Regald

Лужа

Мальчишка, весело и нахально глядящий из отражения лужи, скорчил дикую глумливую рожу, и я, опомнившись, распрямилась. Быстро оглянувшись по сторонам, чтобы удостовериться, что никто не обратил внимания, как я, наклонившись, стояла над лужей, я пошла по мокрому асфальту в первом попавшемся направлении, просто чтобы пойти.

„Кажется, я уже перестаю себя контролировать на людях“, — досадливо подумалось мне, и я нахмурилась и еще раз оглянулась. Наверное, со стороны не очень-то это нормально выглядело, — вполне взрослая тетя смотрится в лужу и корчит гримасы. Главное, я даже не почувствовала, как состроила такую рожу, как уж тут проконтролируешь! Мне ужасно захотелось скорчить еще одну, и, закрыв лицо ладонями, я втихаря сморщила лицо, высунула на сколько смогла язык и скосила глаза к переносице. Ощущение было очень приятным, с ним не хотелось расставаться, но пришлось, потому что идти с закрытым лицом было очень трудно и опасно.

Я убрала от лица руки, и очень вовремя это сделала, потому что уже подходила к высоченному бордюру, и это чревато было бы падением, если б я его не заметила. С облегчением вздохнув, я развернулась и быстро пошла вдоль бордюра, специально ударяясь об него правой ногой, но мысль, ударившая меня изнутри в черепную коробку, заставила меня сменить темп на более медленный и в конце концов остановиться.

Я встала как вкопанная около бордюра. Бесполезные в данный момент руки плетьми повисли вдоль расслабленного и сгорбившегося тела, которое я опять забыла проконтролировать. Вспомнив о нем, я естественно выпрямилась, но груз мысли был столь тяжел, что плечи опять незаметно опустились ниже положенного.

Мысль была следующего содержания: корчить-то я в лужу морду корчила, а отражалась-то там не я!

Может, я так выгляжу в данный момент? Это глупое предположение было сразу же отвергнуто, потому что волосы у меня до плеч и, как некоторые говорят, темно русые. Мне, правда, кажется, что я шатенка, но со мной об этом спорят. А, может, это вообще одно и то же? Но дело, разумеется, не в этом. А дело в том, что парень, который мне показывал свой длинный язык, почти брюнет, да еще и стриженный. Только сзади видны были колечки волос. Наверное, кудрявый. Да и вообще он был в бейсболке.

Я неуверенно провела рукой по голове, в надежде обнаружить там бейсболку, хотя никогда я подобного головного убора не носила, потому что сроду у меня не было ни одной бейсболки. Рука, временно задействованная, ничего кроме моих темно-русых или шатенистых волос до плеч на голове не обнаружила и снова вернулась в висячее положение.

Я довольно далеко уже отошла от того места, где была эта дурацкая лужа. Повернувшись в ту сторону, я насупленно поглядела вдаль, о чем-то думая. О чем, я даже не знала, но думала точно, потому что не думать я не могу. Хотя много раз пыталась не думать. И мне даже казалось вначале, что я не думаю, но тут же я осознавала, что сижу (иду, лежу) и как раз думаю о том, что „о! да я не думаю!“.

И вообще этого не может никто. И совсем недавно я поняла, почему. Дело в том, что если я перестану думать хотя бы на секундочку, то больше мысль ко мне не вернется никогда. Просто потому, что я не смогу захотеть думать снова, и именно из-за того, что ни единой мысли в голове не будет. И вот поэтому мы все время думаем.

Я шла, с трудом передвигая ноги, потому что возвращаться очень не хотелось, и снова прокручивала этот вывод о думании в голове. Мне было интересно, догадался ли кто-нибудь до этого раньше меня, или мне первой пришло это в голову. И еще меня осенило, что есть и другой вариант. На самом деле мы периодически не думаем, но об этом не знаем, потому что не можем об этом помнить…

Тут от слова „думать“ меня начало тошнить, и я перенесла мысли на другое. А именно — на лужу и на отражение, в ней увиденное мною. Было совсем непонятно, когда я успела так подробно разглядеть этого парня, тем более, что мне казалось, что это вообще я. Снова представив себе образ этой лужи, я дополнительно вспомнила, что парень, маячивший в ней, был очень даже симпатичный. Это потом он уже искривил лицо, а вначале просто смотрел. А вот когда мне пришло в голову наклониться над лужей и посмотреть в нее, и вообще зачем я это сделала, — этого я припомнить не могла.

Я шла еле-еле, крошечными шажками, уже не обращая внимания на людей, которым и это могло показаться странным. Какая мне вообще разница, что кажется странным им, когда тут я сама увидела вещь гораздо удивительнее? Но почему-то мне больше эту удивительную вещь видеть совершенно не хотелось, и я оказавшись метрах в трех от злополучной лужи, остановилась. Мне вдруг подумалось, что сейчас из лужи высунется рука или что-нибудь еще. Но лужа поблескивала под тускловатым заоблачным солнцем, и ничто в ней не подавало признаков жизни.

Набрав побольше в легкие воздуху, я шагнула по направлению к луже, потом сделала еще шаг, и еще. Шаги давались мне с трудом, хотя, по сути дела, ничего неприятного меня ожидать не могло.

Наконец, я подошла к луже и, нагнувшись, как в прошлый раз, посмотрелась в темную водяную гладь. Сердце болезненно сжалось, и я вдруг поняла, почему я так не хотела сюда возвращаться и чего я боялась. Я предчувствовала, что я могу увидеть в отражении. И я это увидела, и мне пришлось крепко сжать зубы и зажмуриться, чтобы мое состояние не пролилось слезами. В луже отражалась я.

* * *

Я медленно брела по направлению к ближайшему метро, размышляя обо всем случившемся. Оказывается, я боялась увидеть в луже не Его. А самое противное, теперь я боялась, что вообще Его никогда не увижу. От этого мне почему-то стало так горько, что слезы снова заспешили к своим железам, чтобы всем вокруг было видно, как мне погано. Но мне было не до них, и я не обратила внимания на то, что они стали скатываться у меня по щекам, оставляя мокрые следы. Люди, шедшие навстречу, наверное, смотрели на меня и удивлялись, но я на них не смотрела, чтобы не удивляться выражениям их лиц. Потому что они меня и без того иногда удивляют, а сейчас тем более.

У меня вообще три разных состояния, в каждом из которых я по-разному воспринимаю окружающих меня незнакомых людей, встречающихся в метро, на улице или еще где-нибудь. Иногда они меня удивляют и забавляют, хотя точнее было бы выражение — прикалывают, — но это слово еще не стало литературным, и я боюсь, меня неправильно поймут. Второе состояние — это когда мне до людей совсем нет дела, словно их не существует. Я ощущаю их аморфно-одинаковыми и никак не реагирую на их присутствие. А есть еще третий, самый неприятный момент, — это когда они меня просто-напросто бесят. То есть раздражают до ужаса и вызывают беспричинную злость. И тогда я еду в метро с ужасно недовольной физиономией, и игнорирую всех, за исключением тех случаев, когда я на кого-нибудь бросаю взгляд такой, что мне не хотелось бы, чтобы кто-нибудь так на меня смотрел.

Подходя к метро, я поняла, что сейчас у меня начнется как раз третье восприятие людей. Я почувствовала, что уголки губ уже презрительно опустились книзу. Поделать с собой я в таких случаях ничего не могу, так что единственный выход — не показываться на людях в такие дни. Но мне надо было домой, и я стала спускаться в метро.

Пропустив проездной сквозь щели турникета, я, внутренне содрогаясь, проскочила мимо нацеленных на место ниже пояса рычагов. Я всегда так прохожу сквозь турникеты в метро, потому что мне очень страшно, что эти рычаги выскочат. И боюсь я не того, что они ударят меня, а что вылетят резко и неожиданно. Так было пару раз когда-то очень давно, лет десять назад, и у меня до сих пор осталось это опасение. Еще одно неприятное ощущение у меня связано с эскалатором: я всегда запрыгиваю на него, потому что боюсь споткнуться. Правда, я никогда не спотыкалась там, но боюсь этого, сколько себя помню.

Сейчас я по привычке запрыгнула на ступеньку эскалатора, чем привлекла к себе внимание и без того зливших меня людей. Я постаралась не поднимать на них глаза, и эскалатор благополучно повез меня вниз, к поездам. Но как назло, когда я спустилась и стала ждать поезда, случилась третья вещь, которой я боюсь в метро. И боюсь я ее до такой степени, что когда-нибудь из-за нее я, наверное, попаду под поезд.

Пустой состав пролетел, не снижая скорости, мимо платформы в то время, как диспетчер объявляла об этом во всеуслышание, и издал громкий предупредительный гудок. Этот сигнал настолько ужасен, что я каждый раз шарахаюсь в сторону, когда слышу его, и не исключено, что когда-нибудь я шарахнусь именно в сторону летящего состава. Ну, а что из этого выйдет, понять не сложно. Так и в этот раз я отлетела от испуга на два метра, но, по счастью, на этот раз от края платформы, как и советовала диспетчер. Вообще, у меня такое ощущение иногда возникает, что машинистов забавляет издавать такие гудки, мчась мимо станции. Может, это действительно забавно. Меня пару раз катал знакомый машинист в кабине, но мне так и не довелось присутствовать во время испускания такого сигнала. А как знать, возможно, это и меня бы позабавило…