Аноним
Описание странного события
Мы поехали к его родственникам, но почему-то прибыли к дому Орловых. Оказалось, что родственники жили по соседству. Мне представили племянницу графа Воронцова, княгиню Дашкову — очень молодую, некрасивую, беременную женщину и ее мужа-красавца. Нужными мне сведениями владела мать князя Дашкова. Ее имение находилось возле Серпухова, а поблизости было выморочное поместье — недавно умер хозяин не оставив наследников. Поместье неплохое, на берегу Оки, есть лес, охота, рыбалка. Все выведав, я не стал задерживаться, опасаясь длинных разговоров и отправился к царице.
Призвали чиновника, сведущего в вопросах землевладения. Тот сказал, что для иностранца процедура вступления во владение землей отличается от таковой для российского дворянина, однако все скоро уладят. Чиновник отправился улаживать, а я объяснил царице, что владеть поместьем мне не нужно, никакой собственности мне не надо — скоро я отправлюсь обратно и не смогу захватить с собой даже носового платка! Царицу это удивило, пришлось объяснять, что возвращаться я буду не прежним путем, а неким необычным, как бы по воздусям, в Арктике это не диковина и я вскоре, еще до моего отправления смогу взять царицу в полет. — „Полно, возможно ль?“ — „Скоро увидишь, только обеспечь меня шелковой материей“ — „Сотворишь шелковые крылья или колдовство?“ — „Нет, все будет с благословения церкви“.
Я вел себя уверенно и царица постаралась недоверие скрыть. Поскольку я заговорил о своем возвращении, она хотела узнать, когда я намерен возвращаться. У меня не было четкого представления об этом, кроме того, я не знал, что может предпринять мой приятель, отправивший меня сюда — возможно он оттуда прервет мой визит. Пришлось отвечать туманно, дескать, это не только от меня зависит, так что я сам не знаю. Царица хотела также знать, почему мне нельзя будет ничего взять с собой. Я не стал объяснять, чтоб она не сопоставила с моим прибытием в нагом виде, ведь тогда бы оказалось, что мой рассказ о пути сюда — вымысел, а какое после этого доверие! Она из деликатности не стала выведывать, что я скрываю. Ей, кажется понравилось мое бескорыстие: „Но хоть
Уже испытав здешние дороги, я стал ценить хорошую карету и сильную упряжку; мне также было приятно стать менее зависимым от Орловых, хоть они меня в пользовании своей упряжкой не ограничивали. В благодарность я ответил: „Ты можешь не сомневаться, что твой подарок будет полезен для тебя самой“. Поскольку мне предстояло уехать и совершать самостоятельные действия, Екатерина считала, что у меня должны быть карманные деньги и убедила взять у нее тысячу рублей. Наконец явился с бумагами чиновник причастный к земельным делам. Ему велено было сопровождать меня в имение и условились на утро пораньше выезжать. На ужин я не остался, намереваясь перед дорогой выспаться. Возвращался я на подаренной карете.
Мое намерение выспаться сразу улетучилось, лишь я приехал к Орловым — братья устроили грандиозную пьянку. Меня немедленно потащили к столу и пришлось выпить с ними две рюмки вина, одну за меня, другую за них. Алексей стал интересоваться моими делами и мы вышли в другие покои, чтоб никого не посвящать в свои планы. Я рассказал о предстоящей поездке, о том, что деревню мне нашли соседи Орловых, отчего Алексей помрачнел и стал убеждать меня держаться подальше от соседей: Катька Дашкова — та самая беременная молодуха — еще недавно была в фаворе у царицы, но слишком вознеслась и пошла против государыни, за что могла и в Сибирь отправиться. Следствие по ее делу еще не закончено, тяжесть ее вины пока не определена.
Я упомянул о подарке царицы, Алексей захотел немедленно его увидеть. Карета его не слишком интересовала, зато лошадей он разглядывал ревниво, видимо, сравнивая со своими. Отозвался о них он хорошо, однако, чувствовалось, что своих он ценит выше. Я уже заметил его особенное отношение к лошадям и припомнил термин „орловский рысак“, как впоследствии оказалось, не зря. Можете заглянуть в энциклопедию, эта порода появилась благодаря Алексею. Тут ему пришла в голову мысль подарить мне кучера, поскольку хорошая упряжка без достойного кучера неполноценна. Мои слабые возражения, что кучер при лошадях уже есть, остались втуне. Между тем, застолье шумело все шибче. Здесь пели: „Красот умильна! Паче всех сильна! Уже склонивши, уже победивши, изволь сотворить милость мя любить. Люблю драгая, тя, сам весь тая“. — Сей романс я слыхал после не один раз, но запомнил только эту часть.
Тут нас увидел Григорий, он стал меня просить, чтоб я спел для господ гвардейцев. Пришлось петь:
Раз возвращаюсь домой я к себе:
Улица странною кажется мне.
Левая, правая где сторона?
Улица, улица, ты, брат, пьяна…
И фонари так неясно горят,
Смирно на месте никак не стоят, —
Так и мелькают туда и сюда.
Эх! Да вы пьяные все, господа!
Левая, правая где сторона…
Ты что за рожи там, месяц, кривишь,
Глазки прищурив, так странно глядишь?
Лишний стаканчик хватил, брат, вина;
Стыдно тебе — ведь уж ты старина.
Левая, правая…
Думаю, не стоит говорить, как счастливы были гвардейцы, слушая меня. Между тем, Алексея распирали добрые чувства ко мне и, не желая ни с кем меня делить, он повлек меня дальше от друзей. Пьян он был изрядно, хоть и держался, как и Григорий, намного крепче всех остальных, кстати, к тому времени уже частью лежавших мертвецки на диванах, а иные, еще не убранные слугами, почивали за столом, а то и под столом.
Алексей стал раскрывать мне душу. Жизнь Орловых не была безмятежной. Легко удавшееся десять месяцев назад свержение императора и немыслимое возвышение Орловых вскружило головы гвардейцев. Витала угроза новых заговоров. Катька на троне не крепка, всем угождает, юлит перед всеми, вплоть до лакеев. Когда Орловы были нужны, на все была готова, а сев на трон, с замужеством тянет, ссылаясь на то, что этот брак не угоден ее могущественным врагам — Воронцовым, Паниным, Разумовским. Кабы обвенчалась с Григорием, все бы стало по-другому. Слишком горячие головы слетели б с плеч, а иных — в Сибирь, сразу б стало тихо. Да беда, хитрит царицка, увиливает от венца!
Алексей ждал моего совета, как венчать Гришку с Катькой. Я припомнил слова Прасковьи Александровны, характеризовавшей Орловых добрыми, великодушными. Таких добряков только пусти на трон! У меня вмиг возник хитрый план. — „А ты вспомни, Алексей Григорьевич, как повел себя при подобных обстоятельствах Петр Великий!“ — Алексей даже рот приоткрыл, ожидая вдруг услышать панацею от всех напастей. — „Он бросил Москву с ненадежными стрельцами да боярами и отправился строить новую столицу, собрав новых людей. Так следует и Григорию поступить, пусть строит новую столицу и собирает возле себя верных людей“. — Семя упало на благодатную почву. — „Да где ж ту столицу строить?“ — „А ты размысли, Алексей Григорьевич, в чем нуждалась Россия при Петре — в торговле с Европой, вот он и рубил „окно в Европу“, а теперь нужно поднимать заводы, лить пушки, делать ружья, каких нет в Европе и место для этого — Урал! Могу и точнее место указать для новой столицы — возле горы Магнитной, что чуть ли не сплошь из железа, хватит на много оружия, не только Европу покорить но и Азию с Китаем и Индией. А новый город назвать по его основателю Орлов-Магнитогорск“.
Алексей не сразу пришел в себя и нет возможности описать его восторг. Моя идея пришлась ему по душе, он не сомневался, что Катька не избежит венца, когда у Гришки появится такой оплот. Настало время сообщить, что уже найдено место для организации ружейной мастерской и на Урале Орловы скоро получат образцы нового ружья, чтобы там делать такие во множестве, однако, надо торопиться, поскольку мне необходимо скоро возвращаться в Арктику. Алексей, лишь узнав, что мне надо рано выезжать в деревню, бросился выпроваживать шумных гостей, сбивчиво объясняя брату необходимость такого поступка. Наконец Григорий понял суть, но не желая расставаться с друзьями избрал компромиссный вариант: сам отправился с ними. И долго еще оглашалась ночная округа истошными воплями гвардейцев, пока подавали экипажи: „Раз возвращаюсь домой я к себе: улица странною кажется мне. Левая, правая где сторона? Улица, улица, ты, брат, пьяна…“
Поспать удалось немного, рано утром с чиновником посланным царицей мы мчались по спящей Москве со всей прытью. На козлах сидел кучер, подаренный мне Алексеем. Опохмелившись после вчерашнего возлияния, Алексей провожал меня до кареты и набросил мне на плечи долгополую епанчу, поскольку с утра было прохладно, да и в пути невесть что может приключиться. Слуги тащили корзины с провиантом и всякими нужными в дороге предметами. Алексей перекрестил отъезжающую карету и стоял, глядя вослед, пока мы не свернули за угол.
Я ездил до Серпухова и дальше по железной дороге: электричка ползет сюда часа два. Я предположил, что за день мы доберемся до Серпухова. Свое заблуждение я понял на первых же верстах немощеного пути. Царские рысаки лишь изредка бежали рысью, а большей частью дорога была такова, что можно идти только шагом. Часто приходилось разъезжаться со встречными, испуганно шарахавшимися от великолепной кареты; порой мы обгоняли другие экипажи или крестьянские телеги: кучер заранее орал и будто выстреливал, хлопал кнутом, испуганные возницы уступали дорогу большому барину, а было иногда непросто выехать из колеи, тогда орловский кучер жутко хлопал кнутом, пока не освобождалась дорога, а тот несчастный, что мешал нам, вздрагивая от кнута нашего кучера, в свою очередь хлестал свою лошаденку, ожидая кнута на свою спину. Я был уверен, что постоянно нагнетать ужас нет нужды, все и так нас боятся, о чем и заявил кучеру, к явному его неудовольствию, но он не посмел ослушаться и теперь хлопал кнутом лишь до поры, когда его заметят: уступали путь даже скорей, поскольку меньший чем прежде страх не столь парализовывал возниц. Я заметил, что и ехавший со мной в карете чиновник не одобрил мою мягкость, но и он не смел перечить.