МеЛ
Сколько веревочке ни виться…
Лоренс вглядывался в лицо человека, говорившего с ним, но больше думал о словах, им сказанных.
— Неужели никого?
Моррис грустно покачал головой. Лоренс расположил его к себе любезностью и вниманием, и он решил рассказать о печальном.
Сказал, что за те месяцы, что он был рядом с Джуд, она вновь научилась откликаться на свое имя. Начала спокойно, не отвлекаясь, выслушивать все то, что ей говорили. Моррис рассказал, что пробовал показывать ей фотографии ее „отцов“ и мужа, но ни Гарри, ни Джона, ни Чека вспомнить она не смогла. Гладила снимки ладонью и качала головой, нет, не знаю.
Лоренс был ошеломлен. Он приехал высказать соболезнования вдове партнера по бизнесу только по официальной версии причины своего появления здесь. Но он сам, именно сам захотел увидеться с Джудит. Повода не было. Светиться без дела в доме вдовы Пазини Тэд не смел. И сейчас он был рад случаю, внимательно слушал помощника Джуд и, оглядывая дом, кое-что уяснял для себя.
Но того, что произошло с Джуд, того, о чем рассказывает близкий ей человек, Тэд и придумать не мог.
Моррис рассказал о лечении Джуд, о дуре соседке, мешающей им спокойно жить. О бессовестности родных Пазини. Об опасности очередной вспышки сумасшествия с возможным летальным исходом тоже рассказал.
Лоренс уже более трех часов был в доме.
Моррис остановился в рассказе. Что-то в лице Лоренса насторожило его. Скорее, его беспокойный взгляд.
Билли огляделся. Подумал, может гость заметил где-то беспорядок? Может дурно пахнет в доме? Но кажется, ничего такого.
Почему бледен вошедший господин? Почему он подозрительно вглядывается в лица мужчин, чьи фотографии в ряд стоят на маленьком столике „под дуб“?
— Простите, вы не сказали, как доложить о вас?
Лоренс осторожно улыбнулся и ответил вопросом на вопрос: „А вы кто? Что-то вашей фотографии я не нашел на снимках мужчин, окружавших эту женщину“.
Моррис успокоил ответом: „Это естественно, сэр. Там все покойнички. А я еще, слава богу…
— Но, кажется, у нее не было родственников? Только удочерители.
— Вот я — наиближайший. Удочеритель.
И Моррис честно рассказал внимательному гостю про его знакомство с Джудит.
— Правда, тогда мы ее всё куколкой звали. Уж больно хороша была.
У Лоренса непроизвольно вырвалось: „Была?“
Он помнил встречи с этой женщиной. Помнил, как удивляла, как завораживала она красотой своей. Тэд даже улыбнулся, вспомнив, как дрался с нею в номере. Как тяжело ему было не замечать в ней женщины тогда.
Он вздохнул, постоял среди пустого холла и повернулся в сторону гостиной.
Моррис все ждал ответа, но Лоренс так и не представился ему. Просто, как соболезнующий. Просто, как желающий тихо пожать руку жене компаньона.
Притягательно, располагающе вел себя Лоренс. И старый моряк отстал со своим вопросом. „Ну зашел добрый человек, и ладно. Сюда редко кто заходит из добрых-то людей“, — подумал Билл. И просто шел за Лоренсом, видимо решившим обойти весь дом в поисках затерявшейся в этих стенах женщины из его юности.
„Зачем я здесь? Почему она до сих пор не выходит из моей головы? Ничего радостного не связывает с ней. Ничего доброго вспомнить не могу. Глупость одна, да раны от встреч. Что за жизнь у нее? Сплошная петля. Удочерители… Ложь. Как она не остервенела среди такого? Как сумела не растерять человеческое в себе? Молчаливая, без капли зла и мести. Где же она?“
В одной из комнат висел портрет. Семейный портрет. Чек был изображен сидевшим в кресле, Джуди сидела на подлокотнике рядом.
„Красота, благородное величие — разве это чумазка из портовой забегаловки? Нет! Это тоже ложь. Откуда тогда ум и доброта в ее глазах? Откуда нежная благодарность к человеку, сидящему рядом? Удочерители… Нет, не все было просто в жизни твоей, куколка. Люди, окружавшие тебя, платили тебе взаимностью. Тебя любили, тебе верили те, кто и в человеке человеческого не замечал, все мерили. Ты одна им светила. Ты впитывала в себя их гордость, их важность, их нежность. И вот, вот этот портрет. Королевских покоев достойный. Какая красота в этой женщине…“
Тут он услышал легкое покашливание за спиной и шарканье ног. Тэд повернулся всем корпусом.
И обомлел… Крик вырвался из груди. Никакие россказни не смогли бы напугать его так, как вид этой страшной женщины. Но он узнал ее.
— Джуд, боже мой?!
Он отпрянул назад. Еле удержался на ногах. И все же устоял. Не отвернулся, не ушел.
Лоренс сделал к ней шаг, другой…
Он обеими руками взял правую ее руку и, ловя лишь признаки той женщины, которую он помнил, посмотрел ей в лицо.
— Боже мой, Джуд… это вы?!
Перед ним стояла высокая, очень худая женщина с наполовину обожженным лицом. Женщина, старая не столько, может быть, возрастом, сколько старостью, тлеющей в ее глазах. Там был пепел.
Волосы ее были тоже какого-то серого оттенка. По-старушечьи они были схвачены в пучок, и узлом намотаны на макушке. Морщину на лбу, что делала взгляд настороженно внимательным, пудра по-видимому уже скрыть не могла. Тушь, густо наложенная на ресницы, не делала взгляд четче. Глаза оставались безучастными и болезненными. Губы были только чуть тронуты помадой, как-будто по ним мазнули туда-сюда и все, забыли про четкость контура и милых давешних пухлостях.
Женщина была в тапочках. Стояла не прямо, а как-будто хотела
А Лоренс не мог назвать ей свое имя, так как все еще был в шоке от того сравнения, что видел вот сейчас, с тем, что хотя бы вот только что видел на картине. Или с той женщиной, которой он восхитился в Швейцарии, когда подавал ей руку. Он даже помнил, как пахла ее рука в длинной по локоть перчатке — жасмином. Как она… была красива…
— Боже мой… Джуд…
Он понял, что садовник не солгал ему. Болезнь действительно глубоко засела в душе этой женщины. Тэду подумалось, что она его никогда не вспомнит.
— Простите, я… Я был партнером вашего мужа. Вчера исполнилась годовщина этого печального события. Все произошло на моих глазах… Я и мой брат тогда стали случайными свидетелями этого жестокого убийства. Просто не понимаю, как могут люди решать свои личные проблемы столь чудовищными способами. Это ужасно. У меня точно так же был убит когда-то отец… И я, может быть, как никто понимаю ваше горе и… безумие по случившемуся.
И вдруг что-то мелькнуло в серых глазах женщины. Как огонек голубого не палящего пламени. Тихим, с теплым оттенком былой нежности, голосом она произнесла: „Вы… все-таки выгнали свою жену, что соблазняла мальчика-лифтера? Вы сделали, как посоветовал вам ваш кузен?“
Это были первые, сказанные связанным предложением, слова Джудит за последний год.
Тэд почувствовал, как у него пересохло в горле и сводит руки. Он не отличался чувствительностью, но этот случай, эта встреча всколыхнула в нем глубокие чувства.
Он, наконец, поцеловал ей руку. Выпрямился и, собравшись с силами, улыбнулся.
— Да, это я, Джудит. Правда, я не знаю, как вы… Впрочем, разве это важно сейчас? Вы, вы…
Он обнял женщину, тесно прижав ее к себе.
— Вы прекрасны, вы, как всегда, прекрасны, Джудит. Рад, что я могу видеть вас.
Она коснулась его волос, лишь чуть-чуть тронутых сединой.
Погладила его лицо, почти без морщин.
Они смотрели друг на друга. И в каждом что-то менялось.
Он слышал, как грохочет его сердце. Он чувствовал мягкость и теплоту ее рук, касающихся его лица. Нежный, чуть уловимый запах жасмина кружил ему голову.
Джудит улыбнулась и, не сводя взгляда с Тэда, произнесла: „Как приторно пахнет цветами. Правда, мистер Лоренс? Как на похоронах. Слишком много роз…“
Она огляделась.
— И все — белые, белые…
— Вы правы, Джуд. Мне тоже показалось здесь невыносимо душно. И именно от избытка увядших цветов. В фольге, на коробках, на полу… Вы правы. Ах, как вы правы, Джуд.
— Вы ведь уже взяли у меня кулон вашего отца? Вы думаете, я взяла что-то еще?
Какое чудо была ее улыбка… Ее голос просто очаровывал его. Лоренс уже не видел грубых шрамов от ожогов на ее лице. Мышиный цвет ее волос не пугал его.
— Простите меня, я был тогда с вами так груб. Этот кулон, он, конечно же, не стоил… Мне очень жаль.
— Неправда. Вы сейчас лжете. Ведь так? Вы лжете?
Тэд вобрал в легкие воздуха, но ему казалось, радость сейчас порвет сердце, оно просто не справится… со всем этим.
— Да. Да, вы правы. Я лгу. Конечно же, этот кулон был дорог мне. Это семейная реликвия Лоренсов. Пять поколений мужчин носили этот кулон. И я, как единственный сын, сын жестоко убитого отца, конечно же, я хотел вернуть себе эту вещь. Как память. Но я не солгу, когда скажу, что позже я думал о вас. И уже совсем иначе, поверьте. Вы могли бы просто расплавить или разрезать его на куски и продать. Но вы так не сделали. Вы дополняли свою красоту этим мужским символом власти в нашей семье. Вы… Вы просто спасли эту вещь для всех будущих поколений Лоренсов. Я очень рад, что вы — мужественная женщина, взяли его тогда. Ведь вы не убивали отца, это сделал кто-то из Пазини. И я не солгу, если признаюсь, что я рад, что эта вещь свела нас. Джуд, это грустно, но вместе с тем прекрасно, что мы встречаемся с вами в переломные моменты наших жизней.