Андрей Ратеев
Раб синей лампы
* * *
Припарковавшись на уютной стоянке, затерявшейся в аллейках городского скверика, Петр Феоктистович приветливо улыбнулся дежурному охраннику и направился к небольшому, недавно отреставрированному, аккуратному двухэтажному особнячку. Тяжелая дубовая дверь, сверкнув на солнце изящными металлическими аппликациями, плавно и бесшумно сдвинулась влево, освободив широкий проход. Грошев прошел внутрь здания, и дверь за ним неслышно затворилась. Никакой охраны, проверки пропусков, металлодетекторов и личного досмотра на проходной ИИУ не применялось уже более полугода — с тех самых пор, как здесь была установлена система безопасности, спроектированная, к слову сказать, в лаборатории, возглавляемой Петром Феоктистовичем.
Работающая по принципу компьютерного томографа, Система Контроля Физических Объектов позволяла буквально „насквозь видеть“ как входящих в здание, так и покидающих его пределы. Помимо всего прочего, СКФО автоматически создавала подробнейшую трехмерную модель регистрируемого объекта и отслеживала изменения, произошедшие со времени последнего сканирования. Это было очень удобно по нескольким аспектам — с медицинской точки зрения полученные данные были исчерпывающими — легко, удобно и наглядно представлялась динамика телесных изменений „пациента“ — как в целом, так и по отдельным органам, что позволяло диагностировать многие заболевания на самых ранних стадиях развития; с точки зрения безопасности, система была просто идеальна — у потенциального злоумышленника не было совершенно никакой возможности скрытно пронести в институт не то что оружие, — даже контактные линзы, и те просто и эффективно обнаруживались в считанные доли секунды.
Интересно было наблюдать за работой СКФО, сидя за контрольным терминалом — на дисплее подробно визуализировались все „детали“ и „запчасти“ сканируемого; система акцентировала внимание оператора на потенциально опасных фрагментах, выделяя их цветом, а на последней итерации отображала объект в виде полупрозрачной, лишенной одеяний, точной копии тела и инвентаря — аккуратно разложенных, снабженных текстовыми ярлычками, деталей одежды и предметов, переносимых „объектом“ на себе или с собою. Единственное, чего система не умела — сканировать мысли „пациента“, но работа в этом направлении уже шла полным ходом…
Миновав проходную, Грошев поднялся по широкой мраморной лестнице на второй этаж, прошел светлым просторным корридором к небольшой нише, взял несколько аккордов на клавишах вмонтированного в стену пульта управления, и через несколько секунд шагнул в кабину лифта. Нежно всхлипнув, сомкнулись створки двери, плавно ушел из-под ног пол кабины, на дисплее индикатора замелькали зеленые цифры…
Здание института было подобно айсбергу — все существенное располагалось в нем ниже ватерлинии. Карьерный рост в учреждении парадоксально был связан с погружением под землю — чем выше в управленческой пирамиде размещался сотрудник, тем глубже располагался его служебный кабинет. Насколько же глубоко можно было подняться по служебной лестнице института, не знал никто…
Минус восемнадцатый этаж, на котором ровно через сорок секунд Петр Феоктистович покинул кабинку лифта, был полностью отдан в распоряжение Грошева. Коридоры, декорированные в успокаивающих тонах; просторные помещения отделов, уютно обставленные хорошей мебелью, современной оргтехникой и дорогим оборудованием; свежая зелень декоративных растений; персональные комнаты отдыха сотрудников, тренажерный зал с компактным бассейном и сауной; буфет с отличным ассортиментом; небольшой удобный просмотровый зал, — все это наилучшим образом способствовало продуктивному, творческому труду персонала.
Заплесневелые догмы, проистекающие из тезиса — „на всех всего не хватит“, предписывающие творческому работнику добродетели аскета — изнуряющее голодание; неухоженность; физическую немощь и раздражительность, современными кормчими власти в отношении сотрудников института были пересмотрены — гипотеза о том, что голодный творец сотворит лишь низменное и вульгарное, к примеру — свиную котлету с хрустящей картошечкой, подтвержденная многочисленными наблюдениями в периоды упадка и развала империй, помогла выработать новые технологии творчества — удовлетворенные физические и эстетические потребности, эффективнее всякого принуждения заставляли талантливого человека мыслить смело, ярко, без оглядки на практичность и целесообразную выгоду.
Вне всякого сомнения, Петр Феоктистович ясно осознавал эксклюзивность условий, созданных для сравнительно небольшого коллектива института, — мирок нищеты, растерянности и отчаяния, из засохшей грядки которого волевой дланью судьбы Грошев сравнительно недавно был выдернут наподобие созревшего корнеплода, не растаял дымчатым облаком, а, в сравнении с новой „шикарной“ жизнью приобрел еще более страшный контраст. Но такова подлая натура homo, гордо именующего себя разумным, что наиважнейшим инстинктом для него был, есть и останется навечно, по крайней мере на время существования культурно-цивилизованного рода-племени, себялюбивый эгоизм…
…и снились ему пышнозадые девушки, весело
играющие в салочки на свежей от росы траве…
Увлеченные веселой болтовней, Аким и Лиза не заметили, как промчалась ночь. Весна, жажда общения, наивность и свежесть молодости, все эти обстоятельства благотворно влияли на взаиморасположение двух юных сердец. Окон в заведении не было, ранние розоватые лучи солнца, как ни старались, в подземелье пробиться не могли, поэтому, когда отворилась дверь, и сладко позевывая, вошла Зинаида Михайловна, Лиза и Аким удивленно переглянулись.
Прочитав в глазах матери немой вопрос, Лиза, несколько запинаясь, представила Лопухова, и, назвав его „компьютерным профессионалом“, прижав кулачки к груди, с мольбой заглянула в ее глаза. Зинаида Михайловна, слегка смутившись, поздоровалась с Акимом. Придя в кафе ранним утром прибраться после ночных посетителей, она не ожидала увидеть свою дочь чуть ли не в обнимку с молодым, довольно симпатичным парнем. Впрочем, Зинаида Михайловна втайне надеялась именно на подобное, но представляла знакомство дочери в иных обстоятельствах и декорациях — где-нибудь в тиши библиотечного зала, или в просторном университетском коридоре, или же на красноватой песчаной аллее сочинского санатория…
— Ты знаешь, мама, — воспользовавшись замешательством Зинаиды Михайловны, весело затараторила Лизочка, — Аким починил наш принтер, настроил сервер и модем — теперь за Интернет будем платить гораздо меньше — он мне объяснял про какой-то кэш, но я все-равно ничего не поняла, и вообще, он замечательный! Посмотри, мама, как он мило стесняется!
— Ну что вы, Лиза, — Лопухов смущенно покраснел и опустил глаза долу. — Пустяки какие, я лучше вам сеть поднастрою и операционки на рабочих станциях обновлю…
— Не сейчас, пожалуйста, — Зинаида Михайловна, обрадованная то ли интеллигентной вежливостью Акима, то ли перспективой сокращения совершенно необоснованных, с ее точки зрения, расходов на кафе, улыбаясь, ловко и деловито повязала на красивые густые волосы пеструю косынку. — Ты, Лизонька, угости Акима Петровича завтраком, а потом, может быть, он отдохнет. Вы в какой гостинице поселились?
— Мама, ну какие гостиницы! Он вчера только из Москвы приехал, в нашем городе никого кроме нас не знает… Может быть, он у нас остановится — комната бабушки все-равно пустует? — Лиза повторила упражнение с кулачками, грудью и мольбою в глазах.
Посопротивлявшись некоторое время страстным уговорам дочери, еще раз, строго и оценивающе оглядев Лопухова с головы до пластиковых кроссовочных пят, Зинаида Михайловна уступила просьбам Лизы. Проводив печальным взглядом счастливую дочь и смущенного Акима, она принялась за уборку…
Дом, в котором располагалась квартира Грошевых, от кафе был в пяти минутах ходьбы. Оживленные, расторможенные бессонницей и созвучием взаимной симпатии, Аким и Лиза шли по залитым утренним светом, не успевшим остыть за ночь теплым и пустынным асфальтовым тротуарам. Закрайск, городок небольшой, коряво спроектированный отбывавшим последипломную отсидку выпускником архитектурного института, построенный ударными студбригадами и подневольными „химиками“ за две пятилетки, не изобиловал памятниками старины и зодчества. Некогда секретный почтовый ящик — конденсаторный завод, за годы перестройки превратился из „градообразующего предприятия“, поименованного так когда-то на митинге напыщенно и величественно выражавшимся мелким областным чиновником, в сборочный цех
Предприятие, окруженное унылыми пятиэтажками, ужавшееся до склада и небольшой комнатки при нем, оживало лишь изредка и не надолго. Давно уже большую часть потребности в компьютерах „красной сборки“ удовлетворяли на местах. Редкие заказы, перепадавшие от обленившихся столичных дистрибьюторов, могли обеспечить временной работой от силы человек двадцать, поэтому большая часть трудоспособного населения каждое утро набивалась в душные вагоны электричек и, рассыпавшись горохом по столичным перронам, спешила вовремя добраться к неприветливым проходным московских заводов и фабрик, обретшим новых хозяев, но так и не достигнувших гармонии творческого труда и счастливых устремлений…