Юрий Зеленецкий
Зеркало Шекспира
Тропинку, которая привела В. Шекспира к сомнению главному, можно осветить таким примером. Вообще, одним словом, глупость — это всегда бессвязность. На свое понимание этого В. Шекспир указал в пьесе „Мера за меру“ словами герцога:
И в рассуждениях такая связь,
Какой нет у безумных.
(V, 1, перевод М. А. Зенкевича).
Конечно, нельзя путать глупость и безумие. Глупость, скорее, как писал В. Шекспир в „Короле Лире“: „…смесь бессмыслицы и здравой мысли“. Русская пословица описывает это таким образом: „В огороде бузина, а в Киеве — дядька“. Такое может быть и в результате кары господней, сказал В. Шекспир в пьесе „Антоний и Клеопатра“:
Но если мы… в грехе погрязли,
То боги нас карают слепотой,
Лишают нас способности судить
И нас толкают к нашим заблужденьям,
Смеясь над тем, как шествуем мы важно
К погибели.
(III, 13, перевод М. Донского).
Но ближе к практике понимание, что глупость — это причина различного рода потерь, допущенных в условиях, исключающих возможность оправдания этих потерь любыми другими причинами. Если отвлечься от массы второстепенных причин, то, в главном, глупость — это неспособность делать выводы из признаваемого известным знания, когда время делать эти выводы уже пришло. Как восклицал, хлопнув себя по лбу, персонаж кинофильма „Смерть на Ниле“ Э. Пуаро: „Какими идиотами были мы все! Ведь я же знал это! Знал!“ О. Фриш, вспоминая о своей совместной работе с Н. Бором, рассказывал: „Едва я приступил к рассказу, как он (Н. Бор) хлопнул себя ладонью по лбу и воскликнул: „О! Какими же глупцами были мы все! Да ведь это замечательно! Все так и должно быть!“ Впрочем, как говорит английская пословица: „Никто так не слеп, как тот, кто не хочет видеть“. Поэтому не все видят: „Голова всему начало“.
Отсюда следует, что глуп не тот, кто чего-то не знает, а тот, кто не способен делать выводы из того, что он знает. Сам В. Шекспир сказал об этом в „Венецианском купце“ (III, 5, перевод П. Вейнберга) так:
О, Господи, какая болтовня!
Глупец набрал острот различных войско
И поместил их в памяти своей.
Я и других глупцов немало знаю
Из высшего сословья, но, как он,
Остротами себя вооруживших
И, чтобы в ход пустить одну из них,
Готовых в бой вступить со здравым смыслом.
Уже отсюда можно растечься мыслью по древу, но сейчас важнее следующее. Это только в огороде глупо дважды наступать на одни и те же грабли. В жизни же бывает необходимо некоторый опыт повторять неоднократно. Поэтому самый важный вопрос, конечно, сводится к тому, как правильно определить, когда повторение некоего опыта уже переходит грань между взвешенностью и глупостью. То есть, надо, безусловно, знать, что — „Всему свое время“, но нужно и знать, когда это время чему-то уже пришло. Но самая деликатная сторона дела выражается в вопросе о своевременности быть умным. Наверное, все-таки быть умным всегда своевременно. Конечно, умному человеку иногда приходится притворяться глупым и даже безумным. Но ведь и здесь есть некая черта. „Ни один умный человек умом хвалиться не станет“, — написал Шекспир в пьесе „Много шума из ничего“. Но в пьесе „Троил и Крессида“ он написал: „…а что не вспухнет само, про то не узнает никто“.
Не на каждое слово этих рассуждений можно найти подтверждение в словах самого В. Шекспира. Но он многое и не говорил по одной простой причине. Видя, как много у него не понимают, он все-таки не хотел быть непонятым в следующем: „…человек известный за умного, не насмехается, хотя бы он всегда осуждал“ („Двенадцатая ночь“, I, 5, перевод А. Кронеберга).
Теперь уже невозможно узнать, что и от кого услышал В. Шекспир перед тем как он написал в пьесе с интересным названием „Комедия ошибок“ (III, 2) странные для влюбленного мужчины — Антифола Сиракузского слова:
Sweet mistress…
Teach me, dear creature, how to think and speak;
Lay open to my earthy-gross conceit,
Smother’d in errors, feeble, shallow, weak,
The folded meaning of your words’ deceit.
Against my soul’s pure truth why labour you
To make it wander in an unknown field?
Are you a god? Would you create me new?
Если точность перевода поставить впереди его благозвучности, то смысл этих шекспировских строк можно передать таким примерно образом:
Прекрасная…
Учите, прелесть, думать как, как говорить;
Откройте моему земному самомненью,
Погрязшему в ошибках, в заблужденьях
Всех ваших хитрых слов сокрытое значенье.
Зачем трудитесь вы, чтоб чистая душа
Пошла бродить в ей неизвестный край?
Вы — бог? Желаете создать меня иным?
Говоря проще, В. Шекспир усомнился в своем знании самого себя и жизни и понял, что ему еще надо учиться. В продолжении монолога короля Ричарда, с которого началась эта глава, В. Шекспир сетует на то, что эта учеба началась поздновато. Придет время, в „Макбете“ (I, 7), он назовет школу, в которой он начал учиться „школой времен“. Вот только в XVIII веке нашелся умник, который слово „школа“ заменил словом „отмель“, и именно это слово, с благословения других „шекспироведов“, пошло кочевать по всем позднейшим изданиям „Макбета“. Но в момент написания „Комедии ошибок“ В. Шекспир еще не знает, чему он научится в этой школе, и каким он станет после ее окончания.
Таким образом В. Шекспир отметил начало нового периода в своем творчестве. И начался этот период с того, что он, как каждый нормальный гений, говоря словами А. Эйнштейна, „усомнился в аксиоме“. Этот момент В. Шекспир и отразил в „Комедии ошибок“ (II, 2) в диалоге двух земляков:
Антифол Сиракузский. Для всего есть свое время.
Дромио Сиракузский. Это мнение я опровергнул бы…
Потому „Комедия ошибок“ стала первым произведением В. Шекспира, в котором он предъявил свои претензии времени:
Да время ведь совсем
Банкротом сделалось, и стоит слишком мало
Оно в сравненье с тем, что людям задолжало.
(IV, 2, перевод П. Вейнберга).
Именно с „Комедии ошибок“ в произведениях В. Шекспира начинают биться, пульсировать и развиваться мысли. Именно с этой пьесы в произведениях В. Шекспира появляются многозначительность, намек, и, главное, прямое обращение к читателям, стремление приобщить их к работе его мысли.
К счастью, семена сомнений пали на благодатную почву. Из произведений, предшествующих „Комедии ошибок“, очень многое потом отразилось, развилось в более поздних и зрелых произведениях. Наиболее показательными являются в этом отношении слова королевы Елизаветы в драме „Ричард III“:
Ты будущее прошлым запятнал.
…
Нет, не клянись ты будущим — оно
Злодейством прошлым все искажено.
(IV, 4, перевод А. Радловой).
Но навсегда в прошлом остались слова в третьей части „Генриха VI“, в которых молодое самомнение и эпигонство В. Шекспира выпирало особенно отчетливо:
Я добрые дела оставлю сыну,
И был бы рад, когда бы мой отец
Мне ничего другого не оставил!
(II, 2, перевод Е. Бируковой).