Андрей Ратеев
Раб синей лампы
Вернувшись мыслями к проекту, Игорь Валентинович переместился из тяжелого прикаминного трона в роскошное поворотное „офисное“ кресло, и, развернувшись к столу эпохи Габсбургов, прикоснулся к плоскому экрану монитора. Неглубокая ямка, образовавшаяся на матовой поверхности в результате кратковременного нажатия указательного пальца, плавно и быстро выровнялась, и на восстановившем идеальную плоскость экране появились графические элементы интерфейсной подсистемы. Раритетный, но отлично выполнявший свое предназначение, touchscreen значительно упрощал взаимодействие с компьютером, да и „тыкать“ в изображение было зачастую проще, чем напрягать бицепсы полушарий, управляя альфа-пойнтером.
Внимание к себе сразу же привлек мерцающий транспарант с надписью „calls count updated“. Сообщения на английском языке были трудноискоренимым анахронизмом, напоминающим о времени, когда каждый уважающий себя программист мечтал перебраться поближе к туманной речке Темза, либо к микрочиповой долине с ее кварцевым песочком. Ткнув перстом в нарисованную кнопку, Игорь Валентинович с интересом прочел краткий отчет. Молчавший, будто спящая рыба, Куглер, пробудившись к жизни, снова начал излучать электромагнитные волны. Службы мониторинга зафиксировали телефонный разговор с пенсионеркой Лидией Захаровной Парнас.
Из расшифровки аудиозаписи не было ясно, кем интересовался Куглер, но расторопные сотрудники службы уже наводили соответствующие справки. Вторым, после пробуждения, сеансом интерфейса Ефима Леонидовича с внешним миром, стала выгрузка на малоприметный почтовый сервер короткого, хорошо закодированного письмеца. Влет „подогнутый“ софт почтовика изготовился доложить сетевые координаты предполагаемого адресата в момент прочтения им сообщения. Игорь Валентинович оживился. Интуиция, редко подводившая его, подсказывала, что искомая величина уже не за горами. Весело похмыкав, Блинович бодро встал из-за стола, и направился в гостиную, где, истомившись от нетерпения, ожидали его аппетита жемчужная семужка, свежая выпечка и крепкий, душистый кофе…
* * *
Семен Феофанович, полулежа на инкрустированной яшмой оттоманке, мрачно посасывал мундштук кальяна. Редкие, но тяжелые, как свинцовые чушки, мысли, следующие одна за другой на достаточном удалении, напоминали телеграммы, закодированные в азбуке Морзе. Задымленное сознание повелителя нескольких сотен нечистых душ изредка озарялось трескучими вспышками, вслед за которыми мощный геликон издавал басовые ноты.
— Ну ты, это самое, будем продлять договор. — Грозно прорыкал Египетский, даже не повернувшись в сторону изображающего подобострастную букву Вениамина. — Факсуй, твою мать, согласие.
— Вензелем украсить бланк, Семен Феофанович? — из печатной, Вениамин превратился в прописную буквицу.
— Ты свою жопу укрась… Что за ай-люли такие?! У меня контора или бардак? — Египетский страшно зыркнул на секретаря.
— Все понял, в строгом, официальном стиле, по-деловому и без излишеств! — затрепетал Вениамин.
— Ага, чисто по-деловому… — Подытожил Египетский.
Последнее время, дела, однако, приобретали скорбные оттенки. Подпирали конкуренты, постепенно подминавшие недавних союзников; новые рискованные спекуляции требовали все больших расходов — чиновники, сплоченные единой идеей, резко прибавили в расценках и тарифах — теперь, чтобы получить ничего не разрешающую, но формально необходимую закорючку, приходилось ужиматься и экономить на туалетной бумаге. Когда же дело касалось печати с гордой, генетически модифицированной птицей, пускали по кругу шапку, в которую каждый „сотрудник“ вкладывал пропорционально своему уровню. Все аналитики и консультанты „конторы“ Египетского, зарегистрированной под скромным названием „Ваша кровля“, суетливо, но малорезультативно изыскивали новые, свежие способы сравнительно нечестного отъема дензнаков и прочих символов благосостояния у неминуемо сужающегося круга подопечных.
С треском провалившая последние выборы партия „Личной свободы“, так легко узурпированная в свое время у Куглера & Co, полуразложившимся трупом догнивала на политических задворках. В традиционных отраслях назревали революционные изменения — предполагаемая скорая легализация нервировала проституток и клиентов-натуралов; гей-бригады, ранее малочисленные, трудно и медленно интегрировались в производственные процессы; фальсифицированный алкоголь с трудом пробивался к потребителю сквозь препоны проголодавшегося официоза.
Нужны были оригинальные, не захватанные жадными торопливыми лапами спекулянтов и прочих „предпринимателей“, комбинации и варианты. Побывав „за бугром“, Египетский наладил было конвейер наивных дураков, ищущих ПМЖ на свои ягодицы, но конкуренция мигом сбила цены и привлекла нежелательное внимание чинуш. Единственная сфера, в грязноватую кашицу которой Семен Феофанович не погружал еще своих железных, с густым оволосением, клещевидных манипуляторов, носила громкое, еще недавно, имя — Наука. Ну не производили должного впечатления все эти чокнутые доценты с кандидатами, с которыми Египетскому изредка доводилось общаться чисто по производственной необходимости.
Эпизоды, навсегда врезавшиеся в малообъемную, но энергонезависимую память Семена Феофановича, живо восстанавливались в его мозгу: то ректификационными колоннами перегонки метила в этил, для функционирования которых жизненно необходимы были родиевые решетки катализаторов, добытые с неимоверными трудами и затратами, и позволившие получать не менее литра дурно пахнущего „чистяка“ в сутки; то облысевшими корешами-импотентами, транспортировавшими в алюминиевых, инкрустированных черной пластмассой кейсах „красную ртуть“ и драгоценный, обогащенный уран. Но, невзирая на предыдущие малоутешительные опыты научных изысканий, звериная интуиция Египетского упрямо заставляла мыслящий агрегат все чаще и чаще сосредотачиваться на академиках и прочих высоких технологиях.
Затраты на новые изыскания были минимальны, но и плоды не торопились вызревать. Помимо прочего, бесили неясность, неопределенность в выборе направления приложения сил; отсутствие четких временных пределов „мероприятий“. Взять хотя бы последний случай: проверка просочившейся сквозь околоправительственные слои информации о некоем секретном проекте, обещавшем с ног на голову поставить всю нефтепереработку, затягивалась из-за недомыслия и тупости — Фимка Куглер, подло налгав, обманом избежав наказания, смылся с облачного горизонта и куда то исчез…
— Ты, это, про Кеглера узнал? — негромко прорявкал Египетский, попыхивая ароматным дымом.
— Ищем, Семен Феофанович! — учтиво осклабился Вениамин, согнувшийся пуще прежнего в судороге подобострастия. — Но он, подлец, как сквозь землю провалился! — задрожал всеми конечностями секретарь.
— Тщательней искать надо… — ударяя по последнему слогу, мудро изрек Египетский, погружаясь в сонную дремоту…
Вениамин, на цырлах выползший из-за двери „опочивальни“, мягко притворил высокую тяжелую дверь, медленно поворачиваясь, расправляя согбенные плечики, воздымая сухопарую, венчающую кадыкастую индюшачью шею, головку, грозно сомкнул белесоватые редкие бровки и зачиркал злобными зажигалочными искорками глаз на примостившихся напротив дверей в „опочивальню“ „опричников“…