Инна Сударева
Судья королевского дома
— Они, видимо, решили взять город в кольцо, — отвечал капитан.
— Что значит „видимо“?! — еще яростней зашипел Король. — Почему в мое отсутствие все вышло из-под контроля?! А может вы того и хотите, чтоб северяне обложили столицу?! Да, меня не было пять дней… Но разве это значит, что за пять дней ничего не должно произойти?! Черт побери! Где ваша инициатива?! — в сердцах пнул ногой сугроб, вновь подошел к крестьянам, бросил им под ноги штандарт барона Хоклера. — Вот знамя того, кто разорил вашу деревню. И это моя, лично моя заслуга! — он вдруг пошатнулся, прижал ладонь ко лбу. — Коня мне — едем в город!
Марк подвел ему своего скакуна, придержал стремя.
— Если позволите, сэр, я сяду сзади, — сказал он.
— Я в состоянии держаться в седле самостоятельно! — огрызнулся Фредерик и дал коню шпоры.
В Королевском дворце он без промедления отправился в свои покои. Шагал по коридорам быстро, чтобы вновь не пошатнуться. Элиас и Линар едва поспевали за ним. Капитана и Марка он отослал следить за построением укреплений у городских стен.
Его встретил Манф, который открыл было рот для приветствия, но так ничего и не сказал, уставившись на Фредерика тем же непонятным взглядом.
— Да что с вами такое, — сердито буркнул молодой человек, но тут увидел свое отражение в высоком зеркале и все понял.
Выглядел он, конечно, так, как выглядит не спавший примерно шесть дней, скакавший все это время на лошади, мало евший и пивший, то есть ужасно: небритый с темными кругами под красными глазами, с посеревшим исхудавшим лицом. Но было еще кое-что. В его коротких взъерошенных темных волосах была щедрая проседь. И сам себе теперь Фредерик казался постаревшим лет на двадцать. Теперь он понял, почему взвыли крестьянки, когда он вышел с мертвыми детьми из сгоревшего дома, почему Линар и остальные так смотрели… Его вновь повело в сторону, и Манф вовремя обхватил Короля рукой за плечи.
— Вам нужно умыться и поесть, сэр.
Фредерик мотнул поседевшей головой:
— Постель, Манф, вот что мне нужнее.
Камердинер без лишних слов провел его в спальню, уложил на кровать прямо в одежде.
Как только голова Фредерика коснулась прохладной шелковой подушки, он тут же провалился в тяжелый беспробудный сон.
Манф же аккуратно расстегнул ему пояс, развязал шнурки куртки и рубашки, открыв горло и грудь, снял боевые браслеты и арбалеты с рук, потом достал свой тонкий кинжал. Линар, вошедший в спальню, стал свидетелем того, как Манф невозмутимо распорол сапоги Короля и таким образом снял их. Дыхание Фредерика тем временем стало ровнее, нахмуренный лоб разгладился, и лицо посветлело.
— Элиас говорит: он пять дней, как в седле, без сна и отдыха, — заметил доктор.
— Поседел он явно не от этого, — буркнул Манф.
Линар пощупал пульс у спящего, приложил ухо к его груди.
— Сердце колотится, что заячий хвост, — пробормотал он. — Удивительно, что оно вообще столько выдержало… Не отходите от постели, Манф, следите за его дыханием. Король крайне истощен, как телом, так и духом.
Камердинер кивнул. Линар вышел в гостиную и осмотрелся в поисках Элиаса — тот как сквозь землю провалился. Негромкое посапывание указало на его местонахождение — юноша спал, откинувшись в кресле у камина. „Тоже умаялся“, — подумал доктор, подходя и щупая его лоб. Гвардеец выглядел не в пример лучше Фредерика: румяный, глубоко и спокойно дышавший.
— Тут мне волноваться нечего, — буркнул Линар.
22.
Лодочник помог Коре уложить и увязать вещи на небольшие санки, принял из ее рук монеты, хитро глянул и сказал:
— Могу перевести обратно. Вас там вроде дожидаются, — и он указал на другой берег Лилины, где мигал огонек костра.
Девушка покачала головой. Лодочник продолжил:
— Эх, дама, когда мужчина кидается за вами в ледяную воду, это что-нибудь да значит.
— Я тебя нанимала для того, чтоб переплыть реку, а не за тем, чтоб слушать твои уговоры, — оборвала она его. — Скажи лучше, где тут поблизости деревня.
— Пройдете немного вниз по течению, наткнетесь на тропу, что ведет в лес. По ней до деревни и дойдете. Вот вам снегоступы — сугробы нынче богато наметало… Может все-таки чего передать на тот берег?
Кора лишь нахмурилась, и перевозчик, пожав плечами, толкнул свою лодку от берега, запрыгнул в нее и сел на весла. Девушка же плотнее замотала шарф на лице и шее, оставив открытыми лишь глаза, нацепила на ноги снегоступы, впряглась в санки и потопала вдоль реки вниз по течению.
Как и говорил лодочник, скоро ее путь пересекла хорошо утоптанная тропинка. Видимо по ней часто ходили к реке. Дорожка через каких полчаса привела Кору к небольшой деревушке за покосившимся частоколом.
— Отлично, — сказала девушка сама себе. — Каким бы захудалым ни было это селение, за звонкую монету я найду здесь все, что мне нужно.
А денег она взяла с собой предостаточно. Тем более что вчера еще и своего коня продала — переправить его через Лилину было невозможно. Теперь в этой деревушке она планировала переночевать, приобрести какую-никакую лошадь и ехать дальше…
„Дальше, — думала она, уже сидя у печки в доме местного старосты. — Что дальше? Куда мне деваться?“
Хозяйка бегала от печи к столу, выставляя на него разную деревенскую снедь: яичницу, кашу в горшке, пузырящиеся шкварки на огромной сковородке. Из подполья выудила два оплетенных кувшина с вином.
— Далеко ль до Брокии? — спросила Кора старосту, что деловито набивал табачком свою вишневую трубку.
— День пути, если пешком. Верхом, конечно, быстрее.
— А лошадь у кого купить можно?
— У меня и можно, — староста улыбнулся в густую пшеничную бороду — день обещал быть удачным.
Кора приуныла, когда хозяин показал ей ее будущего скакуна: мохнатую низкорослую темно-коричневую лошадку-толстушку. Звали ее Пава.
— Она бегать хоть умеет? — поинтересовалась девушка.
— Не так быстро, как длинноногие знатные скакуны, но зато она неутомима, — нахваливал староста, похлопывая Паву по широкому крупу. — А смирная какая! Просто ангел, а не лошадь.
То, что смирная, он не врал — Пава меланхолично жевала свой овес и ухом не вела. За неимением ничего другого Кора, тяжко вздохнув, заплатила за мохнатую лошадку три золотых. Цена была назначена довольно высокая, но выбора не было. Либо Пава — либо топать пешком до границы, а там неизвестно удастся ли купить коня.
Хозяйка позвала их ужинать. Кроме нее, ее мужа и Коры за стол сели и дети хозяев: двое старших сыновей (рослые парни 18-ти и 15-ти лет) и две младших девочки (10-ти и 8-ми лет). Все были румяными, белесыми и широколицыми — в старосту. Семейство выглядело счастливым. Младшая с тугими косичками и круглыми голубыми глазами, видимо, являлась любимицей отца. Он усадил девочку к себе на колени и подкладывал лучшие куски на ее тарелку. Кора невольно вспомнила своего отца, и ей взгрустнулось.
— Ешьте, ешьте, — приговаривала хозяйка. — Постелим вам на печке — там тепло и сенник мягкий. А утром после завтрака и ехать дальше можно.
Кора согласно закивала. Ей было приятно, что ей уделяют столько внимания, хоть она и заплатила за это деньги.
Лежа вечером на мягком душистом сеннике и слыша, как посапывают хозяйские дети, которым постелили на полу, она вдруг остро почувствовала, насколько одинока. Будет ли у нее когда-нибудь уютный и просторный дом? И муж, и дети…
„Как все странно получилось… Может, даже глупо“, — думала девушка.
Ее вновь понесло в воспоминания…
Их первый танец, первый поцелуй, первая ночь… Он ошарашил ее, постучав далеко за полночь в окно, тем более что это был третий этаж. Когда она открыла, легко спрыгнул на паркет с охапкой белых сонных роз. Ошеломленная девушка не знала, что делать. Он же закружил ее по комнате, напевая что-то нежное, усадил на кровать и положил цветы на ее колени. Сам наклонился и шепнул в ухо „я люблю тебя“, поцеловал и также быстро взлетел на подоконник, намереваясь оттуда прыгнуть на ветви раскидистого клена, что рос под окном.
— Постой! — обрела она, наконец, голос. — Ты ничего больше не скажешь?
Фредерик обернулся, чуть наклонив голову, подошел и сел рядом. Кора почувствовала, как его руки обвились вокруг ее талии, а губы коснулись волос. Он зашептал:
— Скажу, многое… Ты как восходящее солнце, твои волосы — шелковое пламя, что греет душу, а глаза — притягательней морских глубин… Я никогда ни к кому ничего подобного не испытывал. Но разве имеет значение то, что было раньше? Я теперь весь лишь в этом миге, рядом с тобой, — он нашел ее губы и поцеловал. — А ты? Ты что скажешь?
— Что мне сказать, кроме того, что я сама тебя выбрала, — улыбнулась Кора и доверчиво прижалась к нему.
— И ты не пожалеешь, — Фредерик крепко обнял ее.
Он был нежен и ласков в эту первую ночь. Да и в последующие тоже. Приходя тем же путем, обязательно приносил какие-нибудь цветы и изящные подарки, а лицо его светилось счастьем. И Кора была на вершине блаженства: она любила, ее любили — казалось, больше ничего не было нужно. А потом все резко изменилось…