Иван Скобарь

Пушок

Похоронив Джульбарса в тихом уголке своего сада, отправился Кузьма на работу. Приходит, а ему тут же — новость. Оказывается, накануне вечером кто-то со своего покоса видел сильный дым от пожара. Вначале люди испугались, что горит лес, но, поднявшись на пригорок, разглядели, что горит вовсе не лес, а чье-то сено, сложенное в стога. Погасить огонь не было никакой возможности, так как сено полыхало уже вовсю, а тушить его было нечем, да и путь до места пожара был неблизок. По всем приметам выходило, что это сгоревшее сено принадлежало Кузьме Вершинину.

Бросив все дела, Кузьма запрыгнул в кабину МТЗ [трактор минского тракторного завода] и, вместе с подоспевшим Петровичем, помчался на свой покос. Кучи черного пепла, выгоревшая сухая трава и опаленный огнем кустарник по краям луга — вот и все, что осталось от труда Кузьмы, вот и все, что напоминало о масштабе случившейся беды.

— Сколько лет здесь живу, первый раз такой случай. Да, крепко ты кому-то насолил, — заметил Петрович, осматривая вместе с товарищем место происшествия. — Кто бы это мог сделать, догадываешься?

— А тут и гадать нечего, Молохова это рук дело, — ни капли не сомневаясь, произнес Кузьма в ответ.

— Думаешь, он? А зачем это ему?!

— Он, больше некому. С того случая, как проштрафился, с тех пор злой на меня, словно собака. Думает, что я на него заявил.

— А это действительно ты? — испытующе поглядел на товарища Петрович.

— Конечно нет, у меня отродясь таких мыслей в голове никогда не водилось. Поверишь? Мне его подозрение аж душу коробит. Неприятный он человек, да и упрямый вдобавок. Ни с того, ни с сего вбил себе в башку, что это именно я во всем виноват, и ничем его не переубедишь, хоть ты тресни.

— А может, и не он это вовсе сделал? — засомневался опять Петрович. — Может, отморозки какие позабавились?

— Брось, — отпарировал его сомнения Кузьма, заодно отмахнувшись и от поданной версии. — Молохов это, больше некому. Уже не первый раз он мне пакостит. Потолковать бы с ним надо по душам, не поможешь, Петрович?

— А что сразу я?! Тем более, что это, возможно, и не он вовсе сделал. В таком деле спешить нельзя. Сперва разобраться надо, а то, сгоряча, легко дров наломать, а после будешь затылок чесать, да уж поздно будет.

— Сам говоришь, что разобраться надо. Вот и приходи, вместе-то нам легче будет до сути докопаться.

— Ох, Кузьма, ладно. Что с тобой делать?! Зайду как-нибудь, — пообещал Петрович нехотя, словно превозмогая себя.

— А чего откладывать-то?! Сегодня и приходи, — предложил Кузьма.

— Сегодня не смогу, дела дома. А вот завтра или послезавтра зайду, — лишь бы отвязаться пообещал ему Петрович, сам, похоже, не веря своим словам.

— Я буду рассчитывать на тебя, Петрович. Больше мне здесь надеяться не на кого, — задумчиво произнес последние слова Кузьма и добавил с сомнением:

— Точно придешь?

— Конечно. Сказал, значит, приду. Ну что, поехали назад, а то хозяин нас, поди, уже потерял?

— Поехали, — буркнул в ответ Кузьма.

„Беларус“, громогласно взревев, завелся, расшумелся, удаляясь, и вскоре на лугу опять установилась прежняя тишина, лишь пепел слегка разносило ветром, да пахло гарью.

Последний случай еще больше охладил отношения Кузьмы с местным населением. Чувствовал он, что общественное мнение не на его стороне. Даже Петрович — и тот отстранился от Вершинина. Не сдержал он своего обещания, так и не пришел Кузьме на выручку. И задумался Кузьма: как ему дальше жить? Что касается хозяйства, то здесь было все поправимо. Сено для коровы Вершинин вполне мог позволить себе купить. Да вот только не знал он, будет ли от этого лучше его корове, не случится ли с ней какая беда, не дай бог. И решил он, раз пошло такое дело, избавиться от своей кормилицы и, продав дом, в очередной раз переехать на новое место жительства, куда-нибудь подальше от здешних недобрых мест. Корову Кузьма продал быстро и почти за бесценок. Собрался уж, было, объявить о продаже дома, да очередная напасть заставила его с этим делом повременить.

Из дома совершенно бесследно пропал кот Пушок. Дня четыре назад он вышел погулять, и до сих пор о нем не было ни слуху, ни духу. Обход участка и близлежащих окрестностей ничего Вершинину не дал. Ни самого Пушка, ни следов его пребывания нигде не обнаружилось. Все это было тем более странно, что Кузьмичевский кот никогда раньше не отлучался из дома больше, чем на одни сутки. Сам Кузьма до того душевно сблизился со своим котом, что тот стал для него будто родной человек. Запланировав отъезд, Вершинин рассчитывал забрать Пушка с собой. Потеря кота серьезно огорчила Кузьму. После гибели жены и дочери еще ничто не расстраивало его до такой степени, как исчезновение этого пушистого чуда природы, к которому Кузьма очень сильно привязался и в котором буквально души не чаял.

С тяжелыми мыслями Вершинин вышел из дома, собираясь идти на работу. Однако, не успел он закрыть дверь на большой висячий замок, как откуда-то со стороны сада послышался до боли знакомый голос Пушка, невесть откуда возвращавшегося к себе домой. Не мог Кузьма уйти из дому, не накормив своего любимца. Но к еде Пушок почему-то почти не притронулся, попил немного молока, что брал Вершинин у знакомых специально для своего кота, и попросился на свежий воздух. Все это показалось Кузьме очень странным. Больше трех суток не был его Пушок дома, наверное, ничего за это время не ел и есть не хочет. Странно. Не заболел ли чем, бедняжка?

Оставив еду на крылечке под навесом, Кузьма поспешил на работу. Пробегая мимо скамейки, что уютно располагалась в ближнем углу двора, под старыми раскидистыми березками, он обратил внимание на сидящего на ней с потерянным видом Пушка. Их взгляды встретились, и Вершинин вдруг интуитивно почувствовал всю глубину переживаний своего четверолапого друга, словно неприятно окунулся в нее с головой.

„А ведь он прощается — и со мной, и с этим дивно-свежим, ароматным воздухом, и с этим чистым, бескрайним голубым небом, чья возвышенная красота его уже не радует, со всем белым светом прощается!“

Отогнав от себя мрачные мысли, Кузьма улыбнулся и как мог приветливо произнес:

— Пушок, киска, чего ты такой хмурый сегодня? И не ешь ничего. Куда это годится? Я там тебе на крыльце и колбаску, и молоко оставил, давай наверстывай! Не скучай, вечером вернусь, уху варить будем!

От последних слов тоска во взгляде Пушка не убавилась, и он, опустив голову, просто отвернулся.

В трудах и заботах день пролетел незаметно, и в очередной раз настал обычный вечер. Вершинин возвратился с работы усталый и довольный сделанным. Отпирая замок на дверях своего дома, Кузьма обратил внимание на котовью еду, остававшуюся нетронутой. Беспокойство враз завладело всем его душевным состоянием. Порыскав глазами по двору перед домом, Кузьма направился в сад. Знакомый голос Пушка тут же направил его в нужную сторону. Кот кричал надрывно и жалобно, будто плакал. Предчувствие беды Вершинина не обмануло. Откуда-то из-под густой листвы ягодных кустов навстречу Кузьме показался его родной кот-котофеич. Он не бежал и не шел, он полз на брюхе, перебирая своими сильными передними лапами. Часть туловища у хвоста была будто переехана колесами автомобиля. Задние лапы и хвост волочились по земле без каких-либо признаков жизни.

Кузьма бережно подхватил своего кота на руки и поспешил в дом. Аккуратно уложив Пушка на мягком диване, Вершинин принялся рассматривать больного, надеясь обнаружить причину его тяжелого состояния. Как ни странно, никаких видимых повреждений заметно не было, и, тем не менее, кота, по всем признакам, разбил паралич. Только Кузьма так подумал, как Пушок снова начал душераздирающе кричать, с мольбой в глазах уставившись на своего хозяина, как на свою последнюю надежду, ничуть не сомневаясь, что такой добрый и всесильный человек, как его хозяин, ни за что его не бросит, обязательно спасет. Скрепя сердце, Кузьма ласково погладил своего любимца по голове. Добрая рука хозяина пробудила у кота радостные воспоминания и приятные ощущения, и он тут же благодарно заурчал, довольный тем, что ему стало легче.

„А что, если это не физическая травма? Что, если он отравился?“ — поразила сознание Вершинина, как молния, зловещая мысль. Кузьма насколько мог бережно взял своего Пушка на руки и вынес на улицу.

— Ничем помочь не могу, — не обрадовал Вершинина пожилой ветврач, домой к которому Кузьма экстренно доставил своего четверолапого друга.

— Неужели совсем ничего нельзя сделать? — поразился бессилию современной медицины Вершинин. — Может быть все-таки как-то можно его спасти? Я никаких денег не пожалею, а, Александр Александрович?

— Увы, — развел руки в стороны ветврач, которого многие здешние жители звали запросто Сан Санычем. — Это новый сильнодействующий яд. Противоядия от него у меня нет, да и в любом случае поздно уже что-либо делать. Ничем ему уже не поможешь. Чем дальше, тем сильнее он будет мучиться. Единственное, что могу посоветовать: если не в состоянии смотреть на страдания животного, возьми и добей его, чтобы не мучилось.