Ева Колганова

Окна

Сладко потягиваясь, почему-то радуюсь новому дню, и даже не хочется спать. По радио раздаются завывания Моби, и я вдруг вспоминаю прошедшую ночь. Только не помню, как я уснула и долго ли лежала без сна.

Я резко бросаю взгляд на пустую табуретку. Настроение так же резко портится. Сейчас все уже нормально, но вчера было что-то не так, и теперь я буду жить с сознанием того, что мне необходимо лечение. Мне уже заранее страшно от далекого, но неизбежного вечера. Свешивая ноги с кровати, я принимаю решение эту ночь провести у родителей.

Утро пробегает стандартно, день тоже, ни галлюцинаций, ни шорохов, ни неожиданностей. Родители мне рады, разговоры — до вечера, компьютер, интернет и сон. Никаких видений. Еще день — и вечером я снова у своей двери. Бегло проскакивает идиотская мысль позвонить в квартиру, и я берусь за ключ. Пока он поворачивается в замке, мне кажется, что я слышу за дверью удаляющиеся шаги. Шлеп! — по выключателю, коридор заливает свет, а квартиру — тишина. Мне уже не по себе.

В половину двенадцатого я вхожу из кухни в комнату, включаю свет, берусь за пульт от телевизора и на диване вижу довольно развалившегося Лока в выжидательной позе.

— Привет! — дружелюбно говорит он.

— Здрасте, — обреченно бросаю я. Среди ночи было страшнее, но сейчас более нелепо. Надо позвонить подруге. Я не рискнула говорить ей сегодня об этом днем, как бы хорошо ко мне она не относилась. Я иду к телефону и не нахожу трубки. Она, оказывается, лежит рядом с Локом.

— Ее дома нет, я звонил, — сообщает он.

Я опять надавливаю на глаз. Лок двоится. Мой жест его веселит, и из-за синих губ показываются редкие острые зубки. Я быстро начинаю одеваться. На лице Лока выражается такое удивление, что мне в глубине души даже становится смешно.

— Ты уходишь?

— А что мне тут делать? — злобно бросаю я и вылетаю из квартиры, схватив сумку и ключи. На самом деле меня посетила куда более приземленная идея, чем навсегда покинуть этот дом с привидениями. Я направилась к ночному магазинчику и затарилась пивом.

Скрипнув дверью, я вернулась в квартиру и включила свет. Лок уныло сидел в прихожей.

— Если бы я захотел, — протянул он, — я бы мог тебя так напугать, что ты сошла бы с ума.

Я ничего не ответила, подумав о том, что дальше сходить уже некуда, и отправилась на кухню выгружать покупку. Вытащив первую бутылку из сумки, я вздрогнула, так как Лок уже сидел за столом, правда, он был гораздо ниже его, и я спокойно могла задвинуть стул с ним под стол.

— От меня-то тебе чего надо? — спросила я.

— Жить я тут буду, только и всего, — ответил он…

— Мда, — протянул Иван, когда полубессвязный рассказ неожиданно оборвался. — Вот, оказывается, что можно даже там найти. Интересно, когда разработчики создавали „Окна“, что сподвигло их на включение сюда таких рассказиков? Нет, на таких „творениях“ далеко не выедешь. Девочка-то графоманством страдает, оказывается. Стихи той депрессивной личности мне и то как-то больше понравились.

Вспомнив про нее, Иван ближе к ночи переключился на ее квартиру. Там он застал встревоженных родителей. Их дочери, несмотря на позднее время, не было дома.

— Она пьяная! — твердила мама. — У нее был пьяный голос! Я не знаю, когда она теперь доедет до дома, на дворе скоро ночь!

Иван заключил, что девушка недавно звонила домой.

— Надо что-то с ней делать! — мрачно гудел отец. — Необходим серьезный разговор. Только сейчас это будет бесполезно, она примется утверждать, что она „нормальная“!

Ваня некоторое время наблюдал за причитаниями родителей, затем прошел в комнату девушки, где на столе в тетради обнаружил карандашные каракули. С трудом разбирая буквы, молодой человек прочел новые стихи.

Я хочу смертельно заболеть,
Доказать бессмысленность леченья,
А потом взять в руку пистолет
И закончить все мои мученья.

Если буду знать, что я больна,
Жизнь продлить врачам я не позволю:
Не хочу при смерти я стонать,
И дрожать, и корчиться от боли.

Я мечтаю сделать этот шаг,
Я устала боль терпеть и горе.
Не смогу уйти я просто так,
А болезнь мне смерть мою ускорит.

* * *

Под проливным дождем
Моих слез, утрат и злоб
Все вокруг гвоздь за гвоздем
Забивают в мой ветхий гроб.

Когда последний гвоздь будет вбит,
Тогда наступит всему конец…
Ни один мой грех не забыт,
Мне зачтет это все творец.

„Интересно, было ли у меня подобное настроение в таком возрасте? — задумался Иван. — Не помню, хоть режьте. Хотя через розовые очки я на жизнь не смотрю… только… только я смотрю на нее через окна!!“ Его словно ударило этой мыслью, этим открытием. Почему же он отстранился от своей нормальной, реальной жизни, и уткнулся в чужую, искусственную? А что будет, когда игра кончится? Хотя это казалось маловероятным. Там невероятное множество окон, а за ними не один сюжет, а разные жизни! За ними можно наблюдать бесконечно, и своей жизни вряд ли хватит на то, чтобы охватить взглядом те, что протекают за окнами.

У Вани заболела голова, он сжал ее руками и приказал себе не думать об этом. Пусть — чужие жизни, зато для него это стало смыслом существования, и какая разница какой ценой это достигнуто?! Главное, чтобы работал компьютер.

Из мысленного напряжения Ивана выдернул звонок в дверь. После некоторой паузы он сообразил, что это звонок в квартиру за окнами. Явилась дочка, лохматая, с черными разводами туши на лице, мутными глазами.

— Ты где шлялась, дрянь?! — не выдержала мать. — Опять ты пьяная!

— Я нормальная! — заплетающимся языком ответила дочь. — Пропусти.

Она сделала попытку пройти в свою комнату. Отец вдруг размахнулся и отвесил ей звонкую пощечину.

— Ах так? — заревела та, и снова черные слезы заструились из глаз. — Вы меня достали! Мне и без вас тошно! Я ненавижу эту жизнь, и вас ненавижу! Никто не просил меня рожать!

— Ну ничего, завтра поговорим! — в ярости крикнул отец. — Завтра мы тебе устроим.

— Поедешь в общагу жить! — вторила заплаканная мать. — У вас же в колледже есть где-то за городом замечательная общага с тараканами и плесенью? Вот и прекрасно! Завтра заберешь вещички и поедешь устраивать самостоятельную жизнь! Посмотрим, насколько тебя хватит!

— Я вообще жить не хочу, ни с вами, ни в общаге, нигде! — вопила девчонка, остановившись у двери и вцепившись побелевшими пальцами рук в дверной косяк.

— Завтра поговорим! Ложись спать сейчас же, смотреть на тебя противно, всю душу ты нам вымотала!

— Завтра не будет, — тихонечко себе под нос буркнула дочь, подавив рыдания, и заперлась в своей комнате. Родители не слышали, а до Ивана долетели эти слова. Девушка разобрала кровать, надела ночную рубашку и уселась за стол, тупо глядя на свои последние творения. Ее рука потянулась за ручкой, но остановилась, девушка закрыла тетрадь и стала копаться в ящиках стола. Зажав что-то в руке, она подошла к окну и стала вглядываться в темное ночное небо, продолжая вздрагивать от всхлипываний. Периодически она прислушивалась, легли ли родители. Когда последние шорохи в квартире затихли, она на цыпочках вышла из комнаты и побрела в сторону ванной комнаты.

— Ладно, хорошо, раз так. Ну и все, — приговаривала она шепотом, стягивая рубашку, пока ванная наполнялась водой. — Им станет легче, а мне и подавно.

Им станет легче без меня,
Не будет ссор, не будет споров.
Что надо сделать, знаю я.
Им станет легче очень скоро,

— шепотом процитировала она, распрямившись и замерев. Затем на край ванны она положила новое лезвие в нераспечатанной упаковке и потрогала воду рукой.

— Очень хорошо, сейчас все по-быстренькому сделаю, пока могу. Стоило столько лет мучаться, давно надо было так поступить, — пробурчала она и погрузилась в горячую воду. — Надо было жгуты взять, кто-то мне рассказывал, ну да ладно…

Девушка распечатала лезвие и чуть дрожащей левой рукой ухватилась за его конец.

— Так, сначала на правой… скоро все будет хорошо…

Она постепенно перестала всхлипывать, и даже начала слегка улыбаться. Лезвие никак не попадало по вене, резало кожу, из раны струилась тоненько кровь. Иван, затаив дыхание, замер перед монитором.

— Ну, где же ты? — шепотом взывала девчонка, все сильнее надавливая на лезвие. — Как же это делается?

Опять у глаз собрались слезы, и тогда она стиснув зубы сделала взмах рукой и изо всех сил полоснула по локтевому сгибу. Иван увидел ее расширившиеся от резкой боли глаза с ужасом внутри. Зажав левой рукой рот, чтобы сдержать крик, девушка уронила лезвие в воду. Правая рука с хлещущей из раны кровью покоилась на согнутых коленях. Самоубийца стала судорожно искать лезвие, подгоняя себя.

— Где же оно, где же? Ох, как больно, как я буду этой рукой теперь резать вторую? Ну, ничего, еще один такой взмах, а потом руки в воду, будет постепенно боль отступать, так мне рассказывали… просто потом забудусь, засну и все, освобождение…