Максим Усачев
Франка
Грех — только иллюзия. То, что мы считаем грехом, еще вчера для нас разумно и правильно. Иначе, почему мы поступали именно так? Можно, конечно, выдумать дьявола. И очень удачно свалить на него причину наших поступков, которые потом назовем греховными. Но это только глупая попытка оправдаться. Мы сами, только мы сами, творцы собственных грехов. И происходит так не потому, что мы не смогли предугадать последствия совершаемых нами поступков. Нет, мы почти всегда осознаем и результат, и последствия.
Глупо начинать свои воспоминания о собственной любви со слов: „однажды я влюбился…“ Это как-то мелочно и безвкусно. Но, что поделать, если память моя упорно помнит события моей молодости именно так.
Когда я еще был молод, я влюбился в девушку по имени Франка. Можно долго описывать ее волосы, губы, тело. Но к чему это? Да и нет у меня уверенности в собственной памяти. Что наши воспоминания, как не наша собственная выдумка, созданная временем и надеждой? Я и сам теперь почти не верю в правдивость этих событий. Если кто-то скажет, что я все выдумал, я только посмеюсь и не стану доказывать обратное.
После долгого отсутствия я приехал в родной город. Закончив учебу, я получил задание, времени на выполнение которого было отведено мне с таким запасом, что я даже обиделся на наставников за недоверие. Правда, потом понял, что это был всего лишь отпуск, благовидно запрятанный в дело. Я не приезжал на родину несколько лет, и с удовольствием вновь всматривался в родной город, ходил по его улочкам, дышал его нежным воздухом. Мною владело какое-то странное чувство погружения в прошлое. Но прошлое искусственное и нереальное. Город меня постоянно удивлял. Я гулял, гадая, какими будут следующая улица, дом за углом, фонари в парке. Знакомый с детства фасад уродовался вновь пристроенным балконом. Или на первый этаж въезжал магазин и, вместо запыленных окон, блестели новые витрины. Неизвестно откуда на углу улицы появлялась будка, где угрюмые кавказцы торговали шаурмой. Из скверика исчезали скамейки, а вместо них появлялись каменные урны. Словно заколдованный я подходил к дому, где прошло мое детство, боясь, что и он станет другим: за небольшим мазком нового потеряется его прошлое, а значит, исчезнет для меня притягательность погружения в память.
Дом, к моему удивлению, не изменился. Бессмысленно описывать собственную память: то, что помнишь с детства, помнишь, какое оно наощупь, на вкус, помнишь запахи, пыль, каждый камень, ветку, шаг, печаль, истрепанный портфель с надписью „Будь пионером!“, а потом просто „Будь“. Помнишь по-царски щедрый на запах моря чердак, с паутиной и летучими мышами. Я долго просто стоял и смотрел на дом, а затем через низенькую арку вошел во двор. Если кто-то был в моем городе, он в состоянии представить этот дворик — маленький, пыльный, с неизменными акацией, каштаном, виноградом, грубо сколоченными скамейкой и столом. Двор, конечно, не похожий на другие дворы города, и все же чем-то неумолимо сходный со всеми.
Мой двор отличался от соседних только баскетбольной площадкой. Ненастоящая — только ржавый баскетбольный щит в центре островка асфальта. Но в других дворах не было и такого. Этот щит был предметом гордости для всех дворовых мальчишек, а иногда, мне казалось, что и для взрослых. Жаль только, что щит был ржавый, и надпись „Франка ванючая шлюха“, которая однажды ночью появилась на нем еще во времена послевоенного детства отца, портила впечатление. Двор был пуст. Почти. Около щита стояла девушка в миниюбке и обтягивающей футболке, надетой с какой-то детской непосредственностью на голое тело. Я смутился. Наверное, она поймала мой взгляд. И, наверное, ей стало смешно. Женщины имеют какое-то странное представление о жизни — чтобы обратить на кого-то внимание, надо их рассмешить. Смех имеет для них какое-то волшебное притяжение. Девушка пошла в мою сторону. Я пошел ей навстречу. Когда мы встретились с ней, к моему удивлению, она остановилась и спросила меня:
— Привет! У тебя забавный взгляд, ты что — солдат?
Она почему-то засмеялась.
— Курсант. — Соврал я. А потом вдруг неожиданно сказал правду. — Закончил. Теперь, значит, бывший.
— И надолго к нам? По распределению?
— Нет, в командировку. На неделю.
Она вдруг замолчала и задумчиво посмотрела на меня.
— А что сейчас делаешь?
— Да ничего, наверное… Работу закончил уже. Гулял.
Она как-то по-детски посмотрела на свои ногти.
— Слушай, а… хочешь весело провести время? — спросила она и вдруг покраснела, — Это не то, что ты подумал. Я не себя предлагаю. Просто ребята сейчас в квест с картами играют, а у меня денег нет… Я бы тебя провела…
— Квест? — не понял я.
— Игра такая. Не переживай, будет интересно! Ты в компьютерные игры играл?
Я усмехнулся.
— Да нет. Я знаю, что такое „квест“. Как мы играть будем?
— Да все просто! Пойдем! Будет весело!
— А много денег надо?
— Не очень. Двести.
Я подумал, что потеряю немного.
— Пойдем. А как тебя зовут?
Она рассмеялась.
— Ну, наконец! Я уже думала, ты так и не спросишь. — Она сделала шаг назад и подняла подбородок, — Меня зовут Франка! Правда, дурацкое имя? Это родители. — Она вздохнула. Я невольно поднял взгляд на баскетбольный щит. Она опять рассмеялась и махнула рукой.
— Это ребята! Не обращай внимания. — Она посмотрела в мои глаза, печально сморщила лоб, и глаза ее затуманились. — Понимаешь, я полюбила солдата, а он полюбил меня. Он служил тут недалеко. Ко мне приходил. Но ребята меня ревновали, вот и написали.
— Меня зовут Андрей, — сказал я и протянул ей руку. Франка не стала брать меня за руку. Вместо этого осторожно взяла меня за предплечье и так же осторожно, как будто боясь, что разобьет, прижалась к моему боку.
Мне почему-то стало жарко. Невинный обман поднял во мне жар. Мне захотелось поцеловать ее. Наверное, как женщин возбуждает смех, так и мужчин возбуждает обман. Я пытался отогнать жар, закрыл глаза, но сразу увидел надпись на ржавом железном щите — „Франка ванючая шлюха“…
Она потянула меня к морю. По пути, смотря все время куда-то в сторону, она рассказывала: про солдата, которого любила, про Диму, которого ненавидела, про море (ах! какое оно в этом году холодное), про свой двор. А мне было страшно, хотя бояться было нечего.
Мы пришли к канатной дороге и остановились.
— Подожди. Давай я тебе объясню правила. А то ты про них еще даже не спрашивал. Тебе что, не интересно?
— Интересно.
— Да? Ну ладно. Так вот. Надо собрать 5 карт. Первую ты вытащишь у стартового распорядителя, когда ты получишь карту, получишь свой квест. Он будет зависеть от карты. Чтобы получить следующую карту, ты должен принести следующему распорядителю вещь, загаданную в этом квесте. Последнюю загаданную вещь приносишь главному распорядителю, и он дает тебе волшебный напиток.
— Какой?
— Ну, я не знаю. Смотря, какие карты соберешь.
— Да нет. Что значит „волшебный“?
— Ну, волшебный. Это трудно объяснить. Когда его выпиваешь, становится легко, или смешно, или жаль кого-то. Каждый раз
Мы зашли во дворик старого дома. За деревянным столом сидело несколько парней. Франка уверенно направилась к ним.
— Ну что, распорядитель приходил уже?
— Сейчас выйдет. За колодой пошел, — ответил ей один из них сиплым голосом.
Мы молча присели рядом. Франка прижалась ко мне, положив руку мне на колено. Страх, который мучил меня по дороге, ушел. Даже сейчас я отчетливо помню этот момент. Ее рука убила страх. Именно это прикосновение покорило его. Она касалась меня все дорогу, но почему-то я почувствовал ее тепло только тогда. Не жар тела, а тепло души. Мне сейчас кажется, что все время, пока мы ждали распорядителя, я грелся этим чувством, стараясь как можно больше впитать его в себя. Пришел распорядитель, ловко собрал деньги, молча положил колоду на стол веером. Игроки по очереди тянули карты, показывали их распорядителю, получали на руки конверты и, ничего никому не говоря, уходили. Я тоже вытянул свою карту. Улыбающаяся морда шута — джокер — вот что досталось мне. Я показал ее распорядителю. Он посмотрел и протянул мне конверт.