МеЛ

Слалом с горбатой горы

Мэрфи снова посмотрел в сторону клиники. Опять перевел взгляд на Мэй.

— Если вы готовы…

Мэй была совершенно сбита с толку. Что-то внутри нее заколотилось со страшной силой, она вдруг почувствовала себя повинной в том, что он здесь.

— Простите, а… а… это удобно? Что с ним?

Мэрфи изучал взглядом ее растерянность.

— Обычная операция на почке. Он уже хорошо себя чувствует. Просто пока врач настаивает на продолжении послеоперационных оздоровительных процедур.

Мэй чувствовала себя круглой идиоткой. Не созвонившись, не договорившись с секретарем, понадеявшись на свое везение и росчерк на визитке, она прилетела за несколько тысяч километров, чтобы беспокоить по личному делу человека, которому явно не до нее.

„Почему я решила про него, что он беспроблемен? Что он сам из бронзы и на крепких винтах. Ведь я даже не подумала о нем? Только о себе. Какая же я эгоистка… Идиотка, просто идиотка!“

Она смотрела на Мэрфи, но теперь, казалось, и не замечала его. В лице ее мелькали обрывки чувств. Она молчала. Потом поджала губы, лицо стало сосредоточенным.

„А почему, собственно, идиотка? Кто так сказал?! Я на работе!“

В ней появилась решительность. Она поднялась со скамьи и даже развернулась в сторону клиники. Даже сделала несколько шагов, и Мэрфи пришлось идти за ней. И вдруг она замерла.

С соседней скамейки, в больничной пижаме, чуть взъерошенный и небритый, закинув ногу на ногу, сидел и смотрел в ее сторону Лоренс.

– 19 –

Мэй резко остановилась. Брови ее вскинулись, рот приоткрылся, с лица сначала схлынула краска и вдруг снова залила ее розовой яркостью. И она осознала, что это действительно он.

— Тэд?

Мэрфи, поравнявшись с остановившейся женщиной, медленно повернул к ней лицо. Удивленно оглядел Мэй, поразившись тому, как некорректно, даже фамильярно та начала деловую встречу. Но заметив, как сцепились взгляды встретившихся, он отступил, сделал шаг назад.

Лоренс мягко улыбнулся Мэй, поднялся со скамьи и, протягивая руку для рукопожатия, двинулся к ней ближе.

Секретарь отступил еще, затем повернулся и пошагал в сторону охранника, расположившегося чуть дальше на скамье.

– 20 –

— Что с вами случилось, Тэд? Я только что узнала… Простите, я не могла приехать тридцатого. Мне сказали, это случилось как раз после вашего юбилея?

— О, к счастью не моего. Я свой юбилей год назад справил. Да и столь древен я, честное слово, чтоб называть день рождения юбилеем. Тридцатого был юбилей у основателя нашей компании. Столетие. Самой компании семьдесят пять. Впрочем, вы ведь не о прошлом пришли поговорить. Ведь так?

Он улыбнулся и заглянул ей в глаза.

Усталость в его больших глазах таяла. Улыбка излучала искреннюю доброту. Лишь небритость делала лицо чуть серым от сединок. Но в целом оно показалось приятным Мэй. Внимание, ум и мужская красивость — все было… где было.

— Но вот… камешком обзавелся. Однако не пугайтесь, врач заверил, что за моей пазухой их больше нет.

Мэй, совершенно не владея собой, осматривала его. Она чему-то радовалась, оглядывая его яркую, цвета морской волны больничную пижаму. Какая-то нелепая чувственность туманила ей глаза и она будто готова была расплакаться оттого, что… камней и для нее за пазухой не держат.

Лоренс оглянулся на скамью.

— Давайте присядем.

Мэй вдруг вспомнила, что человек только что после операции. Что, возможно, ему трудно вот так стоять перед ней и смотреть снизу вверх. Она смутилась, кивнула и прошла к скамейке.

Они присели. Он чуть отодвинулся от нее. Будто вот так, чуть издалека, ему было бы удобнее любоваться ее смущением.

Мэй была одета в светлую блузу фисташкового цвета, красиво сочетавшуюся с яркостью ее глаз. Узкая юбка подчеркивала ее стройность. Длинные ровные ноги были сжаты в коленях.

Лоренс любовался пышностью волос женщины, скрепленных под затылком, ровным овалом подбородка, нервной алостью губ ее. Острый, вытянутый нос Мэй с вздернутым кончиком тоже нравился ему. Ему все в ней нравилось. И он будто радовался, что ничего в этом человеке не ухудшилось с того дня, как они расстались.

— Тэд, я очень рада. Отсутствие за пазухой камней значительно облегчает жизнь.

— Про жизнь не знаю. Но наверное, когда камень вынут, человеку должно стать легче. Хотите взглянуть на мое произведение? Врач велел выбросить. И я с удовольствием от души подальше выбросил бы его, но… оставил для вас.

— Для меня?!

— Да вы не пугайтесь. Я просто хочу, ну скажем это опять каприз горбатого чудака, хочу, чтоб выбросили его вы.

— Вы загадали?

— Как?

— Вы, наверное, загадали, если этот камень выброшу я, то подобной гадости в вас больше не заведется.

Лоренс сказал свое „ха-ха“, а ее это не удивило. Она дома вспоминала эти его отрывистые выдохи через улыбающийся большой рот. Услышав их сейчас, она улыбнулась.

А он любовался ее улыбкой.

— Нет. Я не суеверен, Мэй. И если это опять заведется, то тут уж ничего не поделаешь. Просто хочу, чтоб вы подержали его в руке. Это трудно для вас?

— Нет.

Тэд смотрел на женщину из-за своего высокого плеча. Он как впитывал свежесть и красоту Мэй. Не скрывая, он оглядывал ее, любуясь и наслаждаясь этим ее тихим ответным „нет“.

Лоренс взял руку Мэй и перевернул ее ладонью вверх. Продолжая держать руку, другой рукой он достал из внутреннего кармана пижамы небольшой камешек и положил в ее ладонь. Только потом он убрал свои руки, сцепив их пальцами и зажав между коленей. Ссутулившись, он, грустно улыбаясь, наблюдал за реакцией женщины.

Шершавый камень был неправильной формы, миллиметров пять-семь в диаметре. Но что самое необычное, что бросилось в глаза Мэй сразу же, в нем была маленькая дырочка. Дырочка, через которую Мэй могла увидеть кусочек ясного неба.

Она удивленно посмотрела на Лоренса.

— Странно. Как „куриный бог“. Такие, или чуть больше, ищут на берегах курортных пляжей для амулетов. Странно… дырочка, смотрите, Тэд…

Она не знала, что сказать. Катала камешек на ладони пальцем. Молчала. И вдруг, как ребенок хохотнула.

— А жаль, что человек не может создать жемчуг. Ха-ха!

— Да, мне уже можно было бы открыть ювелирный салон.

— Это не первый?

Лоренс кивнул. А потом рассмеялся долгим „ха-ха-ха“.

Это было так несвойственно ему. Но, видимо, ему стало вдруг радостно. Несдерживаемая радость вырвалась и полетела этим его „ха-ха-ха“…

Тэд поглядывал на улыбавшуюся женщину, все еще держащую камешек на вытянутой ладони. Смеялся. А потом хлопнул рукой по ладони Мэй, и самодельный „куриный бог“ подлетел вверх и упал в траву газона.

— Ха-ха-ха! Вот и прекрасно! Не буду открывать ювелирный салон. Мне своего хватает.

И совершенно не меняя настроения, он продолжил: „Ха-ха! А где же ваши отчаянные попытки обелить и выправить изгиб моей горбатости? Где ваша статья?“

Мэй перестала смеяться. Улыбка сошла с губ. Мэй даже как будто сильно смутилась.

— Тэд, вы не верите, что я хорошая журналистка?

— Мне тут ваш папа „выписывал“ хорошего. Я прочел его заметки об юбилейных торжествах… Достаточно приемлемо. Я одобрил. Хороший журналист, послушный. А вы, я так понял, не послушная?

Мэй внимательно смотрела в прищур умных глаз. Остановила взгляд на играющей полуулыбке.

— Вам звонил мой отец?

— А кто ему позволит дозвониться до меня?

— Тогда почему вы решили, что я — плохая журналистка?

— Я так не сказал. Я вообще о вас, как о журналистке и не думал. Но что из-за этой статьи у вас могли возникнуть проблемы и… даже личного характера, я, честно признаюсь, предполагал. Более того, я сделал все, чтобы они у вас были.

Мэй удивленно подняла брови, сглотнула и уставилась в лицо Тэда. То по-прежнему светилось доброй улыбкой.

Мэй сделала чуть заметный вздох и… тоже улыбнулась.

— Тэд, я не совсем понимаю вас? Но поверьте, хочу.

— Я говорил при вас только… для вас. Не думаю, чтобы кто-нибудь напечатал про такое… пока я жив. Так что давайте, оставим вашу работу так, как она есть. Без моего чернильного скальпеля. А придет время… вы же видите, как меня доводят банкеты с их дифирамбами? Еще немного и моим родным не надо будет тратиться на обелиск, я сам буду чучелом, набитым камнями.

Мэй слушала его болтовню „лично для нее“ и ей захотелось расплакаться.

— Тэд, но я хочу, чтоб она была напечатана. И… сейчас. Хочу, чтобы она была прочитана сейчас. И всеми! Почему вы кривляетесь?! Все! Вы собирали камешки, вытряхивали их, теперь успокойтесь. Просто полюбуйтесь, как их сумею разбросать я, как их начнут глотать другие. Я — журналистка! Хорошая или плохая, не мне судить. Может быть, даже и не вам, так как статья о вас. Я настаиваю, посмотрите ее. Посмотрите и я, если хотите, поеду в ту редакцию, которую вы лично „уважаете“. Она должна дойти до читателя. Да что тут говорить, вы даже не взглянули на нее!!!