МеЛ

Красота женщины

Парис — не чудовище даже, он — безответственный псих.
Красота дает жизнь десятку сердец, а убивает — без счета.
Так пусть же сердце будет слепым!

Глава 1

„Расцвел среди лопухов цветок невиданный. Цвета мечты, с лепестками аромата тонкого, на стебельке нежнейшем.

— Ах, как хорош!

— Как нежен?!

— Как пахнет?!

— И рядом со мной вырос!

— И со мной!

— А я так и вовсе листьями его касаюсь!

— Как это?

— А вот, даже тянуться не надо.

Потянулся к цветку другой лопух.

— Во! И я достал!

— И я!

— И я!

— И я…

Не стало видно солнца цветку невиданному из-за листвы лопушистой. Завял он в тени и вони лопуха. А жаль.

Мораль — не стремись, нежнейшая. Образумься, редчайшая, к чему тебе общество лопухов?“

* * *

Сказочка эта пришла на ум сочинителю побасенок и историй, некоему Тэду Лоренсу. Тому, что уютно устроился в кресле празднично украшенной гостиной и с улыбкой философа наблюдал ухаживания сразу нескольких мужчин за одной, но самой очаровательной дамой вечеринки.

Вечерний макияж ее был настолько броским, что лицо скорее напоминало красивую тропическую бабочку. Что за дивные духи она использовала, собираясь сюда? Что за воды поливали ее, что все вокруг, включая женщин, насильственно оборачивались на нее и замирали в стойке сурка. А будь она чуточку пообъемнее в груди и заднице, она бы тут же сошла за восходящую звезду Голливуда, безжалостно сексопилящую точеной ножкой мужскую промежность.

Но Глория Саммер не была звездой Голливуда. Сверкающая медным блеском шатенка брала не пропорциями и экранным шармом. Ее полупрозрачная белая кожа и щурящиеся ярко-зеленые глаза, дурманящий тембр голоса — будоражили воображение окружающих. И тут вовсе не требовалось показывать себя полу- или вовсе раздетой. Ее и так пожирающе разглядывали, старались приблизиться, угодить. Прогнуться, чтобы посметь коснуться и заговорить, чтобы увидеть обращенный на себя взгляд и, быть может, услышать в свой адрес слово.

Красота, только красота женщины способна сделать из мужчины премиленького лопушка. Или осла, таскающего для нее бокалы с вином и закуской.

До Лоренса уже дошли слухи, что шатенка из Пасадены — дочь весьма состоятельного коммерсанта. Что она просто до жути склонна к аллергии. Сочинителя-фантаста, наблюдателя-сказочника забавляли ее отказы по этому поводу от мяса, рыбы, мороженого, шампанского и прочего. Она красиво водила головкой — „нет“, и очередной осел из ее окружения виновато относил букетик из лилий, заказанный им специально для нее, цветочнику обратно. Но и другие цветы, видно, вызывали у нее зуд и раздражение. Потому как, красивым жестом и следующий букет тоже отвергался. И все говорили, это оттого, что она — рыжая. Тэд оглядывался на тех, кто так говорил, и видел на их языках, в их глазах, либо зависть, либо злость на нее.

И злящихся от зависти и завидующих до злости было здесь много, на этом вечере. Но радовало Лоренса то, что иных было несравненно больше. Вот и друг его — Фрэнк Мэрфи — тоже заболел болезнью века — идолопоклонничеством.

— Фрэнк! Да остановись ты!

— Подожди секунду.

Приятель Лоренса — Фрэнк Мэрфи видимо тоже успевал засвидетельствовать красавице свое почтение. Он тащил ей с подноса соленые орешки.

— А… что, аллергия на орешки твою знакомую не мучает?

— Мою знакомую?! Ты шутишь! К ней очередь на представление. Просто она выразила желание попробовать „этих штучек“.

— Ну беги тогда. А-то кто пошустрее накормит ее... „штучками“ по шестьдесят центов за кулечек.

Тэд поднялся и пошел в сторону парочки женщин-хохотушек, отдыхающих на диванах. Спустя время, дам, им развлекаемых, пригласили танцевать. И Лоренс снова, с полуулыбкой на губах, принялся наблюдать общество.

Мэрфи, видимо, успел накормить свою пассию орешками, но потанцевать с ней ему так и не удалось. Красивая женщина бриллиантом светилась в руках своего партнера, а Фрэнк приземлился рядышком с Лоренсом на диван.

Они вместе начали обзор большой гостиной в доме мэра города.

— Фрэнк, ты меня удивляешь.

— Брось, ты просто завидуешь.

— Я? Я вспотел от танцев с дамами. А у тебя глаза посоловели от желания, а руки мерзнут от недостатка женского участия.

— Да я минуты, проведенной в ее обществе, не променяю ни на танец, ни на поцелуй какой-нибудь там Бет, Стасс и прочих.

— Но, но, приятель, „прочие“ — это тоже хорошенькие женщины, так что поаккуратнее в выражениях. Что касается твоих интересов, то тут да, я не спорю, Глория — хороша. Только ведь я, например, пришел сюда, чтобы посмеяться, пообщаться, потанцевать. А вовсе не побегать гарсоном возле какой-то рыжей ведьмы — Лорифунде Гротескфокс, страдающей аллергией по всем человеческим удовольствиям.

— Чего? Чего? Что ты там опять понасочинял?! От зависти, друг мой, все твои прозвища — это лишь от зависти, потому как в тебе у нее надобности даже в качестве гарсона — нет.

— То есть, ты уже сразу ее и королевой посчитал. Уже, значит, я и на гарсона к ней не гожусь, так?

Лоренс язвительно ухмыльнулся и посмотрел в сторону танцующей Саммер.

Мэрфи перехватил его взгляд, ухмыльнулся тоже.

— Да, Тэд, перед тобой не экранная дива; не кокотка, сшибающая бокалы носком длинной ноги, перед тобой — красивая женщина, достойная венца Клеопатры. И я уверен, ты упускаешь момент, дружище. Мог бы тоже получить удовольствие коснуться руки ее, перекинуться словцом.

Лоренс, как удав с тенистых веток, наблюдал танцующую женщину.

— Ты считаешь, она содержанием букета краше, чем некая другая… с улицы?

— Ха! Ну ты… ты…

Мэрфи даже задохнулся от такого сравнения: „Ты за-ви-ду-ешь! Ты просто ослеплен ее красотой! И с расстояния ее недосягаемости ты пытаешься представить кого-то лучше ее. Это от сочинительства твоего! Только твоим безумным стихоплетством объясняется то, что ты мечтаешь, в ближайшем будущем, найти, да еще и на улице (!) кого-то красивее, чем эта женщина! Ты — фантаст! Сказочник! И я не врач, чтобы лечить тебя от твоего нездоровья.

Мэрфи хотел было подняться с диванчика, да уйти, но тут к ним подошли сразу три хорошенькие девушки. Он улыбнулся им, но с удивлением, и даже тайным огорчением вдруг понял, что эти юные создания… не для него.

Лоренс поднялся. Оказывается, жена мэра объявила белый танец и три юные дочери хозяина дома пришли пригласить Тэда на танец.

— Я никого не хочу огорчать, милые девушки. Среди вас — сплошь Елен, трудно найти достойнейшую. Потому не будем спешить с войной. Я буду танцевать с каждой из вас. А очередность выберет судьба. Итак, чье имя начинается с буквы, что стоит в алфавите первее других?

Одна из девушек захлопала в ладоши.

— Я! Я!

— Нет, „я“ — как раз последняя.

— Но я — Анита!

— Ах, так…

Лоренс сделал паузу и многозначительно посмотрел на Мэрфи. Тот с любопытством рассматривал оставшихся девушек. Затем Тэд продолжил: „Тогда я ваш… на время танца“.

Держа руку девушки, он повернулся к остальным.

— А затем столь же счастливым я буду с…

— Со мной! Я — Бет!

— Какое и-имя…

Лоренс другой рукой взял руку Бет и поцеловал ее. Однако, сразу поднимая голову, посмотрел на третью девушку. Та глядела на него „тающими“ глазами.

— А вы, значит…

„Жаклин“, — с грустью ответила третья девушка.

— Прекрасное имя.

Он восхищенно окинул ее взглядом и уже, ведя первую девушку на танец, сказал девушке, представившейся третьей.

— Жаклин, я буду помнить о вас… в течение этих двух танцев. Но и вы, обещайте мне, что будете честно ждать меня. Я жду…

Девушка наконец улыбнулась ему и кивнула белокурой головкой: „Буду! буду!“

Мэрфи был восхищен наглостью и коварством своего приятеля, сумевшего надуть трех юных глупышек. Фрэнк стоял, поглядывая на оставшихся девушек, просто не смея сделать выбор и пригласить одну из них. Девушки как-будто были загипнотизированы Лоренсом. Стояли в ожидании и, уж во всяком случае, не спешили предложить Мэрфи или кому-то еще себя в качестве временной партнерши. Ему пришлось быть развлекателем девушек в течении всех трех танцев. Это несколько злило Фрэнка, так как девушки рассеянно блуждали взглядом по залу, выслушивая его шутки и остроты, лишь потому, что ждали в это время другого и только того, кого они хотели.

Наконец, Лоренс, перетанцевав со всеми тремя девушками, проводил их в общество более молодых гостей дома мэра. Сам же вернулся к Мэрфи. Тот, как ошпаренный, как гончая за дичью, кинулся с дивана вон.

— Фрэнк, ты куда?! За орешками?

— А ты хотел, чтобы я посвятил этот вечер охране юных дурочек, которые вьются вокруг тебя попусту?

Лоренс хмыкнул и сказал вслух, но только для себя: „Попусту? Ха!“ Мэрфи не слышал это „ха!“, произнесенное с вызовом. Фрэнк был уже далеко, в глубине одной из комнат, смежной с гостиной, там шла карточная игра в вист. И конечно же не поиграть двинулся туда друг Лоренса, а за Глорией. Та была облеплена тесным живым кольцом своих сегодняшних кавалеров из числа как мужчин, так и женщин.