Ева Колганова
Окна
Но не только это наводит на меня невеселые мысли. От Михаила ни звука, Магда тоже молчит. Я даже не пытаюсь заводить разговор на эту тему, так как знаю, что ей просто нечего мне сказать. Она ясно видела, как он мне понравился, и если бы могла хоть что-то сообщить, давно бы это сделала. Ну что ж, опять не сложилось, опять пустота в душе, да еще этот примешивающийся к ней страх.
Про стеклышки я Магде рассказала, она заметила мне, что это удачное решение, тем более, раз я не вижу сквозь них линий, то они явно не простые и могут помочь мне увидеть что-то такое, что не видят другие, и даже я сама. На радостях я на следующий день прибежала к ней в этих очках. Магда в тот раз выглядела бледной, белой, даже иссиня белой, с темными кругами под потухшими глазами. Мне показалось, она чем-то была недовольна, даже немного напугана и раздражена. Она резко и нетерпеливо махнула мне рукой и сказала, чтобы я сняла очки.
— Они дорогого стоят и нужны тебе, но мне они не нравятся. Не надевай их здесь!
Я послушно сняла их и убрала в замшевый чехольчик с бахромой, который сама сшила под них, очень удивившись про себя неожиданному поведению подруги. Магда быстро успокоилась и извинилась за резкость, оказывается ее завели еще с утра, и она срывается по пустякам, а очки ей и правда не понравились. Она уже не казалась такой бледной, как вначале. Обычная ее смуглая кожа, легкий румянец, сверкающие глаза. Не понимаю, почему вначале она была такая бледная, может быть освещение не так как-то падало…
Вторник, 29 Апреля
Вечером
События продолжают развиваться с нарастающей скоростью. Мне что-то становится не до подбора литературных фраз, из которых я вначале старалась составлять свое повествование. Явно происходит что-то не то, только я не пойму, что или кто является ключевой фигурой происходящего. Странный дом, искажающие стекла очков, меняющиеся линии на ладонях, страшные сны… Да, после того, как я сравнила тут дом с тараканьей сумкой, мне в ту же ночь приснилось, что из окна курилки на работе я вижу огромную желтую сумку. Не веря своим глазам, я начинаю их тереть, а в это время ячейки сумки трескаются, она разрушается, и изо всех щелей начинают ползти огромные тараканы, жуткие, почему-то мохнатые, и все они устремляются в сторону здания, где я работаю. На этом месте я проснулась, было не столько страшно, сколько до ужаса гадко и мерзко. Этот сон разбудил меня аж в четыре утра, но я так и не смогла больше заснуть и ютилась с книжкой в кресле под пледом. В дневник по горячим следам записывать это не хотелось, а больше поделиться было нечем.
Снова рискнула посмотреть сквозь стекла очков на линии, опять ничего не увидела. Гладкая ладонь выглядит неправдоподобно, и поэтому несколько противно. Решилась пройти в очках по улице, возле своего дома. Смотрела на людей — люди как люди, правда, очень многие мрачноваты. Так бы и не заметила ничего, да что-то попало в глаз и я сняла очки. Мне показалось, что лица у всех повеселели, они шли мимо, общались между собой и улыбались. Я надела очки и увидела, как они морщатся и кривятся, выдавливая эти улыбки. Не понимаю, что это за стекла? Что они показывают мне? Они искажают реальность или наоборот, приподнимают завесу лжи и наваждения, открывая голую и не всегда приятную правду?
Последней каплей была ситуация, когда я вчера после посещения Магды решила зачем-то проведать моих новых знакомых — Ромку и Лилю. Я поднималась по лестнице их подъезда и услышала знакомые голоса. Я весело позвала их по имени, послышался топот спускающихся по лестнице ног, который вдруг замер.
— Тетенька, снимите очки, пожалуйста! — вдруг раздался осторожный мальчишеский голос. Рома просил меня снять очки! Зачем? Это же дети! Чего им бояться, они же еще не умеют лицемерить!
— Рома! А зачем? — усмехнувшись, спросила я.
— Ну снимите, а то мы не придем, — ответил тихий голос. Во мне закопошились какие-то дурные мысли, пока совершенно не оформленные, обрывочные, бессвязные.
— Мы просто не любим очкариков! — вдруг громко крикнула Лиля. — И мы не будем с вами играть!
Это было похоже на бестактную детскую правду. Я тоже в детстве дразнила кого-то „очкариком“. Конечно, они не умеют лицемерить и говорят, что думают, пусть это даже может обидеть человека. Я успокоилась.
А сейчас мне стало снова не по себе. Откуда они знали, что я в очках? Они же меня еще не видели! Что-то неладное творится. Я решила: завтра я надену эти очки и пойду в них к Магде. Пусть они ей не нравятся, я должна это сделать. Я уже не впервые слышу просьбу, чтобы их снять. Надену, и может быть увижу, почему Магда была тогда такая
Вот бы еще сквозь эти очки увидеть, кто же наблюдает за мной. Меня теперь почти ни на минутку не покидает это ощущение нахождения „под прицелом“. Я скоро стану нервной и дерганой, меня все чаще мучает бессонница, и теперь еще примешалось это чувство, что кто-то подглядывает…
Воскресенье, 4 Мая
Вечером
Даже не знаю, как об этом написать. И стоит ли об этом писать? Ну, раз начала, значит надо, но ведь изначально я пришла сюда, чтобы разобраться в происходящем со мной, чтобы понять какие-то необъяснимые вещи. А тут я столкнулась с запредельным, и кто бы знал, как я жалею о том, что ввязалась во все это! И никаких советов здесь дать мне не смогут, кроме одного — выкинуть это все из головы и больше никогда туда не ходить. Ну кто, кто тянул меня идти в этот дом?
Магда… Я пришла к ней с твердым намерением поговорить обо всем, что мне непонятно, пусть даже она молчала об этом, мне хотелось выспросить все самой. Я надела очки перед тем, как войти в ее магазинчик. Я зашла за ширму и сразу же встретилась с ней глазами. Она смотрела недобро, с упреком и разочарованием. Я же дала себе обещание не снимать очки во что бы то ни стало, пусть они ей не нравятся. Магда была снова бледная, с темными кругами вокруг ввалившихся потухших глаз. В этот раз я смотрела пристально, я изучала ее облик, и была уверена, что это не игра света и теней, а правда, которую показывали мне стекла.
— Я же просила тебя… — устало проронила Магда. — Я же просила не надевать очки, мне они неприятны.
— Магда, я не могла их не надеть! — возразила я. — Они открывают мне глаза, я вижу то, что есть на самом деле! Ты же сама мне отдала эти стекла.
— Но я же твоя подруга, — грустно сказала она. — И я надеялась, что ты меня послушаешь и не пойдешь против меня.
— Что с тобой, Магда?
Магда была в рубашке из тончайшей коричневой замши с длинными рукавами. Нервным жестом она стала скатывать обратно закатанные рукава, и я с ужасом увидела на запястьях большие кровавые порезы. Я так испугалась, что она пыталась с собой что-то сделать, что кинулась к ней и закричала:
— Что ты наделала?!
В голове лихорадочно проносились мысли о том, что требуется делать в такой ситуации. Жгуты, бинты, скорая помощь… Магда же протянула руки, приказывая мне остановиться.
— Я — ничего. Все было как обычно. А вот что наделала ты? Я же тебя просила.
Она печально опустила голову, и черные, как смоль, пряди обрамили ее лицо, как траурная рамка черно-белую фотографию. Мне стало так страшно, что отнялись ноги. Я не могла понять, что происходит. Магда пыталась покончить с собой? Но кровь с запястий не сочилась, она была запекшейся и темной. Тогда что вообще с ней происходило? Что такого я наделала?
— Что я сделала, Магда? — взмолилась я.
— Я просила тебя не надевать очки, — глухо ответила Магда и медленно опустилась на один из стульев. Я дрожащей рукой потянулась к очкам, Магда прошептала что-то вроде „поздно, теперь поздно“, я сняла их и от неожиданности чуть не лишилась дара речи. Магда предстала передо мною снова во всей красе, смуглая, румяная, со жгуче-черными глазами, которые смотрели теперь на меня не тепло и дружески, как обычно, а холодно, чуждо, укоряюще. Невозможная по своему воплощению мысль ударила меня изнутри, и я, сама не желая того, спросила:
— Ты покончила с собой? Ты уже покончила с собой?!
— Да, — бросила Магда. — А теперь уходи. Я тебе не пара… такая.
Я не нашла, что возразить и попятилась к двери, изумленно глядя на ожившую Магду. Не рискнув больше смотреть на нее, мертвую, через очки, я, не надевая их, бросила прощальный взгляд на магазинчик и вылетела на улицу.
Как я доехала до дома, я не помню. Все движения я проделывала механически, не давая себе отчета. Очнулась я, сидя в кресле, укутанная пледом и сжимающая до побеления пальцев чашку горячего крепкого чая. Наверное, меня знобило, раз я пыталась согреться в моей и без того теплой квартирке. Отставив почти нетронутый чай на столик, я села за компьютер и стала писать вот эти записи. У меня каша в голове, все перемешалось, и я не знаю, за что взяться. Мне кажется, что надо это все забыть, но если я не буду описывать это, и оно постепенно останется просто смутным воспоминанием (забыть до конца я это все равно не смогу), то мне будет казаться, что я сумасшедшая, раз нет подтверждений тому, что происходило, а есть только какие-то неясные образы, то ли и впрямь виденные, то ли воображаемые. Я пишу и чувствую, насколько сумбурны мысли, которые я излагаю здесь, насколько путаны предложения, которыми я заполняю пространство дисплея.