Автор: Вланес
Светил торжественный зенит.
Фосфоресцирующий свет
Подобен бронзовым колоннам,
Стоящим в храме наклоненном.
Все кончилось, все дышит, спит,
И лиры дремлет силуэт.
Ковер, как море, на полу.
Чаш тонущие корабли.
Холодный пол в крупицах нарда
Блестит, как шкура леопарда.
День, снова брошенный в золу,
Как дарик, найденный в пыли.
Ночного неба алебастр.
Рулоны сложенных шатров
Напоминают эти тучи.
Девятой сферы звон дремучий:
Не храм, скорее, россыпь астр,
Нет, башни древних городов.
Нет, кубки, выпавшие в мир,
Их явно сколоты края,
А звук напоминает пенье,
Свет — запоздалое цветенье:
Так распускается инжир
И пахнет так судьба твоя.
Сам словно туча, где бурлит
И зарождается огонь,
Заснувших губ чудные трели
Как всхлипы сломанной свирели:
Вся плоть его немеет, спит,
И на груди цветет ладонь.
Как груда скомканных одежд,
Слежавшихся давным-давно,
Иль горка подгоревших зерен,
Иль холм, что даже в полдень черен —
Бордовый шар, его надрежь,
И брызнет темное вино.
О блюдо белого лица
В подвижных трещинах морщин!
Похож твой круг молочно-тленный
На первую звезду вселенной,
На первый дерзкий взмах резца,
Возникшего из тьмы стремнин.
Где лошадей гнетущий крик,
Где мрамор в брызгах молока,
Где надрывающийся голос,
Когда возницу, словно колос
Подрезанный, в единый миг
Глотают пыли облака?
Где чавканье пушистых губ
И вымени налитый плод,
Рассвета рдеющие пятна,
Что возвращают день обратно,
И гомон золотистых труб,
И прежней музыки исход?
Ума кружится карусель,
Остановить ее невмочь.
Пожар на волосах флейтистки.
Сегодня тучи что-то низки,
Да, не забыть посеять хмель,
И замуж надо выдать дочь.
И ты, чья флейта — ласточка в чехле,
Чьи губы — плоский камешек в золе,
И ты лежишь, как пояс на песке,
Как черствый ломтик в черном узелке.
Ты яблоко надкусывай, пока
Сочится вязкий сок из тростника.
Надламывай тростник, и ни одно
Из узелка не выпадет зерно.
Рука твоя как высохший челнок,
Как в паутине бронзовый брусок.
Те пальцы, что держали на краю
Летучей флейты гибкую ладью,
Лежат, не сохранив ее для стай,
Наполовину свесившись за край.
Ты, ветром проведя над головой,
На полутон его понизил вой.
Ты филина горящую стрелу
Пустил звучать и мчаться в полумглу.
Как хлынула багровая река
Из вздутых туч! Как цель была близка!
Пусть две реки сливают кровь и свет,
Пусть кажется, что возвращенья нет,
И, словно губы женщины во сне,
Пусть пальцы сеют скорбь на этом дне!
Ладья летит, как белое перо,
Шипит, как раскаленное тавро:
Когда устанешь ждать, и петь, и ждать,
То закричит дитя, застонет мать.
1. Трепещет маргаритки лепесток,
Где ветром вынут мраморный сосок.
2. Весь мрамор полыхает, как трава,
И, словно море, мреет синева.
3. Невиданная эта белизна
Плывущей тучею оттенена.
4. Вихрь больше не опустит влажных крыл
На блеклый лоб, который позабыл
5. Тот миг, когда резца тугая сталь
Из камня извлекла его печаль.
6. Ребенок словно яблоко в ночи,
Собравшее закатные лучи.
7. На пальчиках, сцепленных, как замок,
Оставил поцелуй незримый бог.
8. Идет, слегка качаясь, как коса,
Что души отпускает в небеса.
9. Сквозь окна глаз заметен вдалеке.
Свинцовый храм на розовой реке.
10. И если молча руку протянуть,
То пальцы, проскользнув, продолжат путь.
11. И если что-нибудь произнести,
Застынет слово камнем на пути.
12. Ребенок приподнялся, как кинжал,
И обнял камень, и поцеловал.
13. Как сердце, что с рассудка сорвалось,
Замедленно прошел его насквозь.
14. Светила точно камни на ковре,
В расплавленном плывущем серебре.
15. Цветов сырые, смятые клубки
Неспешно распускают лепестки.
16. Над впадиной, где черная вода,
Как вишня, наливается звезда.
Но в лабиринте смолкшие шаги
Цветут, как придорожные цветы;
Но возле русла высохшей реки
Водою пахнет мятная трава;
Но в книгах тех, чьи души далеки,
Окрашены все мысли в здешний цвет.
Так лунный ландыш на твоем плече,
Упавший с недоступной высоты,
Оттуда, где мерцание свечей
Не гасит даже в полдень синева,
Лежит: его принес тебе ручей,
В котором вместо струй журчат слова.
Светила, уносящиеся вдаль,
Протягивают звездные мосты,
По ним нисходит звездная печаль,
Которой ничего печальней нет,
Поэтому и пальцам мять не жаль
Из мрамора изваянный букет.
В холодной нише спящее дитя,
Меж губ, во сне смеющихся, просвет,
Последняя уступка забытья,
Два кубка с гулким эхом пустоты:
Полночный свет, края их золотя,
Читает, что душа на дне жива.
Уста, к лицу прильнувший мотылек,
Дыханием приглушенным согрет,
С рассветом унесется на восток,
Напившись в этом море немоты,
И сна полураспутанный клубок
Уронит с края мраморной плиты.
Так старый камень, пахнущий дождем,
Живому неразгаданный ответ,
Один замкнулся в образе своем,
И даже если в прочем жизнь права,
Когда пускает стрелы в каждый дом,
То здесь ее слабеет тетива.
Я знаю так давно тебя, что мысль
Сворачивается молоком.
Я так давно люблю тебя, что день
Спит за лазурным потолком.
Уснули все предметы, ждать устав,
Когда, на свете этом или том,
Ты, наконец, лишишься высших прав,
Замкнешься в ощущении простом.
Но, тихо проникая до глубин
Кричащей матери моей,
Как проникает ошалевший дождь
В смешение ветвей,
Как проникает, выпрямившись вдруг,
Воспоминание в гробницу дней,
Неумолимо чертишь ты свой круг,
С годами все ровней.
И, может быть, тебя утрачу я,
Ведь все конечно, что еще живет,
А бесконечное давно ушло
За грани забытья —
Вот так и ты, ступая на ступни,
Закрыв глаза, пройдешь по склону лет,
И молча погашу свои огни,
И будут не нужны ни мрак, ни свет.
— Ничто еще: ни содроганье веток
В проеме стекленеющем, ни ветер,
Связавший в узел листья и мосты,
Ни то тепло, которым тяготимся,
Ни холод, от которого бежим,
Ничто еще тогда не предвещало
Рождения вселенной. Полузнаки,
Иероглифы движений, испещрив
Куб комнаты, казалось, не иначе
Нас знаньем наделят, как только вскользь,
Как только в нерешительность уйдя.
— И было утро, и был вечер, оба
Наполненные тем же ожиданьем,
И все страннее становилось слышать
Журчащий хаос звуков и речей,
В которые, казалось, погрузилось
Навечно тихое существованье.
— Как Люцифер, от вечности отпавший,
Чтоб вечность отыскать на самом дне,
В тот первый миг еще не осознал,
Что совершилось отпадение: ему
Ни ангелы о том не прошептали,
Ни облака, сгрудившиеся вкруг
Отяжелевшего внезапно тела,
Когда сквозь тело пробивалась плоть,
Пуская корни глубже всех растений
И ароматней всех цветов зайдясь
Дыханием тоскливым, непривычным,
Вот так и я прочерчивал свой круг,
Не понимая, не желая видеть.