Андрей Ратеев
Раб синей лампы
Поднявшись на третий этаж по щербатой от выбоин и царапин лестнице, Лиза и Аким вошли в квартиру. Апартаменты оказались довольно просторными. Трехкомнатная, объединенная с однокомнатной лачугой, выкупленной у переехавших соседей, квартира Грошевых, пережившая „евроремонт“, обставленная со вкусом и фантазией добротной мебелью, приобрела лоск и уют. Комната бабушки, отмучившейся год назад, была небольшой, но светлой и удобной. Все, что осталось в ней от старушки — мрачноватые фотографии в простых рамках, развешанные по стенам (дагерротипы — вспомнил заковыристое слово Аким); старинный лакированный комод на гнутых львиных лапах и книжный шкаф красного дерева, забитый под самое горло допотопными фолиантами, странным образом сочеталось с ламинированным полом, кожаным бегемотом нового дивана, пластиковым модерновым столом с установленным на нем плоским монитором.
Освежившись в сияющей чистотой персиковой керамики душевой, переделанной из ванной комнаты соседей, Лопухов завернулся в махровый, пахнущий свежим утром халат, обул на ноги смешные, вислоухие домашние тапки, и прошел в столовую, по-модному отделенную от кухни барной перегородкой. Лиза, в соблазнительно запахнутом шелке, с тюрбаном полотенца на влажных волосах, хлопотала у матово блестящих поверхностей итальянского кухонного гарнитура. Вкусно пахло свежезаваренным чаем, булочками, сыром и ветчиной. Клокотал, пузырясь, омлет с зеленым лучком; дивным рубиновым сиянием светилось в хрустальной вазочке малиновое варенье. Поймав счастливый, сияющий взгляд Лизы, Аким едва не задохнулся — комок в горле, едва не брызнувшие слезы, сладко защемившее вдруг сердце, — горячая кровь захлестнула его любовной волной…
* * *
Ефим, с прояснившимся до полупрозрачности сознанием, натужно пытался сконцентрироваться и изобрести, в конце концов, спасительную процедуру расшифровки. Промороковав около часа жутко скрипящими от усердия полушариями, Куглер так и не добился какого-либо прогресса. Отчаявшись, Фима прошлепал по свежевымытому линолеуму прихожей в кухню, заварил кофе, и, тупо уставившись в мутный экранчик микроволновки, зачавкал бутербродом.
„Что делать, что же делать…“ — гнусил внутренний голос. — „Шевели извилинами, дубина. Давай, думай!“ — понукал он нерадивого, тупого осла, в которого превратился еще совсем недавно изворотливый и хитрый ум. — „Действуй, скотина, брыкайся, лягайся, кусайся!“
— Но как? — неожиданно воскликнул Ефим, отвечая утробному голосу. „Как?“ — зло переспросило чрево, — „Очень просто. Первое — окончательно уясни простую, как оглобля, истину — если не можешь — не берись, а заставь кого-нибудь. Второе — никогда не пренебрегай самыми тривиальными средствами, часто именно они наиболее эффективны. Третье — всегда тщательно планируй и рассчитывай варианты развития ситуации…“
— Что за прописной бред! — в сердцах, Куглер неловким жестом опрокинул чашку с остатками черного, горячего напитка на разложенную по столу несвежую газетку с объявлениями. Липкая клякса растеклась маленьким, продолговатым Байкалом. Следя за вязким потоком, Фима попытался предугадать рубеж, на котором истощится движение микроселя, и его взгляд невольно выхватил обрывок фразы из объявления: „…а так же услуги в области криптографии…“. Уже через минуту Куглер набирал указанный номер. Долгие, томительные гудки прервались, и в трубке послышался шамкающий, скрипучий старушечий голос:
— Его здесь нету! И не звоните больше! Никакого покою не стало — все трезвонят и трезвонят, — совсем с ума посходили… — трубку бросили, неприятно зачастил нервный, пикающий сигнал отбоя.
— Fuck! — психанул Куглер, — Fuck! Fuck! Fuck! — вдребезги разлетелась стеклянная сахарница, вывалив сладкие кристаллики густым веером на керамическую плитку, острые осколки разлетелись по полу. Чудом не поранив босые ступни, Ефим выбрался из кухни. Успокоившись, выгнал из чуланчика мощный пылесос, засосал в его ненасытное брюхо осколки и сахар, устало уселся на табуретку. Задумчиво глядя на объявление, Куглер еще раз перечитал его. Что-то знакомое силилось протиснуться сквозь офсетные словосочетания, что-то очень знакомое…
— Телефон! Ясно же — телефон! — Ефим резко вскочил и бросился в спальню. Нащупав во внутреннем кармане модной куртки купленный в Лондоне palmtop, Куглер, быстро вжикнув молнией, расстегнул слегка потертый кожаный футляр, лихорадочно зачеркал электронным стилом по жидкокристаллическому экрану. Добравшись до иконки персонального органайзера, трясущейся рукой, Ефим ввел телефонный номер в поисковое окошко, и, о счастье! — карточка с персональными данными адресата открыла свои мемо-поля на переднем плане дисплея. „Аким Петрович Лопухов, г. р. 1980, хол., прикладная математика, 9401386, oxygen@freelance.ru“.
— Лопух! Конечно же, Лопух! Как я сразу не догадался! — Куглер, радостно хохоча, подтыкнул телефонный джеккер в разъем миниатюрного модема, в текстовом окошке „почтовой мыши“ быстро набрал сообщение, припечатал большой палец правой руки к подсвеченной квадратной пластинке аутентификатора. Модем, похрипев высокими трелями, зашипел и успокоился. Светодиод, индицируя прием-передачу, замерцал зеленым, неярким светом…
Подраздел 10. Гормональная эйфория
…мужчина пребывал в том возрасте,
благосостояние в котором определяется
плотностью набрюшного мозоля…
Игорь Валентинович с трудом разлепил подсохшие веки, приподнялся, опершись на правый локоть, и медленно сел в кровати. Босыми, розовыми и влажными, как у младенца, ступнями, нащупал на ковре мягкие лапотки теплых домашних туфель, покряхтывая, поднялся на ноги, с хрустом выпрямил затекшую за ночь спину. Возраст, невзирая на регулярные занятия физкультурой, массажисток, санатории, дважды в год проводимые медицинские санации, не забывал напоминать о себе, особенно по утрам…
Выйдя из просторной ванной комнаты, в ярком галогеновом свечении сияющей черным, в розовых венах, мрамором, Игорь Валентинович, плавно и величественно проплыл в столовую. Плотно позавтракав, с чувством промакнул губы крахмальной салфеткой, мягко пришлепнул по нежному филею грациозно процокавшую мимо копытцами на шпильках горничную в кружевном кокошнике, прошел в кабинет. Закурив душистую сигарету, Блинович полузакрыл глаза, холеными пальцами слегка помассировал виски. Некоторая нервозность последних дней сменилась легкой обеспокоенностью.
После первого акта так удачно начавшегося спектакля, выяснилась досадная подробность — сценарий представления, тщательно продуманный и просчитанный, не учел неожиданного исчезновения примадонны. Ефим Куглер, которому предназначено было сыграть важнейшую партию, пошло и грубо сломал тонкий часовой механизм замысла. Вместо того, чтобы суетясь, излучать в эфир и кабельные системы электромагнитные волны приказов своим многочисленным поденщикам, Куглер, проведя блиц-опрос своих петрушек, перешел в режим полного радиомолчания. Персоналии, услугами которых попытался воспользоваться Куглер, были малоинтересны — далеко не юный возраст большинства из них, в совокупности с гуманитарным, по большей части, образованием, позволяли совершенно четко их отбраковывать.
Лишь некоторые из претендентов обладали более-менее сносными качествами, да и те, после несложных симуляций уныло отфильтровывались. Проекту необходимы были личности, способные мыслить ярко и детерминировано, легко формализующие разнообразные предметные области, не зашореные негативным житейским опытом, с естественнонаучным образованием, склонные к позитивному самоанализу. Подобные, явно завышенные требования, были сформулированы на самых ранних стадиях проекта, но, подвергаемые частым и яростным нападкам критиков, все же оставались единственной константой и на пятый год его существования.
Американцы, побарахтавшись пару лет, практически ничего не добившись, свернули аналогичные программы, рационально направив немногое из достижений в этой сфере в бизнес. Появившаяся в результате интеллектуальная бытовая техника, поумневшие ракеты и танки, поражали слабые, не подготовленные умы обывателей. Но, переключение акцента на искусственный интеллект, со временем привело к оглуплению и без того недалекого потребителя. Возрастающие претензии к искусственным мозгам, при слабом понимании законов функционирования естественного разума, неминуемо наращивали недоумение и творческую импотенцию разработчиков.
Говоря искренне, Игорю Валентиновичу все эти „догоним и перегоним“ до боли в печенках надоели еще в советские годы. Но бросить все и уйти на покой мешало неясное, но жгучее ощущение того, что не все еще „взято у Природы“, недостаточно обеспечено будущее достойное существование благородных последышей. Конечно, работа по координации проекта отнимала у Блиновича львиную долю отведенного для труда времени. На отдых и восстановление оставалось не более двадцати часов в сутки. Учитывая обязательное, проводимое дважды в неделю конференц-совещание с руководителями реализующих проект подразделений, длящееся от двадцати до тридцати, а то и до сорока минут, можно было совершенно определенно посетовать на перегруженность Игоря Валентиновича, слабой компенсацией которой были скромная, в масштабах замминистра, заработная плата, и некоторые незначительные льготы, по закону причитающиеся ответственному государственному служащему…