Юрий Зеленецкий

Зеркало Шекспира

Нашла эта мысль свое отражение и в „Гамлете“ в диалоге Гамлета с Озриком. Но наиболее определенно В. Шекспир выразил ее в „Троиле и Крессиде“ (III, 3) в диалоге Улисса и Ахилла:

Улисс. Чудак один мне пишет,
Что человек, владеющий дарами
Душевными иль внешними, не может
Познать своих сокровищ до тех пор,
Пока в других они не отразились…

Ахилл. Это
Естественно………………
Ведь лишь по отраженью наших взоров
Во взорах тех, кого мы созерцаем,
Мы познаем себя. Понятно все!

Результат своих размышлений В. Шекспир представил широкой общественности во второй сцене пятого акта трагедии „Гамлет“. Естественно, это представление отличается не только изобретательностью, но и особенной изящностью. Самым интересным здесь является то, что трудности в восприятии мысли В. Шекспира возникли не у его соотечественников, а у его переводчиков. Поскольку главная мысль В. Шекспира, ради выражения которой, собственно, и написан-то „Гамлет“, содержится в диалоге Гамлета с недотепой Озриком, соотечественники В. Шекспира и пролетают ее с лихостью марсовых „Дракона“. Переводчики же по роду своей деятельности подходят к тексту более внимательно и потому не могли не споткнуться на следующих словах Гамлета: „I dare not confess that, lest I should compare with him in excellence, but to know a man well, were to know himself“.

В книге (10)  В. И. Пешкова, предложившего свой вариант перевода трагедии „Гамлет“, в комментарии к этим словам Гамлета вставшие перед русскими переводчиками трудности показаны достаточно четко:

„Я не так самонадеян сравниваться с ним в отличиях; но ведь, чтобы узнать человека поглубже, нужно познавать его I dare not confess that, lest I should compare with him in excellence; but, to know a man well, were to know himself (выделено В. И. Пешковым — Авт.) Сложное место. АК (В. И. Пешковым приняты следующие сокращения имен переводчиков „Гамлета“: АК — А. И. Кронеберг, КР — в. кн. Константан Романов, Л — М. Л. Лозинский, АР — А. Д. Радлова, М — М. М. Морозов, БП — Б. П. Пастернак — Авт.) Этим знанием я не могу похвастаться, чтобы не равнять себя с ним, так как знать совершенно другого — значит знать самого себя КР Не дерзаю в этом признаться; ибо хорошо знать другого все равно, что знать самого себя Л Я не решаюсь в этом сознаться, чтобы мне не пришлось притязать на равное с ним совершенство; знать кого-нибудь вполне — это было бы знать самого себя АР Этого бы я не посмел признать, боясь сравнения с ним в высоком искусстве. Чтобы знать человека хорошо, надо знать самого себя М Я не смею этого утверждать, чтобы не сравнивать самого себя с его совершенством. Ведь чтобы знать хорошо другого, нужно прежде знать самого себя БП Не смею судить, чтобы не быть вынужденным с ним меряться. Хотя, вообще говоря, себя вполне узнаешь только из сравнения с другими По смыслу такой перевод, восходящий к высказываниям античных мудрецов (Познай самого себя), вполне приемлем, но вообще-то не обязателен“.

Для понимания сути вставшей перед переводчиками трудности, иллюстрируемой приведенным отрывком из книги В. И. Пешкова, в котором все знаки, пробелы и т. п. полностью соответствуют оригиналу, надо вспомнить одно, ставшее крылатым выражение В. Шекспира: „Краткость — душа ума“. Всю же душу своего ума В. Шекспир вложил не только в несколько слов „…to know a man well, were to know himself“, но и в одно из них — „himself“, поскольку именно оно является ключом к пониманию смысла всех этих слов.

Переводчики, заметно, каким-то образом чувствовали связь этих шекспировских слов со словами „Познай самого себя“. Но их смущало именно слово "himself" . Например, в приводившихся выше словах Эскала из пьесы „Мера за меру“ такой сложности нет. На вопрос о склонностях герцога он по-английски отвечает так: „One that, above all other strifes, contended especially to know himself“. Эти слова с полным на то основанием и с чистой совестью можно так и перевести: "Самая главная — познать самого себя“. Смысл понятен: его (герцога) самая главная склонность — понять (его) самого себя“. То есть Эскал как-бы отвечает так, как на этот вопрос ответил бы сам герцог.

Но в „Гамлете“ Гамлет говорит не за Лаэрта, не пересказывает Лаэрта. Гамлет от своего лица говорит о Лаэрте. Он говорит о том, как можно познать его — Лаэрта. И он говорит о том, что нужно познать, чтобы можно было познать его — Лаэрта. Поэтому любой добросовестный переводчик должен понимать, что в этом контексте слово „himself“ нельзя переводить просто словами „самого себя“. Вместе с тем, любой здравомыслящий переводчик должен понимать, что знать кого-нибудь вполне, совершенно знать некоего человека вовсе не означает вполне, совершенно знать его — Лаэрта.

Так вот. Чтобы стать англичанестее англичан и переводчестее всех переводчиков „Гамлета“, надо понять одну простую вещь. Когда Гамлет говорит „a man“, он имеет в виду не „какого-то человека“, а только и именно „человека в общем“. То есть, Гамлет употребляет здесь слово „a man“ в том смысле, в каком его употреблял сам Гамлет в отношении своего покойного отца, в каком Антоний употреблял это слово в отношении Марка Брута. В том смысле, в каком его употребил Генрих VI в одноименной драме (Часть 3, III, 1), говоря о себе: „I… a man at least, for less I should not be. — Я… в крайней мере — человек, и меньшим я быть не могу“. В том смысле, в каком в „Буре“ (I, 2) его употребил Фердинанд, отметая притворные подозрения Просперо: „No, as I am a man. — Нет, ведь я — человек“. А если знать, что в общем есть человек, то знать можно не только его, Лаэрта, но и себя самого и многих, многих других людей. Таким образом, главное назначение слова „himself“ состоит в том, чтобы указать на общий смысл слова „a man“.

Полезно увидеть, что и в данном случае В. Шекспир снова применяет прием, использованный им в комедии „Двенадцатая ночь“, когда он значением слова „кокни“ поясняет значение слов „великовозрастный пентюх“. А еще перед этим в конце первого акта он смыслом слова „вывихнуто“ поясняет смысл слова „время“.

Но никто, в том числе англичане и мысли не допускали о таком смысле этих слов Гамлета именно потому, что они не поняли смысла слов Гамлета в конце первого акта, и никакого особого смысла и не искали ни в этой трагедии, ни в других произведениях В. Шекспира, тем более в сонетах. А между тем сонет 91 много мог бы дать для понимания слов Гамлета о Лаэрте:

Кто титулом гордится, кто умом,
Кто кошельком, кто силой кулаков,
Кто модной вышивкой — новейшим злом,
Кто соколом, конем, кто сворой псов.

Пускай в пылу слепого увлеченья
Нам говорят, что выше всех оно.
Я порознь им не придаю значенья,
Поскольку все соединил в одно.

Две последние строки второй строфы этого фрагмента сонета В. Шекспиром написаны так:

But these particulars are not my measure;
All these I better in one general best.

Поэтому их точный перевод, с учетом смысла выделенных автором этой книги слов, должен быть примерно таким:

Я ж частностям не придаю значенья;
Понятье общее ценю одно.

Надо осознать и прочувствовать, что в последней строке В. Шекспир говорит об общем понятии, что есть человек, которое В. Шекспир знает. Зна-ет!

В. Шекспира вообще невозможно понять, если не понять, что он был диалектик. Он на деле понимал то, о чем намного позже сказал И. Кант: „Разум есть способность видеть связь общего с частным“. В. Шекспир неоднократно подчеркивал свое понимание этой связи, высшим проявлением которого и является его закон связи времен. Показал он это понимание и в „Гамлете“ (I, 4), написав, что общее („general“) мнение о датчанах может быть искажено, если оно будет основываться только на явлении частном („particular“) — их обычае напиваться на пирушках.