Александр Яковлев
Драйверы
Боб затрясся в припадке смеха.
— За что я тебя люблю, Витька, — с тобой не соскучишься.
— Какой уж есть. Друзей детства, как и родственников, не выбирают. Ты лучше прикинь, как у нас с горючкой? На сколько хватит?
— По моим выкладкам — когда выехали, в баках было литров пятьсот. Значит, грубо говоря, на тысячу двести километров, как минимум, должно хватить. Движок вроде бы нормальный — лишнего не жрет. Можно до Кандалакши идти спокойно. Но, на всякий случай, конечно, еще где-нибудь дозаправимся.
— Боб, ты, все же, что об этих чеченцах думаешь?
Борька пожал плечами.
— Бандиты — они и есть бандиты, что чеченцы, что китайцы, что русские. Хотя… Я не нацист, Витя, но уж больно эти ребята расшухарились в последнее время. В такой ситуации и не вредно было бы иной раз по соплям дать. Помнишь, у Жванецкого давным-давно миниатюра была — о каком-то стебовом государстве, народ которого занимался воровством и бандитизмом? Очень даже похоже… — Борька помолчал, затянулся „беломориной“. — Хотя, при чем здесь чеченцы? Мент-то наш был, русский… Да забудь ты об этих уродах, Витя. Мы уже от них далеко-далеко отъехали.
— Забудешь тут… Кроме бандитов есть и еще небольшие нюансы в этом деле…
— Какие? Ты — о паленой водке?
— Не только… Ладно, потом как-нибудь расскажу.
— Темнишь, Витька?
— Чтоб я сдох… Честное бла-ародное.
— Ну, ну… Пристрелить бы их, как собак, бандитов этих, — вдруг кровожадно прорычал Боб.
— Тоже мне, стрелок нашелся… — сказал я. — Машины курочить он жалеет, а людей — пристрелить. Хотя, если честно, Боб — самое милое дело этих козлов перестрелять. Нерв они мне все же сделали…
— А мне? Это я внешне держусь, а внутри чуть не обоссался от страха. Я вообще сам себе удивляюсь, как это мне так лихо из кабины выпрыгнуть удалось? Да еще с автоматом наперевес. Как спецназовец. Вполне мог сгоряча себе что-нибудь отстрелить. Или упасть на карачки. Представляешь? Хлоп! И на четыре кости перед ментом бы грохнулся, — Борька, представив эту комическую картину, даже головой покачал. — Вот бы хохмочка была. Слава богу — устоял. А и нагнал же я страху на этого долбоеда! Он, бедный, чуть в обморок не грохнулся. Ты видел его рожу? Зато потом такой мандраж на меня самого нашел — еле сдерживался, чтобы зубами не клацать. Но Ахмет… — Борька покачал головой. — Лихой парень.
Лихой парень Ахмет уютно посапывал в спальнике. Неужели все-таки спит? Вот это нервы! Пистолет он отнял… Странно, очень странно…
Некоторое время мы опять помолчали.
— Устал, наверное, Борь? — спросил я. — Давай сменю.
— Да нет, не с чего пока уставать. Всего-то проехали… Хотя, глаза вот немножко, а так…
— Не в расстоянии же дело. Чтобы такую скорость, да на такой дороге держать… — Борька по-прежнему гнал за сотню.
— За переездом, пожалуй, смени, — согласился он. — Только, Вить, ты все же повнимательней за хвостом шаланды на поворотах следи. Прицеп хоть и не длинный, но на такой дороге контейнер вполне может в кювет слететь. А за ним и тягач. Так что не гони очень. Восемьдесят — вполне достаточно.
— Сам-то сотню давишь…
— Машинка нам действительно хорошая попалась. Дизелек классный. Могу и быстрей, только движок масло жрать будет. И потом, я — это я, Витек. Мастер спорта по автокроссу. Забыл? Не „мото“, заметь, а „авто“. Знаешь, на чем гонялись? Я тебе не рассказывал?
— Боб, я тебя почти полвека знаю. Ты мне уже рассказывал все. Вообще — все. Ничего нового от тебя я не могу услышать в принципе. И я прекрасно помню, на чем и как вы там за кем-то гонялись.
— Классно гонялись, — ностальгически вздохнул Борька. — Кросс на грузовиках по бездорожью. Точно говорю. Сначала — ДОСААФ, потом — спортклуб армии. Куда этим пацанам до нас! Багги эти ублюдошные, ралли… Вот мы в таких передрягах бывали… У меня стотридцатый „ЗиЛ“ переделанный был. Усиленная подвеска, движок форсированный. Дуга в кузове над кабиной мощная. Бывало, летишь на своем „зилке“…
— Знаю, знаю: „метрах в пяти над землей“.
— Да, — сказал Борька. — Летишь, летишь, и ничего, а потом сразу на все четыре — жах! И только зубы — щелк! Красота! И ничего, жив пока. Хотя и со мной всякое может случиться. Никогда нельзя наперед зарекаться.
— Боб?
— Ну что — Боб?
— Ничего. Завязывай херню строчить. Ахмет уже спит, женщин тоже в кабине не наблюдается. Так что не выделывайся — не перед кем.
— Эх, Витюха…
— Все. Заткнулся. Тихо. Чапай думать будет. Борька замолчал и глубоко затянулся папиросой. Я прикинул в уме нашу скорость, расстояние до одного укромного местечка, неподалеку от поселка Лоухи, вероятность погони и попытался все это сложить, умножить и разделить. Получалось все не столь уж и хреново. Как-никак, а кое-что, кроме Борькиного автомата, у нас в резерве было. На самый крайний случай. Был один поворот на дороге, вернее — небольшой отворот в сторону, о котором в кабине кроме меня никто пока не знал. Если олонецкие разбойники были обычными дорожными бандитами, то побаиваться нам, в общем-то, и нечего — никакой погони не будет. Как ехали, так и дальше будем ехать. А если не совсем обычные?
Ахмет же сказал, что те засранцы в „рафике“ запросили сумму неподъемную… С чего бы это? Может, не все так чисто в королевстве датском? Тупеешь ты, Витек, тупеешь. „Не все чисто“ — очень мягко сказано. С самого начала ведь стало ясно, что этот рейс заморочечный. Сначала — восемьсот баксов, потом Гена со своими ненавязчивыми советами. Вернее — очень даже навязчивыми…
Вообще-то, непонятно — неужели случайно все так совпало? Я ведь тогда просто шел по улице…
Никого не предупреждал о том, что вообще куда-то пойду, ни с кем не договаривался. Шел себе и шел… И случайно встретился с „рыбником“.
А потом — Ахмет. А после Ахмета — Гена…
Гена ведь тоже — абсолютно случайно. Он сам мне сказал, что минуту назад в квартиру вошел и моему звонку удивился очень.
Ну ни на одном этапе этой цепочки не выстраивается чей бы то ни было умысел! Сплошные случайности. Вот чертовщина!
Ладно. Пока едем, а дальше — будем посмотреть. Если в ближайшее время ничего с нами не случится, не объявится погоня — значит, обошлось. Ну а если что… — пойдем на прорыв к тому поворотику заветному.
Борька за баранкой сидел с обиженным лицом. Вот, уже и надулся. Господи, ну до чего обидчивый!
— Лучше скажи мне — почему ты тогда Универ бросил? — спросил я, стараясь поддержать затихшую беседу. — Сейчас бы в заграницах ошивался. Может быть, даже послом тебя куда-нибудь отправили…
— Ага, отправили… бы… послом. Ха-ха-ха. Расхохотал ты меня, старик, — Борька при первой же возможности перестал на меня обижаться. — А знаешь, Вить, не жалею. Вдруг скучно мне там что-то стало до тошноты. Тогда на филфаке все такие хорошие были, правильные, комсомольцы из хороших семей. А я кто? Гопота литовская. Послом… — Борька тихо засмеялся. — Ослом я там был. Не в смысле учебы, а по положению в обществе… Учитель в школе — предел мечтаний. Или — в шпионы… Нас, пацанов, как только на третий курс перешли — а нас, мальчишек, всего пятеро в группе было, остальные девки — гэбисты сразу вербовать начали. Прямо в кабинет декана по одному вызывали и беседовали. Карьеру предлагали… Какой-то хмырь серенький так мне и сказал, мол, хочешь — в штат возьмем, а хочешь — вне штата… то есть „сексотом“.
— Не от тебя первого я эту слезную историю про вербовку студентов в КГБ слышу…
— Значит, у них метода такая, — ответил мне Боб. И продолжил, — И на зарубежную работу сразу карт-бланш, говорит, получишь. А можно — и здесь. Ну а если откажешься, мол, не маленький — понимать должен. Вот я и решил послать все к… матери. Лучше уж я, как все нормальные люди, срочную отслужу и в гонщики подамся. И противно так — будто в дерьмо руками вляпался. Так все и было.
— Получается, что все мужики-филологи из Универа гэбистами заблатованные. Так?
— За всех не замажусь, — Борька аккуратно затушил окурок в пепельнице.
— Меня, слава богу, не вербовали. Только в армии в партию записать пытались, но я не пошел.
— Ты же на вечернем учился, да еще после армии — такие им не нужны, Витек.
Да… Вот уже и забывается помаленьку „светлое время“ вначале простого, а затем „развитого“ социализма.
Глава тридцать первая
В далеком северном краю,
Как бородавка на… лице,
Стоит вонючая Сегежа.
Вокруг — не море, не река…
Да это просто — ББК!
Неподалеку — ЦБК —
Премерзко пахнет…
Местный фольклор, возможно, лагерный.
Петрозаводск мы прошли где-то в половине девятого вечера. Вернее, мимо Петрозаводска прошли, поскольку сам город — справа от переезда, а нам — налево.