Кирилл Субботин
…меня бережёт
Петр Олегович. Ваня, ты меня просто не понял, или не хочешь понимать. А я тебя заставлю понять. И знаешь, как я это сделаю.
Ваня. Меня не колышет, тренди дальше.
Петр Олегович. Я тебя заставлю себя слушать, молокосос. (Уходит. Потом возвращается с двумя сотрудниками милиции, которые заламывают Ваню и кладут его на стол.) Ну, как тебе, хорошо? Знаю, что плохо. Вас ведь, недоумков, только силой можно заставить что-то понять. А теперь слушай, умник. Чтобы тебе хотя бы год сбросили, ты все скажешь, как я тебя вежливо попросил. Да? Да, я спрашиваю!
Ваня. Да, только отпустите. Скажите, чтобы отпустили.
Петр Олегович. Ха, так у нас же демократия, что хочу, то и ворочу, чего это я тебя жалеть буду? Ты тех ребят пожалел? Нет. А что же ты с меня требуешь? (Милиционерам.) Ребят, у вас случайно противогаза рядом нет?
1-й милиционер. Есть, а как же!
Петр Олегович. Слышал? Сейчас один из них за ним сбегает, и мы тебе тут слона устроим. Знаешь, что такое слон?
Ваня. Пожалуйста, отпустите!
Петр Олегович. Объясняю. Слон — это когда тебе на твою голову дурную противогаз наденут и воздух перекроют. И дышать ты никак не сможешь, разве что через известное место, понял?
Ваня. Отпустите, больно!
Петр Олегович. А им не больно было? А?!
Ваня. Больно, отпустите!
Петр Олегович. Ты точно понял, кого надо слушать?
Ваня. Да! Пустите!
Петр Олегович. А то сейчас добрый слоник придет, и никакая демократия тебе больше не поможет. (Смеется.) Ладно, отпустите. (Ваню отпускают.) Свободны. (Милиционеры уходят.) Понял, кто здесь главный? А демократию свою, выражаясь вашим же языком, засунь себе глубоко и надолго. Не было ее, нет, и не будет никогда, ясно тебе или нет?
Ваня. Ясно.
Петр Олегович. Хорошо. Я ж тебе помочь хочу, дурак. А ты на меня какого черта так говоришь? Демократия у нас. Ха-ха-ха, как смешно.
Ваня. Пусть меня обратно в камеру заберут.
Петр Олегович. Что, говорить не хочешь?
Ваня. Пусть отведут и все. Товарищи милиция, заберите меня в камеру, пожалуйста.
Петр Олегович. Значит, с ними ты вежливый. А со мной как?
Ваня. Товарищи милиция, ну е-мое!
Входят два милиционера. Они хватают Ваню под руки и уводят за кулисы. Петр Олегович один.
Петр Олегович. Вот идиот. Таких еще поискать. Им помочь хочешь, а они ни в какую. Сами умные, мол, без тебя разберемся. Да чего вы можете-то? Ни черта вы не можете, за вами только глаз да глаз. Сосунки, жизни еще не видели, а им уже свободу подавай! Сначала отвечать за поступки научитесь, а потом уже свободу требуйте!
Петр Олегович делает лицо, будто хочет что-то сказать, но машет рукой и уходит.
4
Опять КПЗ. По-прежнему в одной камере сидят три парня. В другой, что поменьше, никого нет. Федя спит на верхних нарах. Ваня лежит на нижних и грызет ногти. Дима сидит на своих нарах и ничего не делает.
Дима. Ну че, Вань, как тебе твой адвокат?
Ваня. Да лох он, че. Придурок. Козел, короче.
Дима. А че так?
Ваня. Я ему говорю, иди мол, дядя, погуляй, я в тебе, так сказать, не нуждаюсь. Нет, он мне начинает талдычить, что без него я ничего не сделаю. Вот Дим, у меня своей головы на плечах что ли нету? Есть, конечно. Че я, сам свои проблемы решить не могу? Могу. А тогда какого хрена он лезет? Ментов еще двух привел, говорит, я тебя заставлю себя слушать. Ага, помечтай, дядя. Так я тебя и послушал. Он мне, правда, дело одно сказал. Он говорит, что грабеж на меня повесят, а на вас только хулиганку спишут.
Дима. Мне мой адвокат то же самое сказал.
Ваня. А вот почему? Чем я хуже вас, а? Ничем ведь. Нашли просто козла отпущения.
Дима. Я тебе говорил тогда, брось, не надо ничего снимать. Нет,
Ваня. Слушай, один я в это дерьмо влезать не собираюсь. (Подходит к Диме, шепотом.) Димон, ты мне друг или нет?
Дима. А че такое?
Ваня. (Все еще шепотом.) Давай, знаешь какую фишку провернем: все на этого свалим, скажем, что он все снимал, там же в темноте не видно было ни хрена.
Дима. Да, а потом меня еще за ложные показания года на три упекут. Спасибо, мне такого счастья не надо.
Ваня. Да никто не узнает, Дим. Ты пойми, как бы он не отговаривался, нас все равно двое против него будет.
Дима. Да? А тогда скажи мне на милость, каким же образом все вещи украденные у тебя в куртке оказались?
Ваня. (Показывает на Федю.) Он подкинул. Ну че, Дим, давай?
Дима. Вань, знаешь что? Вот ты Федьку сколько знаешь?
Ваня. Со школы еще. А потом в Чечне вместе воевали.
Дима. Вот видишь. Вы с ним всю войну прошли, а ты ради собственной шкуры готов его подставить? Ты же меня меньше него намного знаешь, почему ты со мной решил договориться, ведь вы же друзья с ним? Уж меня бы тогда подставили, а?
Ваня. Он бы не согласился.
Дима. А почему ты думал, что я соглашусь?
Ваня. Потому что я думал, что ты нормальный пацан. Не то, что этот дебил. Он себя меньше жалеет, чем других. Он любому последнюю рубаху готов отдать, лишь бы ему хорошо было. Этим людям не жить, понимаешь? Нужно в первую очередь о себе заботиться.
Дима. Да? А ты не подумал, что ему нравится так жить? Может, он не может по-другому, а?
Ваня. Дак, он только после контузии таким стал. Он же ненормальный, его щас ни на одну работу не примут.
Дима. А ненормальные все такие. Их хлебом не корми, дай только что-нибудь хорошее сделать. А ты этим пользуешься, как последний отморозок.
Ваня. Кто отморозок?
Дима. Вот видишь, ты уже и меня готов растерзать. Вся твоя проблема в том, что ты никому не веришь. Ты считаешь, что сам со всем сможешь справиться, супермен хренов. Тебя когда в Рязани ловили два раза, ты сам себя освобождал?
Ваня. Да.
Дима. Ага, конечно. Знаю я все эти истории, как за тебя папаша твой кучу денег отвалил, а потом колымил по 24 часа в сутки, чтобы деньги все эти отработать. А ты ему хоть чем-то помог? Ни хрена. Нет бы на работу устроиться, хоть сколько-то денег в семью принести, а ты опять, как говно в проруби, мотаться начал.
Ваня. А ты на себя сначала посмотри. Ты такой же. Я уверен, что за тебя сегодня тоже отвалят ой-ей-ей сколько. А ты мне еще говоришь, че мне делать. Сам сначала так делать начни, а потом лечи меня хоть до полусмерти.
Дима. Я, по крайней мере, работаю.
Ваня. Да? И много ты в семью принес, мой хороший? Ни фига? Ноль без палочки? Конечно. Зарабатываешь-то 8 тыщ, а матери говоришь, что 3, да? И вместо того, чтобы всю зарплату отдавать, 500 рублей дашь, чтобы отвяла и все. Вот она, помощь твоя. А помнишь, как всю твою зарплату за один день уфигачили? А потом ты маме шиздел, что получку вам задерживают, бегал по всем знакомым, в долг брал, чтобы 500 рублей эти вшивые матери отдать? Так что, прежде чем меня учить, на себя посмотри. Ты-то считаешь, что родителям помогать нужно и все такое, а сам ни хрена не помогаешь. А мне на моих родителей положить. И сколько они тогда за меня заплатили, мне насрать. А не заплатили бы, отсидел, подумаешь.
Дима. И ничего не скажешь.
Ваня. А че ты огрызаешься? Че я, неправду говорю? Мне на моих предков положить большой и толстый, и я этого не стесняюсь, а ты стремаешься это признать, потому что ты сосунок еще, из-под маминой юбки еще не вылез.
Дима. Пошел в жопу.
Ваня. А чего так резко? Не хочешь быть сосунком, докажи мне, что ты не ссышь.
Дима. А ты меня на „слабо“ на свое идиотское не лови, все равно я скажу то, что мне посоветовал адвокат. Стрелы ни на кого метать не буду, даже на тебя, хотя я бы с радостью это сделал после нашей беседы. Скажу, что бил, а кто одежду и деньги брал, не видел. Все, отвали теперь.
Ваня. Щенок, слабак, зассанец. Как я вас, уроды, ненавижу. Ссыкуны драные! Как на войне с такими расправлялся, так и здесь буду. Я тебе этого никогда не прощу, понял? И вот когда я выйду, тогда держись у меня, падла. Все тебе припомню.
Ваня вроде бы успокаивается. Но это только вроде бы. На самом деле, он как хищник, ждет подходящего момента для удара. Дима ложится, поворачивается спиной к Ване. Через несколько мгновений тот со страшным криком бросается на Диму, пуская в ход все свои конечности. Он бьет Диму по почкам, по лицу — куда угодно, лишь бы удары достигали цели. Он продолжает избиение до тех пор, пока Федя, проснувшись от громкого шума, не начинает оттаскивать его от Димы подальше. Ваня, не теряя скорости, переключается на Федю. Тот легким движением блокирует удар Вани, и вот Ваня уже катается по полу, держась за живот.
Федя. Что здесь, вашу мать, творится?
Дима. (Сидит, согнувшись в три погибели.) Не знаю я… Говорили чего-то… А я только спать улегся, так он как наскочит со спины…
Федя. А он по-другому не умеет. Он и на войне так чеченов: сзади обойдет, и нож в спину. Он никогда напрямую не дерется, поверь, война этому учит. Там нельзя вперед грудью, первую же пулю поймаешь.