Алексей Синельников
Такой-Сякой Литератор
В былинные времена сборники очерков, рассказов начинались примерно так: „Нелегкая судьба журналиста снова забросила меня в Париж и свела…“ Кого — куда, а меня — в Мухосранск. Встреча с этим человеком произвела на меня большое впечатление. Придаю вашему суду его рассказы.
Часть 1. Тихий семейный вечер
(записки раздраженного отца)
Припоминаю, кажется, Грибоедов говорил, что у отцов взрослых дочерей возникают проблемы сродни геморрою. И, черт бы его подрал, он ни слова не сказал о сыновьях, а на каком суку вешаться обладателю двух таких сокровищ нежного возраста, вообще одному богу известно, так как рекомендаций классиков на сей счет нет. Впрочем, речь пойдет о дочери…
„Папочка, — такое обращение (для справки неопытным отцам) всегда несет за собой какую-нибудь неприятность, — Я сегодня в метро познакомилась с таким классным парнем!“
Надо сказать, что я не ханжа, и с пониманием отношусь ко всем новациям молодежи, хотя они, как и я в их возрасте, ничего нового не придумали. Я полагаю, что дерзновенное право каждого поколения открывать самим для себя тайну появления детей на свет является одним из мощных факторов демографического роста населения. При этом я категорически не согласен с тем, что „предки“ ни хрена в этом „не петрят“. Так о чем это я…
— В метро?!
— Да, папочка, в метро. Как ты думаешь…
— М-да, куда идет современная молодежь? Мы, например, с твоей мамой познакомились на хипповой дискотеке под нежные звуки
Из кухни вбегает жена. А где, по вашему мнению, должна быть все еще если и не молодая, то моложавая и симпатичная женщина, которая хочет быть всегда желанной?
— Что у вас опять произошло? На минуту нельзя оставить, чтобы вы не переругались!
— Ты слышала, что она сказала?! Она чуть ли не пыталась отдаться малознакомому мужчине на эскалаторе, и пришла ко мне за советом!
— А к кому же ей идти? Сколько себя помню, только благодаря твоим глубоким практическим знаниям в этой области мы там ее и зачали, и при этом не остались калеками, когда возвращались с дискотеки.
— Чему ты учишь ребенка?
— Я ее учу? Да я в метро последний раз была лет пятнадцать тому назад.
— Хороша мать! Нечего сказать! Ты там сто лет не была, а дочь наша как там оказалась?
— Что ты орешь? Ты способен спокойно поговорить со мной и с дочерью? Может, у ребенка возникло первое чувство, и ей надо поговорить с нами об „этом“.
— Блин, не могу понять это поколение! А в другом месте у нее первое чувство возникнуть не могло? Ни ты, ни я там давно не были. Кто знает, кто сейчас там ездит? В наше время это были воспитанные, интеллигентные, милые люди, и они не обращали внимания на то, чем мы с тобой занимались на кольцевой линии. А сейчас?!
— И сейчас, быть может, не обращают…
— И ты допускаешь, чтобы наша единственная дочь ездила в этом скопище равнодушных и безнравственных людей?
— Ты, как мне кажется, драматизируешь ситуацию! Доченька, не скрывай от меня пусть даже самое страшное. Он действительно классный парень, и ты улетела с ним на все „сто“?
— Мама, папа, о чем вы говорите?
— Папа знает, о чем говорит!
— Доченька, я просто хочу тебя уберечь от возможных ошибок…
— На что это ты намекаешь? У порядочной девушки, как у сапера, может быть только одна ошибка!
— Милый, я не себя имела в виду, и ни на что не намекаю, но, согласись, ведь, наверное, есть саперы, которые не ошибаются.
— Порядочные саперы, может быть, и есть, а девушек, судя по твоим словам, нет!
— Доченька, папа тебе желает только добра, поэтому расскажи лучше сама, что у вас было…
— Да ничего у нас не было! Парень подошел ко мне и сказал, что я — классная девчонка. Еще он сказал, что с первого класса ездит по этой ветке и ни разу не видел девочку, которая бы, как я, читала „Математический анализ“ и плакала. И он…
— Что он?!
— И он сказал, что рассматриваемую функцию по бесконечному основанию проще преобразовать, если упростить пределы…
— Вот! О чем я тебе и говорил! Они уже фрикцию вместе рассматривают, а пределы распущенности у них такие, что упрощать дальше некуда, воспитала… нечего сказать!
— Что значит „воспитала“? Это ты функцию от фрикции отличить не можешь!
— А то и значит… что ты воспитала…
— А ты где был?
— Я? Тебе не стыдно?!
— Почему это мне должно быть стыдно?
— Да потому хотя бы, что нашему сыну и пятнадцати нет, а его уже разыскивает милиция! Это я его таким воспитал!
— Причем здесь сын? Он — отличник, в отличие от тебя!
— А при том! Он выиграл чемпионат среди юниоров, и его приглашают в „Динамо“.
(Чтоб вы знали, неприятности никогда не приходят „в розницу“ — в этот момент в комнату зашел сын.)
— Бать, — такое обращение (для справки неопытным отцам) всегда несет в себе какую-нибудь неприятность, но это уже совсем другая история.
Часть 2. Разговор с продюсером
(о начале карьеры начинающего писателя)
— Алло?! Вы Такой-Сякой?
— Да.
— Вас беспокоит продюсер Этакий-Разэтакий, слышали, должно быть?
— Нет.
— Ну как же? Знаменитую группу „Руки скрючило“ знаете? А известного эстрадника Хохоткова?
— Не знаю.
— М-да. А кого вы знаете из представителей этих жанров?
— „Голубые гитары“ и Райкина.
— Как? В те времена уже были „голубые“? Подумать только… Никогда б не поверил! Но и на том спасибо. Так вот, чтобы вам понятно было. Хохотков — это Райкин сегодня!
— У нас сегодня уже есть один Райкин.
— То сын, а это сам, но сегодня.
— Вы хотите пригласить меня на концерт?
— Ни малейшего желания. Я хочу купить у вас ваш рассказишко.
— Как-как вы сказали? „Этакий-Разэтакий? Очень, очень приятно! Я по телефону не сразу расслышал. С большим, большим интересом слежу за вашим творчеством, а эта мелодия — „Прыщ на попе“ — даже стоит у меня на мобильнике. Вот вы сейчас позвонили, а я думаю: „иХто-енд-то мне звонит… ни свет, ни заря?“ А это вы! Так что вы из моих, говорите, бессмертных произведений читали? Какое вам так запало в душу, что вы (аж!) купить его собираетесь?
— Ну, из „бессмертного“, прямо скажу, ничего не читал. А вот ваш рассказик в городской малотиражке Мухосранска мне понравился. Паршивый, надо сказать, городишко, да и рассказишко не лучше, но в устах такого таланта, как Хохотков, он зазвучит! Поэтому я и хочу вам предложить (аж!) 500 рублей.
— Аж? Простите, не расслышал, сколько?
— Аж 500 рублей!
— Рублей? Аж?!
— А вы доллары хотите?
— Хочу, но евро!
— Ну, дорогой мой, для пятисот долларов, не говоря о евро, надо быть Гоголем или, как минимум, Жванецким!
— А я Он и есть, как ваш Хохотков, но сегодня.
— Так Жванецкий, слава богу, жив!
— Я про Гоголя!
— Ну вы даете! Вы сами-то свой рассказ читали?
— Представьте себе, читал! И мухосранский „Центр Вселенной“ у меня его чуть ли не с руками оторвал.
— Ну, тогда вы не Гоголь, вы — Венера сегодня! Я бы вам сам руки скрючил, чтобы вы хрень всякую не писали!
— Так что же вы ее покупать собрались?
— Из сострадания.
— Полагаю, получив ваше „сострадание“, я ноги протяну…
— Возможно и ноги… руки вам в Мухосранске оторвут… Сколько вы хотите за свой бред?
— За свой рассказ я хочу получить… получить я хочу… 1000 рублей!
— Ага, как же. Я хоть слово о благотворительности сказал? Пятьсот пятьдесят! И это мое последнее слово!
— Вы так тяжело больны или репетируете свое выступление в суде?
— Угу! Понимаю! Это вы таким способом шутите? Да, ваш рассказ еще переделывать и доводить-не передоводить надо, чтобы люди в зале в обмороки не падали.
— Тысячу, и делайте с ним, что хотите.
— Да на тысячу вы весь Мухосранск купите вместе с „Центром“ и „Вселенной“.
— Не ваше дело, что я куплю! Я сказал — тысячу!
— Это хорошо, что вы в школе двоечником были…
— Кто вам сказал? Я…
— Да я по разговору чувствую. Запросы и публикации у вас „астрономические“, а способности — на уровне начальных классов.
— Ну тогда отправляйтесь к Жванецкому… или лучше — к Гоголю! До свидания, точнее — прощайте!