Regald
Лужа
И за последние пять минут езды я все-таки увидела более веселую картину. Именно картину, потому что ни ситуацией, ни историей это назвать нельзя. На местах, расположенных справа по диагонали от меня, сидело двое мужчин. Между ними находился еще один человек, который сам по себе не заслуживал внимания, но свидетельствовал о том, что эти двое едут по отдельности. А это было очень странно, потому что эти двое были очень похожи. Они были оба лысые, с одинаковой формой черепа, сидели в одинаковых позах, склонившись над газетами, только один наклонялся чуть сильнее. Мне это показалось очень смешным, остальным пассажирам, естественно, нет, как и следовало ожидать. Тут стоит наверное оговориться насчет забавности ситуаций, потому что предыдущая особо веселой не являлась, а была очень даже раздражающей, но когда впоследствии я кому-нибудь это пересказывала, все смеялись. Может быть, потому что не видели несчастную кошку своими глазами, а может благодаря моему дару рассказывать.
На этом, я думаю, можно и закончить очередную главку моего повествования, половина описываемых событий которого, наверное, происходит в метро. Непонятно, почему так сложилось. Может быть,
А лучше бы думать о мальчишке из лужи, о котором я совсем-совсем забыла. И даже сны, которые всегда поражали меня своей непредсказуемостью и извращенностью сновидений, о нем умалчивали.
* * *
Я гуляла по уголку своего детства. Мне казалось, что я давно-давно здесь уже не была, хотя на самом деле раз в год посещала это место. Но посещения эти были целенаправленные, я не замечала ничего из того, что связывало меня с детством, я занималась тем, для чего сюда приезжала. А вот сегодня я просто решила побродить по маленькому городку, который раньше знала наизусть. И после стольких лет разлуки мне казалось, что я еще вчера бегала здесь, где знакома каждая тропинка, каждая скамейка и каждое окошко в любом доме.
Мне часто снится это место, но что-то мешает мне сюда наезжать чаще. Теперь там другая квартира, которая никогда не станет мне родной. Я не могу там спать, мне каждой ночью страшно. И она чужая, совсем чужая. Может быть как раз из-за того, что с тех пор, как в нее переехали, я почти перестала приезжать туда. А может и приезжать я перестала именно из-за того, что переехали в нее. Наверное, я никогда не смогу это до конца осознать, да и не в этом суть дела. Мимо прежнего дома я стараюсь не проходить и каждый раз делаю крюк. Там тоже осталась частица моего детства, и очень большая частица, но она уже мне не принадлежит, и лучше о ней забыть.
Я бродила по местам, где гуляла и играла совсем маленькой девочкой. Детский сказочный городок, где столько было игр и приключений, не уцелел. Стоит там одинокая горка, пара качелей да домик, который местное население давно уже использует в качестве бесплатного уличного туалета. Около озера раньше стоял огромный деревянный корабль, почти как настоящий. С палубой, с капитанской рубкой, штурвалом и мостиком. Там было даже внутреннее помещение, правда, не приспособленное для посещения, но мы все равно, покуда были маленькие, лазили через дыру в прогнивших досках внутрь. Сидели там в душной тесноте и поверяли друг другу девчоночьи тайны.
Сейчас и корабля больше нет, я даже не смогла найти место, где он стоял. Озеро стало мелеть, и по уровню воды уже невозможно определить его бывшее местонахождение. Но осталось много других дорогих сердцу местечек, которые я и обходила медленно, задумчиво и предаваясь воспоминаниям.
Вот на этих качелях-лодочках я каждый день качалась с подружкой. А под теми деревьями зимой я прятала елочные игрушки, запоминала места, чтобы весной самой их откопать, словно клад. А вон в том доме старинные лифты с сеткой вместо стены. Мне было очень жутко наблюдать за поднимающейся и опускающейся кабиной, но я все равно каталась на этих лифтах весь день, а потом рассказала об этом бабушке. Бабушка мою честность не простимулировала, очень сильно меня наказав, но зато надолго отвадила меня от подобного катания.
И еще много подобных мест, за один день этот городок не обойти. И везде воспоминания о детстве, и никогда это больше не повторится. А так хотелось бы снова стать ребенком, но, увы, это невозможно. Я села на лавочку по деревом и задумалась. В голове опять стала рождаться теория. То, что я больше никогда не смогу стать маленькой, похоже на смерть. Да, как ребенок, я умерла. Раз мы все бывшие дети, значит мы все — мертвые дети. Как труп никогда не станет опять человеком, так и взрослый человек никогда не станет ребенком. Таких детей, которыми были мы, больше нет и никогда не будет. Они мертвы, эти дети. Но раз вместо детей есть взрослые, значит взрослые — это мертвые дети.
Я села на качели и стала медленно раскачиваться. Я никогда не смогу быть такой как была девочкой, думать так, выглядеть так, так играть. Хотя насчет последнего можно поспорить. Есть еще такая штука, как старческий маразм. Тут уже возможно полное впадение в детство вместе с играми и детскими мыслями. Это очень заманчиво, но тогда умру я сегодняшняя. Вот если бы я, какая я есть, могла бы иногда разложив игрушки и куколки, заняться очень интересным делом, отвлекаясь на игру, но оставаясь самой собой… Но так могут только дети. А я — уже мертвый ребенок.
Подобные мысли вогнали меня в нехорошее расположение духа, и я засобиралась домой. Наскоро там перекусив, я поплелась к электричке, чтобы через сорок минут быть уже в Москве.
Все мне надоело. Периоды подавленности наступали теперь гораздо чаще, чем раньше, а я думала, что почти избавилась от них. Наверное, я взяла на себя непомерный груз, согласившись на практически постоянную ролевую игру, где я играла совсем не свою роль. Играть мне приходилось там, где проходила почти треть моей жизни, учитывая, что вторая уходит на сон, а оставшаяся неталантливо разбита на куски, к которым относится дорога туда-обратно, еда, и маломальский досуг и отдых. И вот одну треть я все время играла не свою роль, во второй — когда я спала — играли мной, а третья, разносторонняя, уже не имела большой значимости. И так как значительную часть своей жизни я была не я, от этого наступила страшная усталость.
* * *
Как-то я осталась ночевать у подруги, молодой человек которой увлекался дзен-буддизмом. Самого его дома в тот раз не было, и для меня отвели его комнату, где был оборудован алтарь и на стенах были начерчены особые знаки. Я об этом ничегошеньки не знала, алтаря и знаков не увидела, а просто улеглась спать, хотя и промелькнула мысль, что энергетика здесь какая-то странная.
Когда с утра подруга стала будить меня, я подскочила на кровати, села и замерла, вытаращившись в никуда. Я никак не могла прийти в себя. Только что я увидела такое сновидение, после которого странно было осознавать себя в реальном режиме времени, в реальном мире и вообще живой.
Я резко была выдернута из сна, где я видела себя после смерти. Впечатления быстро улетучивались из памяти, я пыталась сохранить хотя бы часть этого кошмара, хотя может быть и не кошмара, а просто наваждения. Каким образом я попала в мир иной, я помнила уже смутно. Вроде бы это была авария на дороге, кто-то сбил меня на полной скорости. К этому воспоминанию примешивалось, что я была неизлечимо больна и в конце концов скончалась. Я не попала в какое-то далекое отсюда место. Я могла видеть некоторых людей, с кем раньше общалась, и людей-посредников.
Сейчас я не могу объяснить, кто они такие, но тогда это было понятно и естественно, наверное, что-то вроде гидов на том свете. Иногда я находилась с живыми в одном помещении, но была еще какая-то особая для меня комната с дверью, через которую я могла попадать в разные места иного мира. Это не зависело от меня, туда меня выпускал гид. Я гуляла. Иногда это было какие-то старинные века, где вокруг меня сгущались джунгли, перевитые лианами, под ними текла река, а на ней стояли деревянные суда. Однажды я попала в здание, полное кошмарных уродов. Мне не было там страшно, просто неприятно, но я ходила и рассматривала их.
Иногда я даже общалась с живыми, но всегда осознавала, что я нахожусь на другой ступени, что я могу что-то, что непосильно для них, а у них есть возможности, которых нет у меня. Я видела урну со своим прахом, она была темно-серая и похожа на плоскую табакерку, на крышке которой была выгравирована моя фамилия. Я видела списки умерших и тех, кому предстояло еще умереть, и рядом были указаны даты их предстоящей кончины. Я посмотрела дату своей лучшей подруги, и проснувшись не забыла ее. Не знаю теперь, говорить или как. Очень хочется поделиться таким специфическим моментом из сна, да и ей будет интересно, но не станет ли она впоследствии жалеть?
Но что мне больше всего запомнилось из сновидения, так это не события, а ощущение, которое не покидало меня на всем протяжении сна. Это было ощущение абсолютной безнадежности, постоянной тоски, тягостной обреченности на вечную такую жизнь. Мне так хотелось обратно, мне даже казалось, что я еще могу опять быть со всеми теми, кого оставила. Они продолжали жить, я — тоже, но иначе, нас разделяла невидимая пропасть, невидимая, но настолько огромная для меня! Самое ужасное было, когда я вновь и вновь осознавала, что так будет всегда, теперь уже вечно, и для меня все потеряно. В этом мире, где я оказалась, не было мучений, обещаемых адом, здесь было иногда красиво, хорошо, но казалось, что даже воздух и каждая частичка его содержит в себе безнадежность и тоску по прошлому времени.