Андрей Ратеев
Раб синей лампы
Маленькие, но необычайно четкие пиктограммки заполнили экран; плавно всплывшие окошки с сообщениями, информирующими о добром здравии системы, так же плавно растворились, и на передний план, разрастаясь во весь экран, выдвинулось трехмерное изображение человеческого черепа. Глазницы его вспыхнули, излучая красный свет, и Йорик, бесстрастным, с металлическим призвуком голосом изрек:
— Вам назначен сеанс. Точка подключения — сто девяносто шесть, ноль шестьдесят девять, сто восемьдесят восемь, двести двадцать два. — Ефим едва успел записать продублировавшую произнесенное строчку символов, как экран, плавно снижая яркость, погас, и жужжание прекратилось.
Пытаясь реанимировать машинку, Куглер поклацал по миниатюрным кнопочкам. Тщетно — коробочка не проявила признаков искусственно созданной жизни. Окончательно убедившись в бесплодии попыток разбудить „портсигар“, Фима аккуратно защелкнул крышечку миниатюрного компьютера, носовым платком обтер его полированные грани, и, положив коробочку в ящик, преодолев легкое сопротивление пружины, утопил его в углублении подставки письменного набора. И, к своему счастью — вовремя — Леночка, в соблазнительном, открытом до безумия, шелковом халатике неслышно вошла в папин кабинет.
* * *
Аким, спотыкаясь, едва не упав на грубый, шершавый асфальт перрона, из последних сил рванувшись вслед последнему вагону набиравшей скорость электрички, отчаянно прыгнул и вцепился в скользкие, обтянутые пожелтевшим пластиком поручни. Правый ботинок соскользнул с решетчатого металла, но, больно ударившись коленкой, Лопухов удержался на подножке. Двое мордатых, коротко стриженных, в черных коротких куртках, не последовав примеру Акима, резко притормозили на краю платформы, одноэтажно, но весьма энергично, высказались в его адрес, и, злобно озираясь, затрусили к зданию вокзала.
Проколы с сомнительными заказами не были редкостью для Акима, но до сих пор выстраданное им правило, брать часть гонорара авансом, позволяло хоть в какой-то степени компенсировать затраченные силы и время, да и сравнительно некрупные выручаемые заказчиками от осуществляемых с его помощью компьютерных махинаций, суммы, гарантировали мягкий вариант возможных разборок. С последним заказом с самого начала все складывалось иначе — Станислав Викторович Орлов, давний клиент Лопухова, пробавлявшийся тиражированием взломанных игрулек, предложил Акиму весьма рискованный проект, категорично отвергая все запросы авансов. Но размер возможного вознаграждения ослепил остро нуждавшегося в то время Лопухова сиянием зеленых нулей и оглушил шуршанием накрахмаленных воротников бумажных президентов.
Работа предполагалась высококвалифицированная и интенсивная, но, что прискорбнее всего — базировавшаяся на огромной доле тривиального везения — необходимо было с трех попыток силой взять хорошо защищенную систему удаленного доступа high-level менеджмента к ресурсам внешне скромной, не известной широким массам, но распоряжавшейся немалыми средствами, компании, и осуществить перевод ее валютных остатков заранее подготовленному корреспонденту. И вот, после совершенно невероятного успеха, когда оставалось лишь получить заветный тяжеленький кейс, на Лопухова „наехали“. За квартал от условленного места встречи, неожиданно выскочив из припаркованной „Нивы“, к Акиму ринулись два мордатых парня. Инстинкты не подвели — Аким резко развернулся и побежал…
Подраздел 4. Ракеты средней давности
Танки, пушки, самолеты — грозное оружие.
Но страшнее — идиоты, дураки досужие…
Семен Феофанович Египетский, в роскошном барском халате, в просторных, выстланных изнутри сафьяном, умелыми руками любовно выструганных из тысячелетней секвойи сабо, в фиолетовой бархатной феске, лениво перебирал кнопки телевизионного пульта. Массивное, плотное тело Египетского, бугрясь под тонкой шелковой тканью, полулежало в удобном кресле. Любой мало-мальски наблюдательный глаз быстро определил бы спортивное прошлое хозяина — вся крепкая конфигурация его материального воплощения, равно как и отдельные части его, совершенно определенно ассоциировались с единоборствами, татами, поломанными хрящами ушей и скособоченными носами современных гладиаторов…
Огромный экран проекционного монитора, нервно вздрагивая переключаемым изображением, мягко освещал сумрачное лицо Египетского. Застывшее, злое его выражение, глубоко посаженные, остро блестящие хищные глазки, косая борозда межбровной складки не раздражающего высотой лба, выдавали свинцовую поступь мысли их носителя. Окружение Семена Феофановича, предвкушая весьма лаконичные и весомые формулировки, трепетало — личная горилла Египетского — скуластый, стодвадцатикилограммовый Сережка, тяжело вздыхая, переминался с ноги на ногу; субтильный, весь в кружавчиках секретарь-факсимиленосец Вениамин, волнуясь, дрожал тщедушным телом. Прочие „служки“ старались дистанцироваться от источника грома и молний и обреченных „лейденских банок“, и проявляли все усердие, на которое только были способны.
Причина приближающегося урагана и его же первая потенциальная жертва — Фима Куглер, беспечно рассчитывая на вытекающую из выполненного, по его мнению, задания, хозяйскую благосклонность, прихлебывал из широкого фужера, барабанил костяшками пальцев бодрый марш.
— Кеглер… — вдруг зловеще тихо произнес Египетский. — Ты что принес? Это что за буквы? — хозяин багровел на глазах, крупные сосуды на шее стремительно увеличивая диаметр, приближались к ассимптотам.
— Семен Феофанович, видимо это координаты точки, в которой назначена встреча — я же вам все рассказывал! — Фима суетливо заерзал на коже диванчика, вплотную придвинутого к низкому, массивному и разлапистому, заставленному дорогими бутылками, столу.
— Что ты лопочешь, Кеглер?! Какие координаты? — Египетский раздулся до критических размеров.
Куглер, имевший достаточно смутное представление о географии, путавший долготу с длиной и широту с ширинкой, вдруг отчетливо осознал, что поторопился с объяснениями — набор цифр, в последнюю минуту выхваченный из-под носа у мертвой головы, скорее всего, был шифровкой. Предстояло трудное и опасное — оправдаться и убедить Египетского в том, что он, Ефим Куглер — единственный, кто способен справиться с головоломкой…
* * *
Электричка остановилась, и плотный людской поток вынес Акима на утрамбованную тысячами ног платформу. Суетились бабульки-дедульки, волоча шишковатые, распираемые добром в разные стороны „сидоры“, наемные спецы в мятых брюках, дисквалифицированные рабочие и прочие „массы“ торопились домой — в тесные, ухудшенной планировки скворечники — быстрее набить жаждущие, пожирающие себя желудки хоть чем-либо и упасть перед проклятым ящиком напитываться злобной информацией, либо вместе с такими-же несчастными присосаться к матовым пластмассовым конусам с желтоватой пенящейся влагой, разливаемой щедрыми „докторами“ в грязно-белых халатах из подозрительных, напоминающих сварочные аппараты приборов, и поддавшись кратковременной эйфории, отгородиться от жестокой жизни глупыми, добрыми улыбками идиотов.
Быстро темнело. Молодняк, наивный, невзирая на напускную крутость, сбившись в кучки у дверей дешевых заведений, громко смеясь, потягивая из жестянок или полиэтилена газированную разноцветную бурду, в промежутках между словами успевая сделать с десяток жевательных движений, дожидался очереди в спертые, прокуренные, битком набитые такими же оптимистичными кильками „клубы“, предпочитая нудным прогулкам по свежему воздуху в жидком лунном сиянии радость общения жестами тела в обогащенных углекислотой, никотином и перекрывающим рев взлетающего боинга ритмическим воем, дискотеках.
Аким шел по улочкам к предполагаемому центру городка, гоня прочь отчаяние, стараясь успокоиться и хотя-бы в общих чертах распланировать дальнейшие действия. Многолетняя привычка алгоритмирования, теоретические и методологические принципы давно выбранной профессии и раньше помогали ему довольно быстро разбираться в сложных прикладных задачах, но никогда ранее проблема выживания так бесстыдно не заголяла перед Акимом свои гнусные телеса, никогда ранее ее объятия не были так удушающе жестки. Денег у Лопухова не было — последние гроши он потратил на дорогу к условленному месту встречи с Орловым; из документов при Акиме был лишь дырявый трамвайный талон, что и огорчало более всего — не тем, что Лопухов лишался возможности легально заработать на хлев и хлеб, а тем, что официальным образом подтвердить свою квалификацию не без оснований недоверчивому потенциальному нанимателю, Аким не мог. Оставалось рассчитывать на псевдослучайность провидения.
* * *
Станислав Викторович Орлов, скрючившись, по-собачьи поджав кровоточащую ногу, лежал на дне осушенного бассейна. Пошло-модный пиджачишко был располосован в тряпки, порванные аккуратно по ходильному шву, блестящие, в полоску, брюки, через прореху являли миру совсем еще недавно чистое исподнее, окровавленная, растерзанная рубашка плохо прикрывала сине-желто-вишневый от синяков и кровоподтеков жирненький торс. Последние пять часов его недолгой, малорадостной жизни нагляднее некуда доказали правоту известного изречения о копании ямы и попадании в нее же.
Ослепленный только что свалившимся на него бледно-зеленым, хрустящим счастьем, Стасик, мягко выражаясь, пожадничал — получив в свои руки плод труда, пусть и им управляемой бригады, Орлов попытался проглотить его самостоятельно, но случилось то, что уже многократно повторялось в самых разнообразных вариациях — „жадность фраера сгубила“ — один из обделенных сотоварищей, поволновавшись минут двадцать, разумно рассудив, что вознаграждение возможно получить и за возврат утерянного, стукнул только что обворованной организации, запустив тем самым машинку восстановления справедливости скорой на руку богини возмездия.
Экипированные всем необходимым подручные ея, перво-наперво заткнули информационный фонтан — „стучало“ очень быстро, но не надолго осознало неразумность рационального извлечения выгоды из любой ситуации. Далее, с короткими перекурами, были доведены до необходимой кондиции прочие члены бригады Орлова, для которого также не было сделано исключения. И только один — Аким Петрович Лопухов, чудесным образом избежал регламентированной участи, и временно пропал из области достижимости гневливой длани. Алчущих справедливости хозяев заграничных рублей, частично успокаивало быстрое восстановление неожиданно утраченного — Станислав Викторович не успел грамотно распорядиться свалившимся на него богатством, и все оно до цента нашлось в его трехкамерном холодильном сейфе…