Автор: Вланес
Дыхание земли
Во прахе и пыли.
Над нею ночь тиха,
И слышно лишь одно —
Жужжит под кровью мха
Ручья веретено.
Здесь небо тяжело
На лоб земли легло.
Ручей похож слегка
На лезвие клинка:
Отбита рукоять,
И сталь его груба.
Здесь ива, словно прядь,
Отброшена со лба.
Разбит во тьме долин
Рассвета клавесин:
На клавиши упав,
Змеятся струны трав.
И там, где холм покат,
Вдоль высохшей реки,
Как ангелы, летят
Ночные мотыльки.
Какая замурованная дверь
Открыться не посмеет? Два шага,
Один вблизи, другой издалека,
Коленям, ослабевшим от потерь,
Покажутся одним. Все знает память,
Водою времени ее нет, не разбавить,
Но мы мешаем. Будет в свой черед
И древо новое, в котором новый год
Отметину оставит.
Память правит,
Как дымной колесницею, душой.
Я был тогда ребенком, небольшой
Размах моих шагов давал мне право
Мечтать о большем. Только все не так:
Становится лишь дальше переправа,
Когда в нее нацеливают шаг.
Я приближался в дивном недоверьи
К ведущей в неозначенное двери:
Казалось, руку выдержит замок
И не отломится. Но краски осыпались,
От этого я их не уберег,
И вещи мне во времени казались
Утратившими линию и срок.
И главного — протянутой руки —
Не замечал я. Вещи убегали
В какие-то неведомые дали,
И слишком становились далеки,
И так блестели в сумерках тоски,
Что я прощал им это наважденье,
От всех вещей я принимал терпенье
К вещам. И это все. Одних дорог
Хватает для их меряющих ног,
Другие ускользают из-под шага,
Но главного — решенья сделать шаг —
Нам не дано почувствовать никак.
Небес испепеленная бумага
Сжимается и, смешанный с дождем,
Стекает пепел.
Все мы сходны в том,
Что ищем одинакового в небе
Из той петли различий, где всегда
Нас омывает времени вода.
Но я запомню, как скрипел засов,
Как повернулась дверь, и мглу затишья
Прорезал свет нездешних голосов,
А там — кровать, часы и пятикнижья
Серебряный обрез, и в потолке
Пятно от абажура.
Налегке
Ты движешься, и тем часы заводишь,
Садишься, и со стрелок глаз не сводишь,
И тихо растворяешься в былом,
Ребенком слыша ливень за окном.
По слабому мерцанию ручья,
Наполовину погрузившись в ровный
Зеркальный сон…
Воспоминанья нет.
Зеркальный сон охватывает спящих,
Тогда они не помнят ни ручья,
Ни водорослей, мерно шелестящих.
Как тиною заляпанный плавник,
Виднеется рука. Вполоборота
Застыла голова, где распростерта
Прядь рыжих нитей. В горле вспучен крик,
Как будто от волненья стеклодува
Кипящий шар слегка качнулся вбок.
Сцепились скобы пальцев, как замок,
Где почерневшими клочками лилий
Безвольно вяжет вялая волна.
Ушло под воду платье, где оно
Угрюмому молчанью предано,
Ни шелеста меж складок, ни бряцанья
Бубенчиков на тонких башмачках:
Оно теперь теряется в лучах,
Летящих не в ту торону, слегка
Позеленев, разболтанною прядью
Ложащихся на трещины замка.
Так уплывает смертная от смерти
Под всплески рыб и щелканье рачков,
И трогают оборванные сети
Носки ее размягших башмачков.
Офелия, голубка, я пишу тебе
В надежде быть услышанным. Ты просто
Качни рукой, и на моей судьбе
То отразится.
Ты просто, не поворачивая головы,
Взгляни наверх,
Сквозь белое пыланье лилий,
Где индевеют клочья синевы,
И журавли без видимых усилий
Их дальше рвут. Ты посмотри туда,
Где куполом изогнута вода,
Которая все погружает в топи,
Когда ее страдание растопит.
Мне стоит только пальцем повести,
И тьма вещей сбивается с пути.
Извне я отшлифован, как монета,
Прикосновеньем каждого предмета.
Я движусь, продлевая нитью нить,
И эту сеть уже не распустить.
Офелия, голубка,
Я прозреваю счастье рыбака,
Когда ладони слишком золотыми
Становятся от крупной чешуи.
Офелия, золотая рыбка,
Ни золота ты мне не принесешь,
Ни лилий, ни стрекоз.
Покрыта сплошь
Наплывами безумных жарких грез,
Обрывками бессвязных снов,
Ты уплываешь.
А наша мысль
По берегу бежит,
Рвет волосы, но разве ты оставишь
Родной ручей, с воздетой головы
Польются капли в шепот синевы
И, удивляясь странному безмолвью,
Холодные глаза нальются кровью.
Офелия,
Ведь что моя судьба,
Как не отображенье утонувшей,
Когда часы становятся все глуше
И память к настоящему слепа…
Качнутся стебли лилий вдалеке,
Качнется отражение в реке.
Во взгляде, опускающемся ниц,
Прорежется отчаянье зарниц.
И под седлом заломленной спины
Смирится нетерпение волны.
Ты это отражение не тронь,
Напрасно не вытягивай ладонь.
Чем ближе ты подходишь, тем слабей
Тот образ проступает средь зыбей.
Так уходи, оставь ее одну
Укачивать студеную волну
И, косы распустив, пускаться вплавь,
В уснувших снах угадывая явь.
Что-нибудь в здешней доле
(На пестром поле),
Что-нибудь в этих ставнях,
Моя иная,
В этих оплывших стеклах
(Средь листьев блеклых)
Помнит о нас недавних.
Так, вспять считая
Дни, что уже далече
(Вне рамок речи),
Перебирая звенья
Одной цепочки,
Мы не найдем начала
(Роса — упала),
Не доцветем до пенья
И гула точки.
Прошлого плод запретный
(Старанья тщетны)
Не надкусить зубами,
Не рви напрасно.
Лишь на краю обрыва
(Не торопливо)
Ветер шуршит флажками
Орешни красной.
Птиц перелетных крики
(На окнах блики),
Вянущего пиона
Смешная челка.
Что же в вещах ушедших
(И отгоревших)
Так говорит влюбленно,
Так шепчет долго?
Между тобой и мною
(Росой земною) —
Бешеные расстоянья,
Где гибнет эхо.
Общее — уничтоженье
(Травы смешенье),
Общее — отмиранье,
Провал, помеха.
Будущего забвенье
(Былого память),
Память о том, что будет:
Как круг порочен!
Не отыскать решенье,
(В пазы не вправить
Ветер, что пыль закрутит
Со всех обочин).
Ветер, игравший далью,
(Впитай печалью
Мир до корней глубоких
Травы последней).
Море на светлом склоне,
(Сожми в ладони
Парусников далеких
Преображенье).
Нитью в узоре алом
(Хоть этим малым),
Следом, что чертит бритва
На теле спящем,
(Криком, что в белом поле
Не слышен боле)
Будет моя молитва
О настоящем.
Закат, как в голубом дворце пожар.
Прилив, как волхвование гитар.
Протяжным звоном, тягостным и низким,
Звучит пейзаж, пока холодный пар
Окутывает елей обелиски.
Последний луч, летящий на восток,
Как беглая кривая, пересек
Размытые туманом перелески:
Так режут хлеб слегка наискосок
Под томный гул печи и лепет детский.
Каменьев крупных спелое зерно
В нем спящим прошлым вновь пробуждено,
Но и на этот раз оно не сможет
Взойти, и упадет к нему на дно
То в этом дне, что в нем всего дороже.
О горечь возвращающихся лет,
Туч замерших небрежный силуэт,
Как много здесь такого, что вернется!
Так долгий псалм, вполголоса пропет,
Под сердцем все настойчивей поется.
Так книга, что открыта не на той
Странице, может, чистой и святой,
Ломает встречу ожиданьем встречным,
И лишь одной случайности простой
Не хватит дню, чтоб стал он безупречным.