МеЛ

Мальчик мой звездный

— Педераст.

— Это меня не задевает. Ты пытаешься обидеть, называя вещи своими именами.

Это спокойное осознание себя чьей-то вещью начало пронимать меня. Я вздохнула и прижала медведя теснее.

Лоренс хмыкнул и отвернулся.

Мы помолчали.

Первым заговорил он. Сначала улыбнулся, только губами. В этот раз они показались мне еще темнее, еще четче очерченными природным контуром. Будто подрисованные.

Я просто присмотрелась к губам его, а он, видимо, понял это как сердитость.

— Ну ладно, не злись. Давай мириться. Вот твой ключ от спальни.

Он протянул мне ключ. Поняв, что я не подойду за ним, Тэд кинул мне его под ноги.

— Он валялся под балконом. А, кстати, кто тебя выпустил? Ты же отправила прислугу на выходной? А, муж. Значит, это не он прилетал, а ты на встречу напросилась. Миленько.

Вот теперь он явно злился, и мне стало любопытно, отчего? Я выжидала.

— Интересно, как он воспринял то, что ты закрыта в спальне, а ключа нет? Он тут контракт без меня не пересматривал?

Я решила в один миг сменить тему. Было заметно, что недавний визит мужа ко мне нервирует Лоренса. Только в своих фантазиях я определила, что это ревность. Но мне хотелось знать наверняка. И я взялась за работу.

Я разыскала блокнот, закинутый мною за тридевять земель. Нашла вопросик с птицей на полях.

— Ты так и не ответил на вопрос, зачем тебе деньги?

Тэд онемел. Точно! Он ждал другого вопроса.

И, скорее по инерции, но уже не злясь, отвернулся от меня и чуточку резко заметил: „Ты меня скоро достанешь со своим склерозом!“

— Ты отвечал, да! Ты сказал, что на деньги ты покупаешь акции и покой.

Остановив взгляд на миленькой статуэтке Санта Марии, Лоренс вздохнул, и устало ответил: „Слава богу, не придется повторять“.

— Нет, подожди, а что значит „купить покой“?

— Лори, я к тебе прихожу не только отрабатывать свои два миллиона. Я к тебе, как в логово убегаю. Это ты понимаешь?

Мне было приятно, что он уже не злится. Что так мягко зовет меня по имени. Что здесь для него логово, то есть место, где он покоен.

Я, будто ручная коза, приблизилась и вместе с медведем села на пуф, почти у ног Лоренса.

— Допустим. Дальше.

Лоренс смял диванную подушку и подложил ее под голову. Посмотрел на меня.

— Я купил дом. Маленький. Одноэтажный.

— Почему маленький? Почему именно одноэтажный? Ты так скуп или высоты боишься?

Тэд задумался, затем грустно улыбнулся.

— И то, и другое. Ну о скупости не будем. Это качество сплошь относительное. Так вот, в радиусе двух километров возле моего дома бегают только зайцы и мои охранники. Но и эта компания старается не беспокоить меня, иначе я их разгоню. За эти 40 000 соток чистого покоя, плюс дом, плюс со всего дохода, который мне приносит мой бизнес, я плачу налог. Кроме всего этого я еще люблю… Впрочем, это уже другой вопрос.

— Так кого же ты любишь?

— Если так ставить вопрос, то только себя.

— Вот как?! А что ты любишь?

Лоренс прямо посмотрел на меня. Долго, толи разглядывал меня, толи обдумывал ответ. Затем вдруг хохотнул.

— Вот прикопалась!

Он снова помял подушку под запрокинутой головой, сел удобнее. И кажется, немного оживился.

— А ты знаешь, я даже славу теперь люблю меньше, чем себя. Что-то уже перегорело.

— Значит, скоро под трамвай?

— Не-ет. У меня будет другой конец.

Я была удивлена, как быстро изменилось выражение его лица. Он задумался. Глаза потемнели, лоб нахмурился. Он посмотрел, будто сквозь потолок.

Это натолкнуло меня на мысль.

— Ты что, к гадалке ходил? Кто-то просветил тебя по поводу твоего будущего?

— Нет. Сон я видел. И не раз. Один и тот же сон. Но, может, на ночь о грустном не будем?

Он посмотрел на меня, затем снова — на потолок. Я настаивала.

— Нет, будем. Любопытно, знаешь, чем кончит такой звездный мальчик. Выкладывай свой ночной бред.

Мне его фантазии поначалу показались действительно навязчивым бредом. Я даже, помню, слушала их улыбаясь. А Лоренс был серьезен.

— Одна из веток немецкого автобана. Марку машины не помню. Но она меняется в моих снах в зависимости от той, на которой езжу сейчас. Но точно — Спайдер и красный. Скорость максимальная, бортовой компьютер упрямо подсказывает перейти под его контроль. Но я как в отключке. Вижу, соображаю, что делаю что-то не так, но ничего не меняю. Я выезжаю на мостовую ветку, беру резко вправо и, подскочив на ограждениях, перевернувшись, кручусь в салоне. Затем чувствую свободное падение, но я уже мертв и горю.

Я вижу, горят руки, ноги. Но мне не больно. Взрываются столкнувшиеся со мной машины. Я даже как будто вижу и понимаю ужас на лицах людей. Но без вины и жалости, смотрю, как они горят вместе со мной. И с нескрываемым удовольствием осознаю, что даже стоматологи не смогут определить в обгоревших останках мои. У меня тридцать незаплатанных зубов. В теле ни одного переломчика… Ничто им не подскажет, где в той пыли мое. Это как будто случается летом. Да. Кругом, когда уже горящий, мертвый летел, я видел, что кругом пышно зеленели леса, цвели яркие цветы. Красиво, очень красиво было там… в Германии.

Тэд растянул губы в грустную улыбку и тут же смял ее.

— Кстати, я всегда хорошо высыпаюсь, когда вижу этот цветной сон. Вот и все. Рот закрой. Это все.

Я на самом деле была удивлена его серьезному восприятию такой ерунды, как сон.

— Это абсурд! Так не бывает! И зачем ты повернул руль? Дикость! И у автобанов нет резких поворотов.

— Там его и не было, Лори. Я сам себе сделал поворот.

— То есть, ты был в своем сне самоубийцей? Понятно. И, как всегда, не смог без помпезности. Не мог даже во сне уйти, как все нормальные самоубийцы, тихо, с записочкой на журнальном столике. Понятно.

Я хохотнула. Но как-то, даже для себя заметно, нервно и однозначно.

— Идиотизм! Надеюсь, ты не дойдешь до этого.

Чтобы быстрее уйти от грустной темы, я спросила его о другом.

— А правда, почему ты до сих пор не был с концертами в Германии?

— Пока еще срок не пришел.

Что-то мне уже тогда подсказывало, что он не рисуется. Что надо отнестись серьезнее к его повторяющемуся сну.

Но мне бы тогда и в голову не пришло счесть благополучного мальчика, сидящего напротив меня, обреченным.

— Ах вот что! И когда же он придет, твой срок?

Я снова нервно улыбнулась. А он повернул голову, посмотрел на меня с минутку и снова отвернулся, закрыл глаза, будто свой сон досматривал.

Как глупо я вела себя!

Потом он вздохнул, выпрямился. Развел руки в стороны и поклонился. Сидя.

— Стоп. Ваше время, мадам, истекло.

Обеими руками он показал мне на рассвет за окном.

Я чуть не заскулила.

— Ты разве хочешь спать?

— В отличие от тебя, ночная фея, я прилетаю к людям еще и днем. Должен же я когда-то спать.

— Ты опять будешь спать здесь?

— Но не идти же мне спать на улицу? А ехать перед самым рассветом…

Он смешно поморщился. А потом спросил, с лукавой улыбкой: „Или ты хочешь выгнать меня?“

Но мой ответ его не интересовал. Он снова устроился на диване и в скорости, как будто и в самом деле, уснул.

Я ушла. А когда заглянула в гостиную, он спал.

Спал, как все. Чуть слышно дыша и приоткрыв рот. Сколько я сидела и смотрела на него, он не двигался. Ровно лежал, на спине, голова на мягком медведе, смятым под его затылком.

„Неужели он действительно так устает?“ — подумалось мне.

Я погасила свет и вышла. На это раз и я уснула так крепко, что даже не слышала, когда Тэд уехал.

Когда проснулась, возле меня лежал медведь. Теплая, мягкая, охраняющая меня от дурных снов игрушка.

Я точно помню, в спальню я его не приносила.

Встреча

Кружись и прыгай, собачка верная моя, Жу-жу.
Виляй хвостом,
И будь мне другом.
С веселым лаем, беги навстречу мне, моя Жу-жу.
Что будет — то потом
Покатится под гору кругом.
Ну а пока мы вместе, я и ты,
Дружочек верный мой, моя Жу-жу.

Встреча

Изо дня в день, если не было зарубежных гастролей, он приезжал ко мне. Отвечал на мои вопросы, шутил со мной. Отдыхал рядом.