Андрей Ратеев
Раб синей лампы
Подраздел 6. Устройства Plug & Pay
Теперь я в профсоюзе — как семечко в арбузе —
Без вящей пользы, но не без вреда.
Теперь я в профсоюзе и скорострельный «узи»
Уже не заржавеет никогда.
Аким шел по полутемным, грязным улочкам, в сотый раз пытаясь сосредоточиться и обдумать все произошедшее, так внезапно, резко и непредсказуемо изменившее его жизнь. Ясно было одно — охота, начавшаяся в самый неподходящий момент, явно не была запланирована — „ребятки“ в коже, судя по всему, привыкшие быстро и грубо, но без лишних раздумий действовать по разработанному кем-то плану, неуклюже импровизировали, иначе чем еще можно было объяснить его чудесное спасение?
За исключением последнего взлома, предыдущие „приработки“ Лопухова не носили столь опустошительного для пострадавших характера, поэтому ясно было, кто заказал реквием. Наилучшим выходом в данных обстоятельствах было-бы скорейшее перемещение за пределы области, определяемой радиусом достижимости обиженных взломом, но интуиция дезориентировала Акима — навязчиво предлагая парадоксальное в данной ситуации поведение — Лопухов все более склонялся к возвращению в исходную точку скачек. Разумный довод в пользу этого был один — его не станут, скорее всего, искать именно там — в самом опасном для него месте. Осознав правильность возвращения, Кима воспрял духом — теперь ясно было, что делать, хотя и не ясно как.
Лопухов шел, размышляя обо всем этом, по закатанному в асфальт тротуару. Между тем, фонари на столбах и урны для мусора попадались все чаще — Аким приближался к центру. Все чаще встречались павильончики мелких спекулянтов, рекламные щиты сити-формата, светящиеся вывески магазинчиков и закусочных…
Вдруг, совершенно непроизвольно, Аким поднял взгляд — его привлекла яркая флуоресцирующая надпись. Переливаясь радужными отблесками, над узенькой, облепленной рекламными картинками из импортных компьютерных журналов, обитой листовой жестью дверью, светилась надпись — «Internet Cafe».
— Стой, путник! — притормозил Лопухов. — За этим ржавым жестяным барханом тебя ожидает оазис с бьющей из телефонной пары, освежающей потрескавшиеся, иссохшие полушария, информацией! — произнеся эту чушь, вполне объяснимую предыдущими треволнениями и не покидавшим его ни на минуту ощущением близкой опасности, Аким потянул на себя липкую ручку двери.
Спустившись по крутым, скользким каменным ступеням в подвальное помещение, по всей видимости служившее в советские времена подсобкой продуктового магазина, Лопухов осмотрелся. Довольно просторный зал без окон; относительно чистые, однотонные стены и потолок; ровный, аккуратно выложенный симпатичной плиткой, пол; невысокая стойка бара в глубине; мягкое зеленоватое освещение. Неявно обещанные вывеской компьютеры, общим количеством около десятка, не без вкуса и претензии были расставлены по ярко-желтым, неожиданного дизайна, но, тем не менее, удобным, столикам.
— Молодой человек, мы закрываемся! — из-за ширмы позади стойки появилась кудрявая девичья головка. — Сегодня интернета нет — у провайдера поломка, устранить обещают только завтра к обеду…
— Прошу прощения, — Аким улыбнулся, матово блеснув нечищенными вторые сутки зубами, — Хотелось кофию испить, да видно, не судьба…
— Почему же — кофе у нас всегда есть. — Девушка, выйдя из-за ширмы, принялась ловко манипулировать кофемолкой, туркой и прочими приспособлениями. — Вы, очевидно, из столицы? — молоденькая барвуменша кокетливо улыбнулась Акиму.
— Из нее, родимой. — Лопухов тяжело вздохнул. — Вы не утруждались-бы, — пойду я, пожалуй, — денег в данный момент при себе не имею, так что заплатить за ваш ароматный напиток сейчас не смогу. Разве что в другой раз… — Аким театрально расшаркался и, скорбно понурясь, медленно двинулся к выходу. Девушка, быстро окинув взглядом его согбенную, но стройную фигуру, отметив живописность прически, неуместную для времени года легкость матерчатой куртки, несколько сомневаясь, произнесла вслед:
— Не спешите так. Выпейте хотя бы чашку кофе… — Девушка вышла из-за стойки и поставила на желтый фигурный столик небольшой подносик с чашечкой черного, горячего и чудно пахнущего напитка, блюдечком с тремя небольшими бутербродами и кусочками сахара. Аким не позволил долго упрашивать себя — деловито повесив куртку на спинку удобного полумягкого стула, нарушив страшную последствиями несоблюдения, заповедь, грозящую каждому не мывшему рук перед едой всевозможными недугами, Лопухов в два счета смолотил бутерброды, обжигаясь, жадными глотками ликвидировал кофе. За первой чашкой последовала вторая, еще четыре бутерброда канули в прорву…
Трижды повторив упражнение, Лопухов насытился. Благодарно и несколько осоловело, слегка опьянев от пищи, Аким нежно взирал на благодетельницу. На кружевной оборочке ее веселого фартучка была прищеплена ламинированная табличка с надписью „Лиза“, что позволило плавно перейти к менее формальному общению.
— Красивое у вас имя, Лиза… — бархатным от испытываемой благодарности голосом Лопухов продолжил прерванный скоротечным процессом насыщения диалог. — И вам оно к лицу…
Легкий флирт, подогреваемый комплиментами, по-видимому, доставлял удовольствие обоим, по-крайней мере, Лиза не пресекала попыток Акима, пробуждавшего в ней сложные чувства — жалость к неустроенному, как ей думалось, парню, и неожиданно возникшее увлечение незаурядной, судя по всему, натурой. Из довольно легкомысленного разговора Лопухов узнал, что Лиза, вместе с
Но эйфория улетучилась довольно быстро — „наехавшие“ вскорости бандиты быстро убедили только что народившихся предпринимателей в необходимости делиться честно заработанным с „народом“, а последовавшие за ними всевозможные контролирующие и карающие проверки компетентных и уполномоченных структур довершили отделку виртуального замка пессимистическим коленкором. Но выход нашелся так же внезапно — папу Лизы, Петра Феоктистовича, неожиданно и без какой бы то ни было инициативы с его стороны, пригласили в закрытый столичный институт.
Подобное предложение, впрочем, было неожиданным только для Петра Феоктистовича — и Лиза, и ее мама верили в талант отца и мужа, и втайне надеялись именно на аналогичное развитие событий. Продолжение истории клуба было предрешено — направленные, по-видимому, профсоюзом института, крепкие парни в спецодежде с загадочной надписью „ИИУ“ на спинах, намеченным для сбора дани вечерком, ловко, профессионально скрутили обалдевших от натиска рэкетиров. Один конфиденциальный телефонный разговор с главой города коренным образом перекроил планы операций местных карательных органов.
Быстро распространившиеся слухи лучше всякой охраны обезопасили клуб и прилегающий к нему квартал. Фантастическая, по меркам городка, зарплата Петра Феоктистовича позволила Лизе и ее маме обставить и оборудовать клуб в соответствии с некогда сдерживаемыми финансовым дефицитом семьи представлениями о его стиле и предназначении. И, хотя давно уже новенькая квартира в столице поджидала семью, Лиза, студентка местного художественного училища, и ее мама решили остаться еще на один год в городке, с клубом, ставшим уже частью их жизни…
Подраздел 7. Японская борьба с умом
Запахом сакуры чудной нежно дышала прохлада.
Пруд обогнув, по аллеям тенистым, неспешно,
В сумерках дымчато-синих долго бродил я по саду…
Все обошел — все двадцать пять дециметров…
Фима Куглер, невероятными усилиями отсрочив всего лишь на сутки грозу египетскую, в полуобморочном состоянии возлежал на прикроватном коврике собственной спальни. Белая, с кружевами, фасона королевских мушкетеров — „типа как у Арамиса“, сорочка выбилась из мягких вельветовых штанов. Липкая лужа, с бороздящим ее шлепанцем отражала трехрожковое галогеновое солнце. Красивая, опустошенная бутыль из-под „Дикой Джуди“ улеглась на граненый бочок у самых ног прострагирующего хозяина, чья вычурная поза выражала тщетность суеты — ноги, обогнавшие голову, переплелись с шелком покрывала, сорванным с постели энергичной рукой, чело — вместилище разума, являло миру гладь незыблемую. Мысли, если таковые и были, сконцентрировались в геометрическом центре думающего органа, лучше всего, по-видимому, приспособленного все-таки для еды, что и подтверждал пучок перьев молодого зеленого лучка, неимоверными усилиями вырвавшийся из зева только наполовину, да и то лишь для прощания с милым солнышком.