МеЛ

Слалом с горбатой горы

Извращенность в фантазиях
не осуждаема. Она свойственна всем.
Но если ты горбат,
даже самая невинная твоя фантазия
представляется всем вычурно горбатой.

– 1 –

„Я люблю вас. Лоренс“.

Это изречение, отлитое из бронзы и привинченное к стене, облицованной гранитом, встречает всякого входящего в центральный офис „Лоренс Компани“. Но на подобную сентиментальность со стороны президента оружейной компании служащий обращает внимание лишь в свой первый и, пожалуй, в последний день работы. И „живьем“ автора этого признания он увидит раз, повезет — два — за весь период работы здесь.

Общение с коллегами по бизнесу проходят у господина президента „ЛК“ по видеомонитору. В кабинет его к личному собеседованию вхожи лишь люди избранные. То есть из числа тех, что прошли отсев сначала в секретариате, а после сумевшие убедить в целесообразности встречи с боссом его секретаря-делопроизводителя — мистера Мэрфи. Кстати, столь твердолобого человека, что стоит вам про „целесообразность“ обговорить с ним заранее.

То есть никаких приемов по личным вопросам мистер Лоренс „любящий вас“ не открывает.

Конечно, если кто-то специально задается целью подловить момент встречи с боссом „ЛК“, тот ожидает случая.

Но…

Момент, когда Лоренс покидает офис, заметен только его приближенным. Столкновений босса со случайными людьми в столь поздний час было бы даже персонально отмечено службой безопасности офиса.

Другой случай — момент прибытия босса в офис. Но успеет ли страждущий увидеть то, как ранним утром он из подъехавшей к самому офису бронированной машины в пуленепробиваемые двери здания, между двух крепких парней проходит к личному лифту?

Скорее всего, да. Ибо вход босса в офис компании — это есть целый ритуал, не увидеть который, хотя бы раз, было бы делом службы здесь не полным.

Если не в отъезде, если есть дело в офисе, Лоренс приезжает туда утром и бывает готов вести прием уже часам к девяти. Всегда он задерживается у собственного бронзового изречения. Всегда во время чтения надписи Лоренс стоит к охране спиной. Затем, после того, как „слизал“ взглядом надпись, он направляется к лифту, проходя мимо дежурных на посту. В течение нескольких секунд, пока он неторопливо проходит к лифту, дежурный сличает физиономию с той, что, вспомнит, пожалуй, и на смертном одре. Настроение босса постовым угадывается в первую же секунду, когда тот замирает у своего изречения. И тут, уже проверено, если все отлично, тогда и спина его более-менее пряма и, отворачиваясь от надписи, он идет, выпрямившись, и улыбается. Улыбается и дежурный поста охраны.

А если босс отворачивается от надписи, идет, смотрит на путь к служебному лифту, будто это дорога на его Голгофу, то и ты, стой на вытяжку и зубы спрячь.

Далее президента, уже без охраны, везет скоростной лифт, ведущий прямо в кабинет. И все. Дальше — святое место. Где все личное, даже температура и влажность воздуха.

Личный секретарь — Фрэнк Мэрфи — это и есть „живой“ образ работника офиса президента.

Да юркая начальница канцелярии, руководящая несколькими секретарями обширного секретариата Лоренса — некая миссис Бонд. Просто Сюзен — зовет ее исключительно Лоренс. Миссис Бонд — женщина молодая, большая умница и часть душевной заботы, которую встречает босс, проводя на работе большую часть жизни.

Сюз подкармливает Лоренса разного рода информацией и ленчем, привозя столик с соком и вегетарианскими бутербродами прямо в его кабинет. Готовит она закуски и сок только сама.

Почему миссис Бонд решила, что он — вегетарианец? Не сможет объяснить и она.

Мэрфи не успел предупредить ее, что это не так. Лоренс, прочитав досье на вновь поступившую к нему секретаршу, остановил свое внимание на пункте „вкусовые ориентации“. Там у миссис Бонд значилось — вегетарианка.

Лоренс долго говорил свое „ха-ха“ и с тех пор заказывает Сюзен только вегетарианский ленч.

„Вводить девушку в обман не хорошо, но что-то в ее „ориентации“ мне нравится. Мы привыкли, когда наши секретарши, подражая нам, перестраивают ритм жизни и личные привычки под наш такт и вкус. А давайте наоборот, мы кое в чем начнем подражать им. Ха-ха. Может получиться не скучнее обратного? Вегетарианский, Мэрфи. Только вегетарианский ленч! С сегодняшнего дня. Ха-ха“.

И всезнайка-Сюзен, попав в высшую приемную „ЛК“, тут же стала хозяйкой канцелярии. И с личным свободным доступом в кабинет босса. Если к ней есть какое-то дело, она чаще всего стоит справа от босса, и разглядывает его на фоне высокой спинки кресла.

Мэрфи разглядывает обоих.

Сюз уже имела представление, с кем ей предстоит работать. Мэрфи намеренно нагнетал обстановку. „Он доводит до слез даже мужчин. Говорят, какой-то военный застрелился из-за его бессовестных насмешек и придирок“. Но юркая Сюзен не боялась поплакать за свой приличный гонорар. К тому же вовсе не собиралась стреляться из-за придирок сорокалетнего „горбунка“. Она как-то сразу перешла в его союзники. Кое-что опускала мимо ушей, кое о чем помалкивала, да и вообще, она будто вовсе не замечала в нем его уродливую горбатость. „Горбатость“ как физическую, так и намеренную, то есть и желание „поиграть в горбатость“.

Лоренс от юношеского сколиоза пострадал меньше, чем от просто-таки безумного желания его родителей исправить физический дефект младшего сына. Растяжки, вытяжки, корсеты, жесткие кровати, болевые операции и долгие послеоперационные отлежки, и все это в тайне от чужих и знакомых — планомерно выпрямляли горбатость спины и портили характер молодого человека. Желание быть высоким и сильным сделало его крепким. Бремя ответственности, которое накладывает на плечи мужчины бизнес талантливого и важного оружейника, сделало его затаенным. Вот и получилось, что высоким и сильным здоровьем Тэд Лоренс так и не стал. Зато стал богатым, скрытным и уродливо сутулым.

При среднем росте, крупной голове, посаженной на короткую шею и вдобавок приподнятым левым плечом, сидящий в „великоватом“ кресле босс „ЛК“ на самом деле смотрелся уродцем-коротышкой. Однако его игру, а она заключалась в его преувеличенной любви к себе, ко всему в себе, Сюзен поняла. И приняла, как тайну. Она не заискивала, не добивалась непременного расположения своего босса. Раз и навсегда она решила для себя, что ее дело — вовремя поданный Мэрфи документ и ленч под разговор о жизни. Это все. Остальное сделает Мэрфи — материализовавшееся приведение „ЛК“. Вот уж кто „везде и нигде“, „тут и там“, „всегда и обязательно“. Вот уж с кем ей сразу пришлось поладить.

Сюз не удивилась бы, узнав, что Мэрфи время от времени дышит за своего босса.

Однако Лоренс оказался прав, появилась в ней одна черта, что не была ранее свойственна одинокой женщине — умение оценить посетителя. С первого взгляда.

Сначала прищур ледяных глазок миссис Бонд ощупывал присутствующего в приемной посетителя, какой бы он важный ни был. Потом эта молодая дама долго изучала причину появления его в приемной, а уж потом сообщалось по связи в кабинет Мэрфи, что такой-то такой-то по такому-то делу хотел бы лично переговорить с мистером Лоренсом.

Далее, как уже говорилось, посетитель попадал под „пресс-папье“ Мэрфи.

И уж потом, только потом — под прицел близорукости человека, сидящего за уродливо-стандартным, и жутко официальным столом из дорогостоящего черного дерева.

Посетитель, особенно из попавших туда впервые, удивлялся наличию громоздких вещей вокруг нависающего над столом человечка-крепыша. Высокий в полстены сейф, стол в треть комнаты, книжный шкаф и книги в нем, каждая размером с приличную энциклопедию. Большая картина напротив стола занимала все пространство стены. А изображена на ней лишь малюсенькая голубая планета. Среди черноты космоса она казалась совершенно затерянной, да и вся картина выглядела полной безвкусицей при современном взгляде на нее.

Кресло, в котором сидел богатый коротышка, тоже было чересчур большим для его хозяина. Хотя последний очень его любил. Шутил, садясь в него: „Моя спина здесь будет пребывать в горбатом покое“.

Кстати, насчет „горбатости“…

Разговор на подобную тему заходит не часто. Но заходит. И, разумеется, только со стороны хозяина кабинета.

Однажды, Мэрфи застал босса в глубокой задумчивости. Вежливо пережидая настроение Лоренса, он заговорил о том, что было в тот день хорошего. И вдруг услышал вопрос: „Мэрфи, я горбат?“