Мария Стрельцова

Убить зверька по имени Эго

* * *

Открыв глаза, я увидела Сергея, он бросился ко мне, склонился низко, вглядываясь в мое лицо:

— Что случилось?

Против моей воли я вдруг пронзительно посмотрела на него и выкрикнула:

— Ты целовал ее, я видела! По-настоящему… Вы шептались… Ты не играл…

Наталья Кирилловна ахнула и взялась за грудь, но никто не посмел ничего сказать, все замерли в молчании. Сергей посмотрел на меня долго и внимательно и медленно проговорил:

— Это только театр. У Анны случайно развязалась тесьма на спине, и она шепнула, чтобы я знал и придержал до занавеса. Ты… веришь… мне?

Глаза его смотрели мне прямо в душу. Тепло от его взгляда разливалось во мне, стало легче дышать, и я смогла тихо сказать:

— Да, мой родной.

Он припал к моим губам, и его такой родной вкус полностью вернул меня к жизни. Все в комнате вздохнули, а Зойка заявила:

— Ну ладно, эти разберутся сами без проблем, пойдемте хоть выпьем по шампанскому в кухню.

Они ушли, а Сергей все сидел на ковре рядом со мной:

— А как же маленький зверек по имени Эго? — спросил он меня лукаво. Я поразилась, улыбнулась и ответила:

— Он ненадолго выскочил из клетки, но ты помог мне его туда загнать снова.

Мы стали целоваться, но я вдруг опомнилась:

— А как же банкет? Ведь премьера!

Он засмеялся:

— Сейчас и поедем. Только тебя умоем.

Я спохватилась, что на лице разводы от крови из носа. Он помог мне встать.

— Я играл сегодня только для тебя, тебе понравилось?

— Ты сверхъестественно талантлив! Просто чудовищно!

Заглянула Зойка и заорала:

— Ленка встала уже. Едем!

Наталья Кирилловна вошла, обняла меня и помогла отчистить платье от крови мокрым носовым платком.

— Нужно только холодной водой, — говорила она деловито.

— Какой успех! — шепнула она мне, — Столько цветов! Сережу забросали цветами. И еще эту девушку, ну, его партнершу. Но Сергей был неподражаем, я думаю — это его вершина на сегодня.

Сергей умылся и переоделся в белоснежную рубашку.

— Красив, как бог! — заявила Зойка, увидев его, — Сережка, ты гениальный актер. Я плакала, я! Веришь? — тарахтела она. Он обнял ее:

— „Над вымыслом слезами обольюсь“! Еще Пушкин сказал. Это театр, Заяц, театр.

Мы загрузились в машину, и Стас повез нас в театр на банкет.

Торжество было в самом разгаре. В фойе стояли накрытые столы, людей собралось очень много, Федор говорил речь. Увидев нас, он заорал почти непристойно:

— Сережка!

Все зашумели, повскакивали с мест и окружили нас, отодвигая меня и стараясь поздравить Сергея, но он крепко держал меня за руку, не давая нас разъединить. После первого шквала поздравлений нам дали наконец-то сесть. Я увидела, что Стас, Зойка и Наталья Кирилловна уже сидели в другом конце стола, и за ними кто-то ухаживал. Я, стараясь делать это незаметно, прижималась к Сергею, он держал мою ладонь под столом, нежно ее сжимал и иногда поглядывал на меня смеющимися счастливыми глазами. Когда торжественные тосты были сказаны, и Федор выпил за рабочих сцены, осветителей и даже уборщицу Евдокию Степановну, маленькую сухонькую женщину, всплеснувшую руками при этом и страшно смутившуюся, вся театральная братия и гости шумной толпой начали расползаться. Кто курить, кто общаться с другой частью стола. Играла музыка, и слышался ровный гул голосов. К нам подошел Владислав Петрович, он поздравлял Сергея и смотрел на меня выжидательно. Сергей наклонился к нему и тихо сказал, но я услышала, хотя и не подала вида:

— Потом, прошу вас.

42

Две недели Марк работал со мной. Мне хотелось убежать куда-нибудь в неведомое Ничто, чтобы не видеть ни мужа, ни повзрослевших детей, чтобы не встречаться с Ливановым, чтобы вырваться от Марка. Но он проводил со мною свои психотерапевтические сеансы, и я действительно стала спокойнее и увереннее, перестала хандрить, ни к месту раздражаться, занялась своей внешностью наконец-то.

Мужу нравились изменения во мне, он сразу их заметил, но, зная мой норов, старался не высказываться на эту тему. Да нам и не нужно было лишних слов, мы давно обходились без них.

Встречать Ливанова в аэропорт я поехала одна, хотя Марк и просил позволить ему сопровождать меня хотя бы на расстоянии. Но я сказала, что одной мне будет проще, я не хотела отвлекаться хоть на что-нибудь или на кого-нибудь.

Я не видела Юру двадцать пять лет. Только сейчас этот огромный кусок времени вдруг предстал передо мной реальной глыбой и внутренне я ужаснулась. Меня потряхивало, но Марк хорошо знал свое дело и сумел подготовить меня к этой встрече. Ливанова я увидела издалека. Сердце мое остановилось, время словно перестало существовать. Он шел неспешной походкой, высокий, матерый, с гордо посаженной головой и царственной осанкой. Даже издали я увидела, что черты его можно узнать без труда, хотя возраст и наложил на них свой отпечаток. Он также увидел меня и остановился в десяти шагах, не в силах подойти ближе. Так мы стояли некоторое время, глядя друг на друга на расстоянии этих не пройденных шагов. Но, наконец, он решительно рванул ко мне, и я также стремглав бросилась к нему.

Вокруг нас текла толпа, ровно гудящая, как река, но мы, немного отстранившись друг от друга, впивались взглядами друг в друга, поедая друг друга глазами, впитывая каждую морщинку у глаз, словно драгоценность, в себя. Он проводил по моему лицу рукой, задерживался на мгновенье на каждой клеточке его и двигался дальше. Какие-то люди подошли и стояли в отдалении, он кивнул им, но мы продолжали стоять, не разрывая объятий.

— Нужно идти, — наконец сказал он. Я обернулась, как безумная глянула на встречавших его двух мужчин и нескольких женщин разного возраста.

— Да-да, конечно, — поспешно взяла я себя в руки и тут заметила в отдалении Марка, он все-таки приехал.

* * *

— Сегодня ты принадлежишь только мне, мы будем говорить, говорить обо всем на свете, и я буду смотреть на тебя, — сказал Ливанов и повесил на дверь номера отеля табличку „Не беспокоить“.

Немного привыкнув к его новому облику, я уже не могла вспомнить, каким он был раньше, мне казалось, что я всегда знала его только таким, как теперь. Мы знали о жизни друг друга практически все, я всегда была с ним откровенна все эти годы, но сейчас глаза его вглядывались в самую глубину моей души, и скрыть хоть что-то было невозможно от них.

— Ты была совсем девчонкой, глупой и даже нелепой, — усмехнулся он, — А теперь…

Я напряженно ждала:

— Так что же ты видишь перед собой теперь?

— Теперь я вижу Женщину. Я всегда знал, что она живет в тебе, но не мог даже представить, какого расцвета она может достигнуть. Ты знаешь, я далеко не святой, и женщин у меня всегда было много, порой слишком много. Но для меня ты одна.

Мы пили вино, я быстро опьянела, наверное, волнение играло роль, и стала говорливой, стала оправдываться, плакать, сотрясаясь от рыданий. Он слушал внимательно, не успокаивая меня, лишь вглядывался все глубже. Когда я выговорилась, а говорила я сумбурно, бессвязно, ни о чем и обо всем сразу, он сказал:

— Саша, я давно тебе не судья.

— Нет! Именно ты и судья, мой главный судья! — крикнула я.

Эта ночь была нашей, и я смогла забыть все свои жизненные прегрешения, я смогла вернуть то болезненное, томительное счастье-ожидание, которое могло быть только с ним одним.

Он приехал всего на неделю, только выставить свои работы и отметить юбилей с друзьями. Мы не расставались, мужу я что-то наврала бесстыдно, но он все знал, он всегда все обо мне знал. Мероприятия, намеченные в честь чествования Ливанова, проходили пышно, организаторы всего этого подготовили все очень профессионально, были произнесены речи, тосты поднимались один за другим, на вернисаже слышались слова восхищения. Лишь мое присутствие рядом с Ливановым не было никак и никем запланировано, никто не знал, как себя вести со мной, но Ливанов не отпускал меня от себя ни на шаг, мы стали на это время почти одним целым.

Какое-то шальное, напряженно-нервное и в то же время отчаянно-счастливое состояние переполняло всю меня эти дни, Марку по телефону я грубила, даже обозвала его как-то, чтобы отстал со своими психологическими рекомендациями, с мужем тоже была не слишком ласкова.