Инна Сударева
Судья королевского дома
Итак, Элиас решительно вступил в неприятно пахнущий несвежей рыбой и кислым пивом кабак. Там было сумрачно и жарко. Освещали большую комнату лишь два коптящих факела, да огонь в камине с перекошенными стенками. Грубые столы, лавки, посуда, пол, потолок, — все выглядело грязным и запущенным. Патлатый старик, зашедший следом, оказался хозяином „Бочки счастья“. Он с поклонами освободил юноше стол, предварительно спихнув на пол дремавшего на нем пьяного оборванца, принес некое темное питье в большой глиняной кружке. Элиас брезгливо покосился на нее: судя по всему, кружку эту никогда не мыли — так, протирали изредка и не идеально чистым полотенцем. Но, делать нечего — юноша притворился, что пьет. Сам же незаметно вылил кисло пахнущую бурду под стол, как раз на оборванца, которому резкое перемещение на пол не помешало спать. Тут и закуска подоспела: кругленькая глазастая девица с размалеванными губами и пышным бюстом, выпиравшим из яркой красной блузы, ловко плюхнула перед Элиасом на стол деревянное блюдо с еще шкварчавшей колбасой и перьями лука.
— Лучшее, что у нас есть, — грудным голосом сообщила она, широко улыбаясь, от чего был виден легкий недостаток зубов. — Пробуй — не пожалеешь.
Юный гвардеец как можно приветливее улыбнулся в ответ и потыкал в колбасу ножом. На вид вроде съедобно и даже аппетитно. Потом вспомнил, что он все-таки здесь с определенной целью. Значит, надо чем-то жертвовать ради того, чтобы Западный Судья взял его в свою команду. „Если это собачатина, пусть будет на их совести“, — подумал юноша и смело зажевал колбасу вприкуску с луком. Щербатая девица улыбнулась еще шире и села рядом, прижавшись мягким бедром к его бедру. Тут ее окликнул хозяин, что вернулся за стойку:
— Эй, тут ведь еще клиенты имеются!
— Отвали, папаша, — отозвалась девица, — не каждый день такие красавчики забредают. Так что не мешай общению… И принеси-ка нам еще по пиву.
Старик сплюнул, однако вышел из-за стойки, чтоб обслужить и их и других желающих выпивки.
— Меня зовут Вела, — представилась девица, осушив свою кружку. — Я дочка хозяина „Счастливой бочки“. Как папаша загнется — все здесь будет моим, — она вновь улыбнулась. — А ты чей сынок?
— Да я, — сперва смешался Элиас: сообразил только сейчас, что правду не скажешь, а придумать, что соврать, пока не придумал; потом решил импровизировать. — Да я и сам с усам.
Вела громко расхохоталась. Элиас ее поддержал: после второй кружки, которую он так же успешно вылил вон, надо было изображать захмелевшего.
— Ладно, не бойся, ты ж со мной, — сказала девица.
— С чего решила, что я боюсь?
— Боишься — по глазам вижу, — тут она прильнула к его уху, зашептала. — Неспроста ты здесь. Раз появился в наших местах, значит, есть потреба. Кого ищешь?
Элиас быстро прикинул: для чего она спрашивает? Хочет помочь или заподозрила неладное. Рискнуть?
— Я б сказал, да не знаю, можно ли доверять тебе, красотка, — ответил он, решив прощупать почву. — Слыхала что про резню в доках Зимнего порта?
— Как не слыхать, — с готовностью отозвалась Вела. — Про подлости Судьи Фреда на каждом углу говорят.
— И что говорят?
— А то, что обманул Фред голову Секирную, не выполнил уговора. И всех добрых молодцев Секиры уложили холуи судейские.
„Ладно, за холуя судейского как-нибудь потом посчитаемся“, — подумал Элиас, а сказал:
— Так я, красавица, ищу того, кто остался из клана, чтобы кой-чего сообщить.
— И что же? — и в глазах Велы внезапно угасли хмельные огоньки.
— А вот это я только настоящему кланщику скажу.
Вела усмехнулась совершенно не так, как смеялась раньше, то есть не по-глупому. Потом вытащила из тесной щели меж грудей конец цепочки, на которой оказался маленький серебряный медальон. Открыв его, она показала кусочек тонкой кожи, вырезанный в форме секиры.
— Кланщица тебе подойдет? — спросила она.
„Что ж, — подумал Элиас, — везет либо новичкам, либо дуракам. Буду надеяться на лучшее“.
— Неплохо, киска, — слово „киска“ он почерпнул из лексикона Западного Судьи. — Если ты из команды Филиппа, то не проводишь ли меня к нему?
— Э, куда хватил, — вдруг недобро глянула Вела. — Да я сейчас лишь головой кивну, и тебе глотку перережут. Кругляша он видеть хочет. Да кто ты такой, чтоб сразу к нему на поклон? Эй, братва!
Из-за соседних столов тут же поднялась троица бритоголовых громил внушительного вида. „Все-таки не всех перебили тогда в доках“, — мелькнула у Элиаса мысль.
— Что, сестренка? — спросил один из мужичков.
— Этот франт о Кругляше заикнулся. Видеть его хочет.
— За какой такой надобностью, сэр? — тут братва окончательно переместилась за Элиасов столик: парни устроились на табуретах так, что перекрыли юноше все пути к отступлению.
— Есть у меня к нему пару слов, — продолжал интрижничать Элиас (он по правде и сам не знал, какая информация может быть ценной для Филиппа Кругляша).
— На пару слов можно и к нам, — ухмыльнулся тот, кто решил вести переговоры. — Если ты судейский холуй, так сразу молись — с такими разговор у нас короткий, — он продемонстрировал широкий нож.
Элиаса вдруг осенило.
— По правде говоря, — начал юноша, — я был, так сказать, судейским холуем. Да Судья Фредерик не очень-то умеет благодарить своих людей, и появилось у меня, за что с ним посчитаться. И слыхал я, кстати, что ваш Кругляш не прочь сделать то же самое. Так почему б нам с ним вместе не провернуть дельце против Западного Судьи? К тому же, ваш клан уже пытался его убить, да не вышло ничего хорошего. А я бы дал Кругляшу один ход к Фреду. Глядишь, и я б доволен был, и Филиппу радость на старости лет, — и Элиас доброжелательно подмигнул громиле.
— Это какой же ход?
— Ага, я вам расскажу, а вы передадите все Филиппу и станете хорошими мальчиками, а меня — на ножи? Нет, братцы, это мое дело, и слушать меня будет Филипп. Или убивайте меня прямо тут.
Сам подумал: „Сказано неплохо. Только что делать, коли они согласятся на последнее?“
Громила думал. Думал довольно долго, а его приятели сидели молча, не спуская с Элиаса угрюмых глаз, и от этого у юноши мелко-мелко стало дрожать под правой коленкой. Щербатая Вела пристроилась рядом, наблюдая за мужчинами.
— Ну, ладно, — сказал громила, и Элиас почувствовал, что дышать стало свободнее. — Пока живи. А через четыре дня приходи вечером сюда же, один, да смотри — не шути. Спросишь вот ее, — он кивнул на Велу. — Она проводит, куда следует. Если какое зло против нас имеешь — не жить тебе. Найдем и у Судьи в кармане, если понадобиться голову отвертеть.
У Элиаса теперь зачесалась шея, но он вновь улыбнулся, как можно добродушней.
— Эх, ребята, знали б вы, как он меня из этого самого кармана вытолкал взашей. И это после всего, что я для него сделал. Вот ваш голова знает. При встрече скажите-ка ему про меня: парень из „Счастливого пути“ — он поймет и будет даже рад меня видеть.
Тут уже братва посмотрела на Элиаса с интересом.
— Ну, добро, — вновь кивнул разговорчивый громила. — Смотри, значит — через четыре дня.
— Буду, — заверил гвардеец.
Вела проводила его из кабака и напоследок погрозила пальцем:
— Держись, красавчик. У нас ведь как: вход — грош, а выход — два.
Элиас счел, что будет не лишним поцеловать ей руку, и от этого девица, смягчившись, лишь махнула рукой: иди уж.
„Итак, наживка кинута. Осталось ждать клева, — так думал Элиас, возвращаясь домой. — Четыре дня жизни у меня есть. Что потом? Что если Филипп прикажет на следующей встрече прирезать его без разговоров? Ведь это я, парень из „Счастливого пути“, помешал планам Кругляша в доках. За такое стоит убить без объяснений, — тут Элиасу взгрустнулось. — Однако, судя по размаху замыслов, Филипп не так уж скоропалителен на решения. Тем более что я, якобы, предложу ему другой план покушения на Фредерика. А ведь Филипп жаждет убить его так же сильно, как Фредерик — убить Филиппа, — и Элиас мысленно попросил у Фредерика прощения за то, что выставил Судью Королевского Дома чуть ли не разменной монетой в своей игре. — Ну, ладно, допустит меня Филипп пред свои очи. И что я ему скажу? — юноша даже остановился — об этом он как-то не думал. — А ничего и говорить не буду — приставлю нож к горлу, как он поступил с Мартой, заволоку на коня и увезу с собой — силенок хватит. И прямо Фредерику его доставлю, тепленького“.
Сэр Элиас Крунос заулыбался — план показался ему замечательным.
17.
Четыре дня тянулись неимоверно долго. Мрачное ожидание скрасило лишь то, что на свое послание в Теплый снег Марте, отправленное почтовым голубем, Элиас получил ответ, доставленный ему тем же способом. В своем письме юноша, соблюдя все каноны вежливости, сначала поинтересовался здоровьем девушки, здоровьем Западного Судьи, погодой в поместье, затем плавно перешел к той теме, что интересовала больше: как скоро Фредерик прибудет в Белый Город и будет ли Марта сопровождать его. После этого вопроса Элиас уже не поскупился выразить свою симпатию и желание видеть девушку. „Я был бы счастлив пригласить вас на ужин и представить моему батюшке“. Эти слова, по мнению Элиаса, многое должны были сказать Марте, поэтому он неосознанно написал их жирно, сильнее нажимая на перо.