Тереза Кураж
Терезины былинки
[Орфография автора сохранена. — Прим. ред.]
Былинка первая.
Нахрена мне такая дискотека?
Пошли мы один раз с Оксанкой на дискотеку. А я была у оксанкиных черных калготках. И туш на мне была махровотурэцкая синяя. А калготки разошлись, зараза, по шве, и оттудова кружавчики синих трусиков, залупляясь, торчали у одном месте, кода я отрывалась под мадам Брошкину, и юбка так красиво китайским зонтиком распускалася. Ну один хачик с золотой фиксой прям глаз не мог оторвать. Потому как трусики я покупала не у каком-нибудь сельмаге, а мне подруга Снижанка с города прислала. Ну, короче, стал мне горный сокол кажный раз подмигивать при словах „а я такая, блин,
Короче я посмотрела на него очень даже синеоко. Подошла Оксанка и мы отправились на хату до главного визажыста на поселке Непедюка, который мне отдалживал туш. Егоного друга забрали поваром у армию и он очень скучал. По дороге Шамиль купил в палатке 1 бутылку очень хорошей водки „Исток“ из солнечной республики Северная Осетия — Алания и 2 пакета фисташек. Кода мы пришли до Непедюка, тот чинил какой-то херобразный электромеханический прибор с лампочками и трансформатором, и увидев нас с чеченом, тут же все спрятал, захихикал и пригласил всех за стол. Шамилю Непедюк тоже понравился, и он дал ему 30 рублей и послал за кокаколой лайт.
Кода мы стали пить водку и есть тараньку, а Шамиль полез под стол подсмотреть электромеханический прибор Непедюка, Оксанка подсыпала ему у стакан клофелину. Скоро он заснул и мы его обули на 133 рубля 50 копеек. Потом Оксанка стащила с его волосатого пальца перстень, который мы чесно по-подружески поделили, пока не было Непедюка: я выколупала брилик, а Оксанка забрала золото, из которого потом ей дядя Сема выплавил крестик с сердечком. А брилик я запихала у дырку у кариесном зубе заместо пломбы, и рота больше не открывала. Оксанка пошла домой, а я у свое общежитие.
Больше Шамильчика мы не видели, а Непедюк, как нам сказали соседи, лежит у гороблбольнице у проктологическом отделении. Но навещать мы его побоялись.
А с бриликом я придумала сделать сережку у нос, ну как у городских. Мне еще одна прикольная поцанка с четвертого ПТУ обещала наколку на ляжке сделать, а Галька нос пробить, потому как у ейного деда штопор есть. Но на танцы, сказала Оксанка, мы пока будем типа у Клуб тормозного завода ходить, потому как у ней там знакомая револьвершица тусуеться и поцаньчики все свои.
Но кода я попробовала выколупать ногтем и заколкой брилик с зуба, нихрена не получилось и я придумала сходить до стоматолога.
Ой девки, какой красивый был доктор! Ширвани зовут. Черный с просединкой и у халате белом-белом. Кода я подошла ближе, то увидела, шо это не седина, а перхоть, но он так обоятельно улыбался на мои калготки и розовую кофточку, ну которая с цветочками, шо все равно был красивым как артист из индийского кино „Зита и Гита“. Кода я села у кресло, он стал опускать его спинку, а ноги мои как-то механически раздвигатся, а руки теребить кружавчики на трусиках.
Я думала, шо кода он вытащит брилик с зуба, я его ударю по яйцам, а сама убегу. Но кода он наклонился, шобы поковырятся у моем роте, много перхотинок упало с его головы мне на рестницы как снежинки за окном и прилипли до туши как сосульки до крыши. И я стала видеть все вокруг как через густой снегопад. И кода он выколупал брилик, я со всей силы схватила не его за яйца, а банку с тампонами. А он говорит: уж не брилик ли это с кольца моего дорогого брата Шамиля? И как хряснет мне по зубам.
Кода я поняланидура, шо он выбил мне 2 передних зуба, то расказала, где живет Оксанка.
Она теперь лежит в гинекологическом отделении гороблбольницы, а мне туда ехать чето не катит — деньги на зубы думаю где достать. Может Снижанка вышлет?
Былинка вторая.
Обчиталась я сказок конкретна.
Вот все девочки пэтэушные да разъехались на каникулы. Ну и я к бабке-деду поехала на деревню за сорок верст. Деда, старый алкаш на пенсии, кормил куру рябую любимую, да день кажинный квасил до чертиков, вот сидит теперь на бобах. Так шо в хате рубля завалящего он вчерась по сусекам скребучи, да заначки бабкины знаючи — а найти хрена лысого смог.
Тогда молвлю я так сочуственно: „Сколько помню себя, дед болезный мой, на комоде яйцо-копилка в утке пряталась хохломской. Ты ж ховал от меня ее, старый жмот, шоб копейки твои я не тырила. Заяц плюшевый на яйце том кис да с иголками в жопу натырканный“.
Стал по новой склеротик всю хату вверх дном перевертывать, да обыскивать. В драной тумбочке за газетами все ж копилку таки засек. Коло уха потряс: звон малиновый. А разбить на полу — дык жеж хлопотно в раскоряку потом загробастывать трудовую копейку свою. Положил дед яйцо глинобитное в таз ляминевый-малированный, молоточком хуяк его — по фигу, посильней еще раз — а хренушки.
Тут и бабка пришла вся молошная. За версту несет фермой, органикой. Пожалела дедулю, да скалкою как хлобысь по яйцу — ну каменное — шо у мамонта-птеродактиля. Ну осколочек хоть бы какой отлетел — с арматурой яичко беленькое!
Хлебанул дед рассолу да с тинкою, до соседей поперся до Мышкиных. Отмечают там возвращение Васьки ихнего с флоту-армии. Ну и бабка за ним лапотяшная, шоб до дому потом доташить эту пьянь.
Закручинилась я, села в горнице, у окошка с видом на уличку. Потомукак до танцев две ноченьки, да два дня куковать мне молодушке. Гляжу вдруг: добрый молодец, пьяный в жопу, в трусах семейственных да калитку пихает тапочком. Никак Мышкин Васек обозначился? Ну калготки надеть успела я.
С бычьим взглядом вошел, шатаеться. Мол, яичко разбить-почесать пришел, на подмогу, мол — я дотумкала. А сам в махоньких тапках с помпончиком, трусы синие в белых зайчиках прикрывает руками трясучьими.
Колыхнулася розова кофточка, ажно пуговка рашпилилася! Улыбаеться гад со значением. С-под трусов его мято жеванных солнце красно встает так улыбчиво. Небо синее с белым облачком сантиметра на три приподымливает.
Рот раззявила я от смущения, от мущинского взгляда нескромного. Как увидел он пасть мою алую, шо без двух зубов недостатошных, так и бросился в ноги — эх, яблочко! Стал тельняшечку рвать на грудях.
Напужалась матроса я пьяного и калготок мне жаль пошти новеньких. Нет шоб речью меня завлекательной, да гостинцами взять романтишную. Так хвостом гад виляет распущенно с красной грозной боеголовкою.
Осерчала я по трезвянке-то. В позу встала защитно-отпорную. И яичко-копилку как молот тот скрытно спрятала за спиной. Гад меня за коленочку мацает, пристает за бедро нежно-розовое, чуть калготки многострадальные мне не рвет, окаянный, по шве.
Ухватила я книжку любимую „Сказки русские“ типа народные, да как ебну ему промеж облачков так, шо тучки все разогналися. Завопил матрос Мышкин, в ремонт понес он торпеду свою воспаленную, кружку вылил студеной воды на нее, почесал яичко опухлое. Из сеней вышел мстительно с вилами. Бросил якорь на рейде средь горницы и взглянул на меня ненависливо.
Зашпилила я верхнюю пуговку, да яйцом ему белокаменным захуярила в лоб змей-горынычу. От удара звон был хрусталевый, будто трахнулись два колокольчика, будто лопнули маковки зрелые, будто батюшка крест уронил. И разбилось яичко и с грохотом полетели копейки серебрянно и, поджав свой цветочек завяленькой, злыдень Мышкин свалился под стол.
Посредь желтых копеек совдеповских я нашла ту иголку самую, шо по дурости малолетошней я забросила деду в яйцо. Тода села я раздовольная и иголочкой вновь обретенною я заштопала розову кофточку и калготки прямо по шве.
Потом в харю Мышкину пырскнула, соловейке-разбойнику молвила: „Нахрена ж ты мне, козлик опущенный, нахрена мне такой ухожор?“
Скушно деушке на деревне-то, тусовать меня нет пацанчика. Сказки русские вот почитываю — так колбасит, шо мочи нет. Замутила я сказку нехилую для детей подросткового возраста, а сама сижу дура дурою. Кто же щасте мне принесет?
Былинка третья.
Лучший город земли, вашу мать.
Ой, девки, пишу у поезде, за ошибки и описьки не забейте, потомукак вагон трясучий попался.
Ну вы ж знаете, шо я гинеальная былинщица и мастерица сцены и еще не замужем, хотя уже кончила ПТУ. У мене у иностранном государстве Украина, где много сала и мало театральных учебных заведений и культуры ваще, имееться подруга по перепиське, писательница разных изнасилуваний Снижанка, которую я подбила встренутся в столице нашей Родины городе Москве, шоб поступать у театральное училище. Потомукак одной мне страшно тусоватся в олигархическом городе, полном криминала, заслуженных артисток, а также политических и экономических проституток переходного периода.