МеЛ

Я пишу себе нежные письма

Глава 5

— Простите, инспектор, где, вы сказали, работают эти „киллеры“?

— Неподалеку от Эсленда, там фермерские хозяйства. Возможно, это кто-то из сыновей тамошних фермеров „подрабатывает“.

Когда Мэрфи вернулся домой, название небольшого местечка — Эсленд ему не давало покоя.

„Зачем Тэд поехал в эту сторону? Усадьба его в противоположной стороне. Хотя, если судить по месту, где нашли машину, инспектор на верном пути“.

Фрэнк вновь включил магнитофон и начал слушать сны Тэда в пересказе родных, знакомых. Всех тех, к кому он обращался, описывая эту женщину.

„Одним он описывает ее улыбающуюся, яркую, в полный рост. Даже говорит о каком-то характерном ее жесте. Другим — описывает ее взволнованной, машущей или указывающей на что-то руками, предметами одежды. Третьим рассказывает о ней, как о холодной, безразличной, равнодушно-спокойной“.

Фрэнк перечитывал письма. Вглядывался в каждую букву, ловил смысл каждого слова, выражения.

„…Эсленд, Эсленд… А ведь я был там. Я был там, да“.

Утром он позвонил Крафту и сказал, что подъедет в офис после обеда. Взял двух крепких парей из охраны офиса, бронированную машину, и они поехали в сторону Эсленда.

Разглядывая пейзаж за стеклом, Мэрфи вспоминал, когда же он был в этих местах.

— Ну-ка, остановись.

Он оглядывался, пытаясь узнать давно забытое место. Где был когда-то давным-давно.

— Нет, проедь еще. Дальше. Давай к тому лесочку.

Опять он осматривался. Искал то, что подсказало ему хотя бы причину, по которой он был здесь когда-то.

Увидит едущего или идущего фермера, тут же тормозит и просит посигналить, чтобы остановится и поговорить. Показывал портреты, нарисованные художниками.

Фермеры крутили головами: „Нет, такой красотки в красном платье не видели“.

Но Мэрфи не унывал. Фермеры редко выезжают с ранчо. Если только собираются на праздниках. Раз-два в год на соревнования по случаю урожая или еще чего. Но и там мало разглядывают женщин. В основном смотрят, у кого бык породистее, корова удойнее, овца побольше шерсти носит…

Не смотрят на женщин фермеры.

Ничего не дала поездка.

В первый раз.

Но вот на второй, когда он поехал вместе с инспектором, ведущим дело о покушении и исчезновении Лоренса, Мэрфи повезло больше.

Узнав одного из фермеров, инспектор поприветствовал его.

— Привет, Смайлз!

— Инспектор! Боже мой! В наших местах! Ищите кого-то?

— Да вот, решил заглянуть с приятелем. Не по работе, так.

Он обернулся к Мэрфи.

— Даму ищем. Очень приличную даму. Красивую. Парень голову потерял. Вот, как будущий шафер, помогаю найти красавицу.

Фермер ухмыльнулся на „желтую“ шутку инспектора. Но, видимо, был чем-то обязан седовласому инспектору, согласился взглянуть на портреты „красотки“.

— Нет, нет. Такие в красных, да подвенечных платьях по нашим улочкам не ходят. Нет.

Инспектор усмехнулся.

— А ты, Том, на подъюбочники не заглядывайся. Ты на лицо смотри. Кто тут у вас с глазами, как у ящерицы, бегает? Родинка, видишь какая приметная? На это смотри. Ты, помнится, ни одну девушку, ни погладив по заднице, не пропускал.

Смайлз на слова хрипло захихикал. Но снова, более задумчиво на портреты взглянул. Посмотрел все три картины.

— Да, бегала тут когда-то такая… ящерица. Бегала. Но уже убежала. Вон там…

Он махнул в сторону одной из ферм.

— …за холмами — ранчо Саммера. У него четыре девки. Кажется, эта на старшую чем-то смахивает. Вроде была у нее родинка возле губы.

Ранчо Саммера оказалось большим. С хорошим домом, с постройками и конюшнями.

Хозяина дома не было, где-то работал. Но младшая дочь и жена были дома.

— Оливия! Мам, это же наша Оливия! Смотри! Боже, как ее нарисовали…

Девушка лет четырнадцати помахала матери, чтоб та приблизилась.

— Это что? Масло что ли? Смотри, мама, какой дорогой краской нарисовали. Я видела, тюбик аквамарина полтора доллара стоит. А тут аж три картины!

Женщина, с почерневшими от загара и работы руками, осторожно взяла картину в руки.

Мэрфи сразу понял, она узнала в ней дочь.

Сердце его забилось, он как родню нашел. Которую никогда не видел.

— Вы считаете, что эта женщина похожа на вашу дочь?

— Почему похожа? Это она! Оливия! Она только в красное, да белое наряжаться любила. Сдерет, бывало, тюлевые шторы с окон, сцепит резинкой на волосах, как фату, и ходит, как хвостом машет. А-то на лошадь сядет, рыжие свои волосы распустит, и галопом по полям. Беда была с девкой этой…

Мать сразу почувствовала, что не с плохими к ней вестями о дочери пришли. Да и портреты были красивые, дорогие. Она рассказывала о дочери охотно.

— Играла с девчонками так только королевой. Благо, что старшая была. Всем указывала, всем приказывала. Отец у нас, знаешь какой? Может и связать, как телку, и кнутом! Оливию никогда не трогал. Она вот и пропала поэтому.

Слово „пропала“ прозвучало по-деревенски, будто затерялась девушка где-то на сеновале.

— Однажды, давно уже это было, заехали сюда на машинах студенты. Купили у нас барашка, поросенка и давай жарить, вон там, у холмов. Но заплатили хорошо. Муж мой доволен был. А этой „королеве“…

Женщина потыкала темным узловатым пальцем по портрету.

— …ей посмотреть на богатых захотелось. И побежала туда. Красное надевши. А там такое гулянье. Здесь слышно было. И музыку, и визг их. Муж пошел за ней. Не постеснялся. Уже к утру нашел ее. Парня, того, что с ней был, чуть не застрелил. Вот, бог миловал, ружье осечку дало. А-то бы посадили кормильца. Я как выстрелы услышала, да шум, девок своих сгребла и туда. Где мне за шерифом бегать, когда уже кого-то стреляют! А там четверо мужа моего скрутили, и пистолет к его голове приставили… Мы завыли в голос: „Отпустите“. А те на нас: „Он стрелял. Если б не осечка, он бы убил его. А за что? Эта девка сама прибежала, никто ее не звал!“

Я Оливию за волосы: „Проси за отца, сейчас заберут и не увидим больше!“ А она терпит и молчит. Ни слова! Только на этого парня смотрит, студента этого. Такой рослый, упитанный. Он стоит рядом, говорит мне: „Отпустите ее“. Я ей волосы отпустила. А она, шельма, к нему. Что-то там шепнула, он дружкам кивнул, чтоб отпустили моего мужа. И они мигом все побросали в машины и убрались. А машина этого, такая красивая, яркая машина, все стояла. Он все ее уговаривал. Потом они договорились о чем-то, и он уехал. Оливия пришла домой, барахло свое собрала в узлы и стала ждать парня этого. Так и ждала его день, два. Только сделает что по дому или в коровнике, и опять на дорогу бежит. Все ждала. Спала на узлах. Отец и не выдержал. Выгнал. Сказал, чтоб шла со двора, искала своего парня, если терпежу нет. А она как ждала! Девкам наказала, где ее искать, если он приедет, да и ушла из дома с концами. Вот и все.

Женщина сощурила от яркого солнца глаза. Ее сухое тело было гибким и красивым. Но лицо, выжженное солнцем и изрешеченное морщинами, было малоприятно. Но вот только она улыбнулась, и Мэрфи и инспектор просто залюбовались ею. Улыбка фермерши была ослепительно белой и очень ее красила.

— Надеюсь, ничего плохого она там не сделала? Хотя она и не сделает. Безобидная, просто баловница. Вот только, если заносчивостью своей против себя кого настроит. А так нет, незлобливая. Работать не любила, но вот по дому прибраться могла. Я все думала, она либо швеей станет, либо в горничные пойдет.

Женщина посмотрела на Мэрфи. Прикрывшись ладонью от солнца, она оглядела его с ног до головы.

— А ведь я тебя помню, парень. Ведь ты тогда один из этих четверых моего мужа на мушке держал. Все грозился к шерифу свести. Не ошиблась?

Мэрфи ответил улыбкой на улыбку. Теперь он все вспомнил: и место, и время, и событие это.

— Нет, не ошиблась. Вот теперь я вспомнил это место. А скажи, может дочери знают, где теперь Оливия?

— Нет, не думаю. Сказали бы. Или съездили, отпросившись. Они, как младшие, ее старшую очень любили. Если б знали, то съездили. Они ж теперь все на машинах.

Фрэнк кивнул головой, понятно.

И решил ехать обратно.

„Оливия Саммер — вот значит, ты кто. Первая любовь дружка Тэдди. Понятно. Ну вот и выяснилось. Кое-что“.

На развилке их встретил „джип“. В нем сидела девушка. Инспектор в ней еще издалека узнал младшую Саммер. Попросил шофера ехать быстрее.

Инспектор вышел из машины и подошел ближе к машине девушки.

— Ты хочешь что-то сказать нам?

— Вам, инспектор, мне сказать нечего. А вот этому… скажу.

Мэрфи, слышавший разговор через раскрытую дверцу машины, вышел и приблизился к девушке. Та, прямо из-за руля, сказала ему следующее: „Ты если этого койота встретишь, скажи ему, что он — сволочь“.

Девушка уже нажала на газ, но Мэрфи встал на пути машины. Та резко затормозила в полуметре от его ног.