Александр Сотник

Симфония для пауз

Фима Кульмис — убежденный обманщик. Излучает яркое обаяние молодого мошенника. Он — зеркало того, за что их так не любят. Если Фиме предлагают купить за сто, он берет за восемьдесят и продает за двести сорок. Ему не то чтобы не хватает: ему всегда мало. Однажды Фима попросил:

— Напиши песню. Ради меня. За пятьсот.

Я написал, отдал Фиме. В час расплаты он явился со страдальческим выражением лица. Во взгляде — ужас пережитой катастрофы:

— Меня зажали.

— Где, — спрашиваю, — тебя разжать?

— В деньгах. Отрываю от себя. Хочешь — возьми мою почку, но больше трехсот не могу.

— Я не людоед, — говорю, и беру триста. Вскоре узнаю, что Фима продал песню за тысячу.

Иногда он дерзко вопрошал:

— Ты, случаем, не антисемит?

— Не получается.

— Ты просто скрываешь…

— Чем тебе доказать? Прикоснуться к стене плача? Совершить обряд обрезания? Эмигрировать в Израиль?

— Я сам не эмигрирую. Там нас невыносимо много…

И вот Катя не придумала лучше, чем позвонить Кульмису. Однако я поехал, чтобы хоть как-то ее оправдать.

Фима взволнован. Он весь в действии. Каждая мышца застыла в интеллектуальном напряжении.

— Саня, Саня, — причитает он, — что же ты сам не позвонил? Я бы метнулся! У меня агентство! Я продаю актеров…

— Мне не нужны актеры. Только джазовые музыканты в ресторан.

— Джаз! Ресторан! Оригинально! Свежо! — Фима готов выпрыгнуть из костюма. — Джаз будет, — уверяет он. — Джаз уже есть! Есть пианист Белькевич, контрабасист Гуревич и барабанщик Поплавский!

Я поморщился:

— А что-нибудь более этническое?

— Без проблем. На бонгах — Гурфинкель-Кагаловский.

— Спасибо, — говорю, — удружил. И кто же это будет слушать?

— Мы позовем мэра…

Уходя, я услышал истерический вопль:

— И заметь, я отдаю почти даром: четыреста за вечер! Всего четыреста!

Ради смеха я вернулся:

— А за триста не отдашь?

— Не наступай мне на горло. Не зажимай меня. Мой сын болен скарлатиной.

— Это заразно?

— Жутко. Я готов уступить…

…Цыбульского пришлось огорчить. Я сказал, что в Москве джаза нет. Он изумился:

— Разве? А Шнитке?

Повар Леха был озадачен. Упрекнул:

— Ты не боишься, что я сопьюсь? Одному спиться проще…

Но хуже всего то, что я был обязан Кате. Я вновь приехал к ней с цветами, коньяком и шоколадом, как воинственный пошляк.

— Что, никак? — с порога спросила она.

— Откуда ты знаешь?

— Ты всегда привозишь это, когда что-то не ладится.

— Ты права. Но все равно — спасибо.

На кухонном столе у нее уже стояли розы.

— Ты не одна?

— Нет… С Сарой… Не расстраивайся, ты не первый, у кого не вышло. Еще получится…

— Ты говоришь, как проктолог. Смотря, что получится. Жду предложений.

Она помолчала. Потом приблизилась и шепнула:

— Ты всегда мне импонировал своим нахальством…

Этого было достаточно для того, чтобы задержаться. Мы впервые были по-настоящему близки. Без обещаний к переменам; понимая, что можно не бояться и не искать. И, словно дети, верили, что завтра снова настанет утро. Главное — лишь бы оно наступило…

1999-2001 годы.