МеЛ
Дорасскажи сказку, сказочник
Ни умный, ни дурак от жизни в сказке не откажется…
Глава 1
Фестиваль балетного искусства впервые проводился в
Школа русского балета блистала такими восходящими звездами, как Софья Максимова и Тарас Мустофаев. Франция сверкала талантом Анетты Дезо. Школа Мадридского балета, балет Рима, представители Стокгольмского театра балета. Все, все решили бросить вызов фортуне за право считаться лучшими представителями мировой школы балета. Бриллиантовая диадема должна была короновать либо гордую голову юноши, либо украсить милую головку юной представительницы высочайшего балетного искусства.
Семья Лоренсов — большие поклонники балета, ангажировали часть ложи. Не пропускали ни дня начавшегося фестиваля. Артур Лоренс чаще всего появлялся в обществе жены Элизы и их дочери — Глории. Старший сын — Эдуард посещал театр со своей невестой, средний — Чарльз — с известной манекенщицей Дома моды „Южная Калифорния“ — Арнелой Пазини.
Младшего из семейства Лоренсов, двадцатипятилетнего мужчину, среднего роста и такого же среднего телосложения, звали Тэд. Этот человек всегда являлся на спектакль, будучи очень задумчив. В театре лицо его не выражало грусти, взгляд был скорее наивно добрым, но не печальным. А большие, цвета каштана, глаза светились искренностью и благожелательностью. Никто в семье не смел назвать его… дурачком.
Этот Лоренс посещал театр ежедневно. С любой из этих групп родственников.
Дни посещений были распределены весьма строго. Четные дни — для отца семейства, нефтепромышленника. По нечетным — для окружного прокурора Эдуарда Лоренса. А по выходным театр посещал президент одной из крупных коммерческих фирм — Чарльз Лоренс.
Один из них звонил Тэду и приглашал поехать в театр вместе. Тот, как правило, соглашался.
Его соседкой по ложе все эти дни была очень красивая девушка, одна из дочерей банкира Мэрфи — Оливия. Кивком головы она приветствовала соседей по ложе, приезжающих, как правило, минут через двадцать-тридцать после начала фестивального представления.
Вот и сейчас, когда было объявлено „па-дэ-дэ“ из балета Чайковского „Лебединое озеро“ и очередная Одетта начала восхищать зал грациозной отточенностью движений рук и великолепных ног, вошли Чарльз с Арнелой, за ними осторожно и как можно тише, Тэд.
— Добрый вечер, миссис Мэрфи, мисс Мэрфи, мистер Мэрфи.
Чарльз целовал дамам руку, пожал руку банкиру и, наконец, сел рядом с высокой, грациозной красавицей, улыбнувшейся всему семейству Мэрфи своей очаровательной, хотя и не совсем искренней улыбкой.
Тэд для всех произнес „добрый вечер“. Поклоном приветствовал Оливию, и сел рядом с ней. Она ответила ему гордым кивком миленькой головки в золотистых волнах волос.
„Адан. Жизель. Партия Жизели — Софья Максимова…“
Духи Оливии и узкая, в тонких золотых браслетах, рука в белоснежной перчатке, изящно положенная на бархат бордюра, несколько отвлекали внимание Тэда от танца талантливой юной примы. К тому же Оливия явно была чем-то взволнованна. И это состояние мешало ей быть сосредоточенной. И все же, эту девушку Тэд находил милой.
А юную дебютантку, русскую балерину, он находил просто бесподобной. Ее Жизель взволновала молодого мужчину. Он, не отрываясь, смотрел на освещенную сцену, окутанную таинствами волшебства музыки и танца. Когда зал взорвался рукоплесканиями, Тэд осторожно поднялся с места. Оливия недоуменно посмотрела в его сторону. А он, опустив глаза, извинился и вышел. Будто все, что нужно для себя, он увидел. И хватит.
Он спустился в вестибюль и купил очаровательный букет нежных лилий. Обратился к человеку театра: „Прошу вас, цветы для мисс Максимовой. Положите вот эту записку. Благодарю Вас“.
Он расплатился, передал записку с парой слов „Вы великолепны“ и прошел в бар театра. Выпил легкого вина, прошелся по пустынному холлу и, взяв такси, поехал домой. Один.
Уже где-то после десяти Чарльз зашел к „младшенькому“ поболтать.
Глава 2
Если старший и средний братья уже в шестнадцать лет имели свои личные кабинеты в доме отца и каждый из них занимал половину третьего этажа большого дома, то Тэд „заслужил“ свое место лишь к своему совершеннолетию. То есть тогда, когда ему, что называется, стукнуло двадцать один год.
Именно тогда он „вылетел“ за неуспеваемость из очередного учебного заведения. И отец, наконец, внял мольбам жены, дочери и двух „нормальных“ сыновей: „Отец, оставь его в покое. Не нужно ему ни высшее, ни среднее, никакое образование. Пусть сочиняет свои мудреные сказки, рассказывает их собаке, цветам. Нам, наконец, но больше чтоб никому. Никому! Не нужно выносить проблемы семьи на свет. Отдай ему флигель. Он сам устроит его по собственному усмотрению, и не будет раздражать тебя и смущать гостей дома своими сказочными историями“.
И отец вызвал сына-недотепу для разговора к себе в кабинет.
Всякий раз, когда Тэд осторожно, как бы боясь шумно прикрыть дверь, надолго задерживается у порога кабинета отца, чтобы тщательно придержать плотные тяжелые двери, лицо Артура Лоренса искажалось не то болью, не то обидой на собственную мягкотелость.
Когда-то личный врач семьи — Джон Крафт, предупредил его, что четвертая беременность Элизы, имеющей отрицательный резус-фактор, протекает с отклонением от нормы. Тогда он пожалел жену, истую католичку, и не позволил прервать беременность. Потребовал более тщательного контроля и ухода за женой. Мальчик родился недоношенным, хилым, болезненным. Долго не держал головку, невовремя пополз и пошел.
И говорить Тэд начал значительно позднее своих сверстников. И думать. И рассуждать.
Потому и учеба давалась ему с трудом. Может еще и потому, что мальчик был отдан состоятельным отцом, как и его братья, в элитную школу. В школу, где воспитывались будущие математики, астрономы, адвокаты и прочий нужный для развитого общества люд.
Тэд с большими усилиями и только благодаря спонсорству отца, сумел закончить шесть классов этой школы.
И вот сын замешкался у двери.
— Тэд, оставь дверь. Пройди к дивану, сядь.
Сын посмотрел на отца. Все-таки осторожно и плотно закрыл за собой дверь. И только после этого прошел к большому кабинетному столу, где в шикарном кожаном кресле сидел его отец.
Артур Лоренс всегда гордился воспитанностью и подчеркнутым достоинством своих детей. Ему нравилась их осанистая походка, умение выбрать благородную светскую позу. Умение складно и четко выразить свои мысли и желания. Это все, буквально с молоком матери, пришло ко всем его детям.
Вот и сейчас он любовался, как величаво Тэд шел к дивану, стоявшему справа от стола. Как свободно и прочно сел в него. По хозяйски огляделся и замер. Поднял голову, посмотрел на отца и приготовился внимательно слушать его.
Залюбовавшись, отец долго не мог вспомнить, что он собственно хотел сказать младшенькому сыну. Но взгляд его скользнул с сына на большой кабинетный стол, и Лоренс-старший тут же все вспомнил. О просьбе семьи.
— Тэд. Сын. Я долго думал по поводу твоего личного места в нашем доме и решил, что лучшего варианта, чем флигель, нет. Там у нас хранится всякий хлам. Ты с садовником все там перебери и освободи себе место для проживания. Несколько комнат, гостиная, спальня. В общем все, что нужно, там должно быть. Не нужно совмещений. Гостиная — гостиная, спальня — спальня.
Лоренс внимательно посмотрел на молодого человека. Убедился, что сын еще не в „отключке“. То есть, не сочиняет где-то там в уме очередную свою сказку, а внимательно следит за ним и его речью. И, как будто, воспринимает сказанное.
Отец продолжил, снова успокаивая взгляд обозрением своего роскошного стола, заполненного кучей всяких нужных вещей.
— Тэд и пожалуйста, у Чарльза будет вечеринка. Будет много молодежи. Девушки будут. Он, конечно, пригласит и тебя… У меня личная просьба, не нужно привлекать к себе повышенного внимания. Не рассказывай его друзьям и приятельницам этих своих сказок. Ты — мужчина и знаешь, что сказки — сказками, а девушки любят более конкретное внимание к своей персоне. И, если уж уводишь там кого-то из них в соседнюю комнату, то хотя бы поцелуем ее развлеки. Ну, ты понял? Между сказками. И не нужно про глупых мышек и гнусных котов!
Артур принялся вспоминать комиксы, любимые им в детстве. Но… не любимые теперь.
— Ну там… „человек-паук“ или что-то вроде того.
Артур снова оторвал взгляд от пачки нераспечатанной корреспонденции, мелькающего экрана компьютера и посмотрел на сына.