МеЛ

Фиалки в разбитом бокале

Она о чем-то думает, идет, не поднимая головы. Может, верит. Может, нет. Мне все-равно.

У отеля я ее пьяно и крепко обнимаю. Она этого хотела, еще когда мерзла, ожидая меня у ресторана. Целую ее. Губы, щеки, глаза, шею. Такие милые ушки.

Шапочка слетает с ее головы, но женщина ждет еще поцелуя и еще…

Люди проходят мимо и смотрят на нас.

А я смотрю на шапочку. Не могу ее поднять. Так, как мог поднять раньше, легко, свободно.

Теперь я должен присесть. На корточки.

А я не хочу. Не хочу я на корточки!

Боже мой, прости во мне разбуженного ребенка. Только ты знаешь, как я люблю жизнь! Движение, работу, как не пугают, а притягивают меня конфликты и страсти…

Верь мне, господи, не по желанию играюсь, от боли. Прости мне.

Глория наклоняется, поднимает шапочку, держит ее в руках.

Я беру лицо женщины в ладони. Руки у меня не мерзнут. Мне жарко даже. Долго смотрю в глаза ее, где невообразимое понимание всего, всего того, что со мною происходит.

Мне становится стыдно. Как от случайной подлости.

Целую красивое лицо в лоб. Беру из рук шапочку и надеваю на припорошенную снегом голову.

Лори смотрит на меня, но пелена на глазах мешает видеть ей, что я не люблю ни ее жалость, ни ее саму. И никогда не полюблю. Не хочу.

Пусть не увядшая красота твоя порадует другого.

— Спокойной ночи, Лори.

Она кивает. Идет, пятясь, смотрит на меня.

Я отворачиваюсь и иду к себе в отель.

Конечно, хотелось бы зайти к себе, узнать, как там Фрэнк. Мне тревожно.

Король…

Глава 28

Я иду к себе.

Замираю у входа в отель.

Гневно дыша, вжавшись в стену, там стоит Жаклин.

Голые руки были сжаты в кулаки.

— Жаклин?

— Зачем ты гуляешь с ней?! Зачем?!

Она пробежала эти четыре шага, что были между нами.

Я смотрел на нее и пытался понять причину ее гнева.

— Это я тебя первая увидела. Я! Еще тогда, на Маврикии. А когда здесь я показала ей тебя, она…

Глаза ее блестели не то от холода, не то от слез. Она была перевозбуждена, ее трясло от возмущения. И говорила она громко и хрипло, будто грозно предупреждала меня.

Страсти настолько ослепили ее, что она не замечала людей, обходивших нас, чтоб попасть в дверь отеля.

Я извинялся, отодвигая девушку в сторону.

А она ничего не замечала вокруг.

— Она не имеет права! Я! Я тебя заметила! И не смей, не смей ее провожать! И скажи Фрэнку, что я больше пить не буду! Не буду! Никогда! Ты не мог ему советовать такое! Он врет! Он… Возьми меня с собой!

Она тесно обхватила меня руками чуть выше бедер. И сильно прижалась ко мне.

Больно. Но сладко.

Она не плакала даже. Она билась о меня, а слезы, они сами по себе катились по замерзшим щекам.

Я стоял столбом.

Потом она перестала повторять свои, казавшиеся бесконечными, „возьми“. Но они повторялись эхом в моих ушах.

Она перешла на шепот.

Зашептала сквозь слезы обиды: „Так надо, я уеду. Я не могу здесь. Почему всегда все сходится на мне“?

Она грела меня жарким дыханием и словами, которые расцветали во мне жизнью.

Я уже и забыл, что шла зима.

— Я тебя сразу узнала. Мне тогда показалось, ты тоже меня узнал. Ты сюда из аэропорта приехал, стоял и ждал, когда багаж выгрузят из машины. Но тебя багаж не интересовал. Ты на небо смотрел и улыбался. Я тебя сразу заметила. Сразу. Я проходила мимо, а ты сказал: „И погода — чудо и девушки“, — хотя я была одна тогда, никого рядом, никаких девушек… Я почему-то сразу поверила в то, что мы видим мир одинаково. Краски, людей. Как же ты не заметил этого?!

— Жаклин. Я заметил.

Только теперь я позволил себе шевельнуться. Чуть отодвинул ее от себя, погладил непокрытую голову. Подышал на снежинки в рыжих в волнах волос.

— Я помню. Я заметил. Не нужно плакать. Пожалуйста, идем, холодно. Ты вот даже без шапочки. Ну, идем.

Я вытер ей слезы. На щеках черные дорожки.

Тихонько толкаю ее к двери, чтоб первой попала в тепло.

Веду ее за руку к стойке портье.

Глава 29

Моя знакомая девушка за стойкой сначала понятливо заулыбалась, но, заметив распухшее лицо Жаклин, удивленно посмотрела на меня.

Меня попросили записать „мисс Саммер“ в графе „гости“.

Мы молча ехали в лифте. Молча, друг за другом прошли в мой номер.

Глава 30

Я помог снять ей шубу. Не стеснясь, держась за стену, присел, снял ей сапожки с озябших ног. Погрел ей руками холодные ступни.

Она вдруг снова заплакала. Оперлась о стену спиной, закинула голову, улыбалась и плакала.

Осторожно поднявшись, я обнял ее, погладил, успокаивая, и предложил зайти в ванную комнату. Пусть посмотрит на себя в зеркало. Это иногда меняет настроение женщин. По крайней мере, они перестают плакать.

Раздевшись, сам я пошел на кухню.

Сначала сунул под кран с холодной водой голову. Держал так долго, что уши замерзли. Хотелось напрочь изгнать остатки хмеля. Потом тер полотенцем виски, в которых стучало «дин-дон», «дон-динь».

И уж только, когда чуть отлегло, решил приготовить чай. Надо же было как-то согреться. Я и сам вдруг почувствовал, что дрожу.

В кухне запахло свежим ананасом. Только он еще затерялся в моем холодильнике.

Вино я не стал доставать.

Чай был душистым и сладким. Оказалось, что Жаклин тоже пьет его с сахаром.

Она ела ананас ложечкой. Молча открывала рот, сосала кусочек, как конфетку, жевала долго и задумчиво.

Я следил за каждым ее жестом. А они становились затяжными.

Она согревалась.

— Ну вот ты и согрелась, Жаклин.

Я улыбнулся.

— Может, теперь ты расскажешь, что все это значит.

Взгляд ее тоже потеплел. Оттаял детский задор в выражении лица. Ее природная рыжесть и улыбка раскрасили лицо в розовый цвет. Глаза, правда, остались размыто зелеными.

Она спросила: „А ты возьмешь меня с собой“?

Я помолчал, припомнив многими забытое: „Не знаете, чего просите“.

Жаклин облизала губы и вытерла их ладонью.

— Я буду рассказывать, а ты будешь смотреть на меня и ругать про себя, так?

Я улыбнулся.

— Жаклин…

— Ты возьмешь меня с собой?

— Я сделаю, как нужно тебе.

Она потянулась за чашкой и случайно опрокинула ее.

Мы оба безучастно смотрели на растекающееся пятно чая на столе и молчали.

Потом она налила себе чай снова, сделала глоток и призналась.

— Я целый день сидела в библиотеке, листала подшивки американских газет. Нашла статью про аварию, в которую ты попал. О тебе вообще много пишут. А врут много?

Сколько в ней взрослого, а сколько детского? Так легко о правде может спросить только ребенок.

— Ты же сама занимаешься прессой, знаешь, не все то, что есть буква — истина.

Если в ней больше взрослого, она опять задаст вопрос. А если детского…

Я чего-то боюсь.

Чтоб это не заметил ребенок в ней, я заговорил о чепухе. О какой-то газетенке, где папарацци написали, что я — это не я. То есть я — не попавший в серьезную аварию Тэд Лоренс. Тот у них уже котлета для бургера. А я — тот, кого требуется идентифицировать, ибо я — вернее всего мнимый Лоренс, тоже попавший в какую-то заварушку на дороге, но на их взгляд „заварушку“ легкую.

Жаклин кивнула: „Да, я читала. Их удивило, что ты уже через полгода появился в офисе „Лоренс Компани“ живым и невредимым. Был трудно узнаваем и грозен“.

Да уж! Фантазий была масса. Хорошо близких моих не развратили этой грязью.

Но сейчас дело не во мне.

— Жаклин, у меня к тебе просьба. Обещай, что ты выполнишь ее.

— Да, если ты не выгонишь меня?

— Я как раз об этом. Позвони Глории. Или хотя бы портье, пусть передадут ей, что ты в порядке.

Вот когда она закончила говорить словами: „И передайте, я в порядке, завтра мы встретимся“, — мне стало значительно легче.

Легче справляться с напряжением, которое росло во мне.

Я улыбнулся. Протянул ей руки. Она встала, обошла стол и осторожно села на мои колени.

Мы обнялись. От ее губ пахло ананасом.

Наконец мы оба согрелись.

— Я в библиотеку не ходил. Мне тут для чтения библию подбросили. А про тебя там мало написано. Что, например, значат слова, что „на тебе все сходится“?

— Не так.

Она потерлась о мою щеку.

Наверное, та уже колючая, не ждал я никого к себе на ночь.

— Не тот акцент, Тэд. Все сходится на мне.

Я рассмеялся.

— А вот так? А на мне, представь, все расходится!