Кирилл Субботин

…меня бережёт

Дима. А чего тут сравнивать? Это гражданка, здесь все по-другому. Чечня отсюда за хрен знает сколько находится, здесь не действуют те законы.

Федя. Ты ошибаешься. Ты просто не видишь этого, на самом деле все то же самое: каждый хочет оторвать себе кусок побольше, и ему насрать на других, понимаешь? Знаешь, как я контузию получил?

Дима. Какую контузию? У тебя контузия?

Федя. Перестань, я все прекрасно слышал. Война тоже этому учит — не спать никогда. Так вот, а получил я ее благодаря ему. Сидим в доме, отстреливаемся от чеченов. Вдруг, метров за десять слышу, упало что-то. Граната. Я его сразу за укрытие бросаю, силы тогда больше было, сам следом за ним. Я его собой закрыл, и уши его своими руками заткнул, чтоб не оглох. Взрыв! И я просыпаюсь в лазарете на второй день после этого. Глухой я, Дим, наполовину. А слуховые аппараты — денег нет на них. По губам читаю. И все из-за него… Ты думаешь, я жалею об этом? Не-а. Ни фига. Какой бы он ни был урод, я рад, что он до сих пор жив.

Дима. А то, что он тебя подставить хотел, это ты ему простишь?

Федя. Да. Потому что мы с ним лучшие друзья. Мне не важно, что он для меня делает, мне важно, что я делаю для него.

Дима. Не понимаю я тебя.

Федя. Конечно, я ведь ненормальный. Ненормальные все ведь такие, правда?

Молчание. Врывается тройка милиционеров с дубинками в руках. Один из милиционеров открывает решетку.

Милиционер. Что здесь за шум? (Видит валяющегося на полу Ваню.) А, подрались, значит. Что, сроки не поделили?

Федя. Товарищ сержант, он вот на него налетел, а я его и утихомирил.

Милиционер. Да? Себя сначала бы утихомирил. Ладно, вы двое себя тихо будете вести?

Федя. Тише не бывает, товарищ сержант.

Милиционер. Тогда мы этого в соседнюю посадим, чтобы не буянил.

Два других милиционера берут с пола Ваню и перетаскивают в соседнюю камеру.

Милиционер. (Двум другим милиционерам.) Ребят, вы смотрите, не колотите его, нам уже хватит одного на сегодня.

Милиционеры. Так точно!

Вся троица уходит.

Дима. А что с тем, что в той камере сидел?

Федя. Убили его. Когда ты с адвокатом уходил, врачи пришли, зафиксировали факт смерти и все — в морг. Ты же слышал — оказывал сопротивление сотрудникам милиции. Они все так могут списать, они же представители закона.

Дима. Да, точно. А вас спрашивали?

Федя. Да кто же нас спрашивать будет? Помер — в морг. А почему — не важно. Я бы сказал все, как было, но за Ваню побоялся. Нас ведь следователь обещал в дерьмо посадить. Я-то хрен с ним — сам сказал — сам виноват. А он?

Дима. Да что ты положить на него не можешь, я не пойму?

Федя. Не могу, он мой друг.

Дима. А на себя, выходит, можешь?

Федя. Да. Знаешь, это бестолковый разговор, и я хочу его прекратить.

Ваня. Нет уж, воркуйте дальше, голубки. На Ваню всем положить, одни вы хорошие, а Ваня плохой.

Федя. Вань, помолчи, никто про тебя ничего не говорит.

Ваня. Да хорош отнекиваться, все равно вам хана обоим. А раз ты мне друг, так какого хрена ты мне снять все не помог?

Федя. Ты идиот. Ты ни черта не понимаешь. Это не дружба, пойми ты наконец, это подельничество.

Ваня. Мне насрать.

Федя. (Диме.) Вот видишь, ему насрать, а мне нет. Я же ненормальный. Ты думаешь, я обиделся, когда ты сказал, что я ненормальный? Нет. Я же на самом деле такой. На правду не обижаются. Знаешь, что такое правда? Правда — это когда тебя всегда обламывают. Ты же меня обломал, когда сказал это. Может быть, я и хочу быть нормальным, но у меня это вряд ли получится. Я привык так жить и не хочу ничего менять.

Дима. А что по-твоему жить „нормально“?

Федя. Нормально? (Показывает на Ваню.) Это как он. Наплевать тебе на всех, живешь, пользуясь жизненными удовольствиями. Трахаешь баб, пьешь не просыхая, главное, чтобы родители денег давали, и все, и вся жизнь. А на остальных плевать тебе с высокой колокольни. Только потому, что так надо. Ты думаешь почему я ненормальный? Потому что таких, как я, намного меньше, чем таких, как он. То, чего меньше всегда считается ненормальным. Потому что это выходит за рамки общего. А что лучше — неизвестно. Для меня лучше, что меня считают ненормальным, так как я считаю ненормальными их. Так всегда. Просто никто никого не может понять. Да даже не не может, а не хочет. Их раздражает все, что они не понимают, и при этом не делают никаких попыток этого понять. А то, что не понятно — не нормально.

Дима. Федя, прости меня.

Федя. За что?

Дима. За то, что я такой же, как он. За то, что я такое же чмо.

Федя. Нет. Раз ты это понял, значит ты уже не такой. Ты думаешь, я себя чмом не считаю? Считаю, и еще каким. Знаешь, как я себя ненавижу за то, что просто не могу ничего сделать, чтобы Ваня стал как я? Как бы я ни старался, я все равно ничего сделать не могу.

Дима. А каким ты раньше был?

Федя. Полным уродом. Еще хуже, чем он. И ему это нравилось. А как инвалидность получил, все понял. Точнее, когда два дня без сознания пролежал. Я многое увидел. Увидел, как большие города превращаются в руины. Из-за того, что каждый рвал себе самый большой кусок. Люди ненавидели каждого встречного за то, что он лучше одет, или у него больше денег. А людей, которым не нужен большой кусок, не стало. Их уничтожили, убили за то, что они разрушают общую гармонию, потому что это ненормально. Потому что если человеку ничего не нужно, значит, он хорошо живет. Вот их логика. Сначала они будут мириться с этим, а потом зависть возьмет верх, и первые, кто умрет, будут люди, которым не нужен большой кусок.

А тем, кто их убьет, невдомек понять, что им не нужен этот хренов кусок из-за того, чтобы другим досталось больше. Я еще видел, как в руины превращаются и глухие деревни. Потому что там некому жить. Всех убили, потому что они не рвали кусок, потому что были довольны своей жизнью, пусть и бедной. В живых не останется никого — последний, кто выживет, пустит себе пулю в лоб. Ему некуда будет тратить свои деньги — то, к чему шел через горы трупов. И останутся только животные. И они будут жить по законам природы, по естественным законам, в отличие от людей. А природа больше не совершит ошибки, она больше не родит человека. Зачем его рождать заново, если он все равно обречен на гибель?

Ваня. (Смеется.) Ну ты прям философ, блин. Прозрение на него снизошло! Е-мое, рассказать кому — никто не поверит, что Федька Никитенко такие кренделя выписывает! Ха-ха! Его ж не в тюрягу, а в психушку уже давно пора!

Дима. (Феде.) Ты только что стал моим героем.

Ваня. Че?! Героем он стал, мать твою! Тоже мне, герой! Прям бэтмэн, е-мое! Че ж ты такого выдающегося сделал, а?

Дима. Слышь, Федь, не слушай этого олуха!

А Федя сидит и уже давно никого не слушает. Он плачет. Плачет потому, что не в состоянии ничего изменить. Ничего… Через несколько мгновений появляется лейтенант и Сергей. За ними следом идут пожилая женщина и мужчина. Это родители Димы. Мама Димы еле стоит на ногах.

Лейтенант. Вот, ваш сын, в целости и сохранности.

Родители Димы долго смотрят на него. Долгая пауза. Лейтенант, понимая ситуацию, уводит Диминых родителей в свой кабинет для оформления бумаг о подписке. Сергей подходит к камере.

Сергей. Ну что, как сейчас самочувствие? (Дима молчит.) Что молчишь-то? Раньше надо было родителей жалеть. Я пойду, за всем процессом прослежу, а потом придем и выпустим тебя. (Уходит.)

Федя. Вот, тебя уже выпускают, а мне еще несколько часов ждать.

Дима. Ничего, дождешься.

Ваня. Вы у меня, козлы, оба дождетесь!

Федя. Я в суд не пойду.

Дима. Почему?

Федя. Потому что. Не хочу его приговор слушать. Жалко мне его.

Дима. А себя тебе не жалко?

Федя. Ты, наверное, удивишься, но нет. Что будет, то будет, а в суд я не пойду.

Дима. Ну, как знаешь.

Федя начинает петь песню „Если друг оказался вдруг…“. В это время входит лейтенант.

Лейтенант. Так, очная ставка на время переносится. Средин, на выход! Домой едешь.

Дима. Федя, борись! Прощай. (Уходит.)

Федя продолжает петь. Появляется девушка с завязанными глазами. Платье ее все так же запачкано кровью.

Девушка. Вы прекрасно поете.

Федя. Правда? А вы очень красивая. А почему у вас платье в пятнах?

Девушка. Другого не может быть. Прощайте. (Уходит.)

Федя. (Вслед.) До свидания. (Ване.) Вань, ты как там?

Ваня. Иди ты в жопу! Разговаривать с тобой не хочу, говнюк!

Федя. Ну, как знаешь.

Федя опять начинает петь. Свет постепенно уходит.

5

Прошло где-то около месяца. Зал суда. Все как обычно: присяжные, судья, прокурор, адвокаты и т. д. На скамье подсудимых только двое: Ваня и Дима. Они сидят в сторонке друг от друга. Рядом с ними стоит лейтенант.