съедение его ожившей собаке. И все же достать ее и свернуть ей глупую башку ему хотелось. Ну хотя бы для того, чтоб та наконец заткнулась.
Ветеринар, уже тоже разозлясь на птицу, попросила за последнюю прощенья.
— Мистер Лоренс, прошу вас не брать сказанное глупой птицей на свой счет.
Подняв лицо, Саммер крикнула.
— Деринг, ты мешаешь работать!
Птичка как будто прислушалась, помолчала, будто обдумывая слова хозяйки.
Попка поглядывал на Глорию то одним глазом, то, повернув головку — другим. Но надо же было Мурли снова залаять. И все закрутилось снова: „Лоренс — Дрянь! Дрянь — Лоренс!“ — И все тут!
Глория поискала что-то вокруг себя, но будто ничто не было рядом такого, чем можно было бы накрыть клетку и тем самым унять разошедшегося, разобидевшегося попугая. Тогда женщина сняла с себя белый халат и накинула его на клетку. Та качнулась, и попка примолк.
Надо же! И Мурли, тявкнув для острастки разок, вспомнила о благородстве своего происхождения, замолкла и даже спрыгнула со стола к ногам хозяина. Она крутила пушистым хвостом и обнюхивала его штанину. Будто прилаживалась сделать кое какие дела.
Но Лоренс как будто не замечал собаки. Он впился взглядом в качающуюся клетку с примолкшим попугаем. Вдруг тихо поинтересовался: „Это… что — ваш вечный пациент?“
Господин в деловом костюме и не пытался запомнить имя ветеринара без диплома, потому обращался к женщине на „вы“.
Саммер несколько испугал немигающий стеклянный взгляд посетителя, направленный на ее покачивающийся халат.
Она ответила тихо, быстро заканчивая с бумагами и придвигая их ближе к Лоренсу.
— Нет, это хозяин этого кабинета.
Лоренс посмотрел на женщину изумленным взглядом. Явно требующим пояснений.
Саммер, смутившись, объяснила.
— Вернее, эта клиника вместе с попугаем недавно стала моей.
Прекрасно помнив, что перед ним вдова, Тэд Лоренс поинтересовался, чуть насмешливо оглядывая „надстольную“ часть женщины в темном, обычном трикотажном платье без рукавов.
— А кто до него был хозяином этого кабинета?
Саммер посмотрела Лоренсу в глаза и поняла, тот сильно, очень сильно обижен на птицу-грубияна. Она ответила, будто оправдывалась: „Мой муж“.
Глория поднялась из-за стола, обошла его и вежливо подала бумаги хозяину Мурли. Тот не взял их. Косо посмотрел на висевший на клетке халат, потом смерил взглядом маленький рост женщины.
Подумал: „Какая она врач? Ну не врач, ветеринар? Какой она вообще тут… специалист? Может лаборантка? Глаза по плошке, будто напугана. Вид… в платье, без чулок. Даже без лифчика, кажется. Вдова… Какая она там вдова? Муж ветеринар… Облапошила одинокого больного человека, вот — теперь хозяйка… попугая“.
Лоренс перевел взгляд на скрытую от глаз птицу.
— Попугай, кажется, и не признает в вас хозяйку?
— Да, что-то на него сегодня нашло, обычно он трудно запоминает… э… что-то.
Лоренс опустил это, на его взгляд небрежное, но конечно же случайное и от неловкости сказанное женщиной „что-то“.
Он сделал шаг в сторону и случайно наступил на лапку не отскочившей во время собачки, вдруг как-то притихшей.
Мурли взвизгнула, отскочила и обидно потявкав, снова примолкла.
Лоренс посмотрел на собаку, потом снова поднял голову к клетке. Снова спросил, не глядя на женщину в темном узком платье.
— Надоедливая, должно быть? А может, она продается?
Вопрос еще более озадачил Саммер. Она посмотрела на клетку, заметила две лапки, цепко держащиеся за жердочку. Помолчала, потом ответила: „Почему же надоедливая? Нет, вовсе даже нет. Просто не знаю, что на него нашло, обычно… он молчит“.
Лоренс нахмурился на взгляд женщины в сторону клетки. Та будто хвалила птицу за ум, будто гладила по облезлому хохолку и… нахваливала: „Хороший, Деринг, хороший“.
Лоренс сузил глаза и неожиданно громко, будто провоцируя, произнес: „Дрянь, Деринг. Деринг …Дрянь“.
Саммер расширила от удивления глаза, те стали будто два больших блюдца круглы и блестящи. И потянулась к халату рукой. Стащила с клетки и принялась одевать его на свое домашнее платье под зычный аккомпанемент Деринга.