Андрей Ратеев
Самовар
С удовольствием выпив рюмку, разжевывая сладковатые, с едва уловимым запахом уксуса опята, хрустя лучком и картошечкой, Карл с удивлением размышлял о том, почему он так редко балует себя простыми и незатейливыми вещами, незамысловатыми, но такими приятными. Раздумывая над этим, не забывая периодически смачивать горло прозрачной, задиристой влагой, наполняя желудок простой, но вкусной пищей, Карл Васильевич все отчетливее понимал, что вина за все его единоутробие, аскетизм и одиночество, лежит на нем самом, а корни проблемы скрываются в тех долгих и нудных, потерявших исходную цель, поисках.
Как ни странно, затуманенное алкоголем сознание, в обычном состоянии лишенное возможности оперировать образами реальных объектов и явлений, теперь, после выпитого и съеденного, трезво и эффективно выстроило логику взаимосвязей и упорядочило хаос жизненных впечатлений, накопленных знаний, опыта.
Но самое замечательное произошло после того, как последняя капля горючей воды переместилась во внутренние полости Карла Васильевича, и он, окончательно захмелевший, съехал под шаткий обеденный столик. Лежа на холодном полу, Карл вдруг ясно увидел потерянную цель своих философских исканий, ярко и просто осознал гениальность ее, и в очередную вспышку активности коры головного мозга, сначала почувствовал, а затем и буквально увидел решение, универсальным ключом отомкнувшее кладовые истины.
Если попытаться просто и приземленно описать смысл открывшейся ему мудрости, то один из вариантов проекции мог бы быть следующим. Давным-давно в голове еще маленького Карла укрепилась идея, на которой построена концепция идеализма. Все, что свободно функционирующий разум способен воспринимать, в свою очередь, является порождением либо самого же воспринимающего разума, либо некоего другого, всеобщего, сверхразума.
Идея-то укрепилась, но вместе с ней возникло и противоречие, порождаемое так называемой реальностью. Если мир есть порождение разума, его же воспринимающего (надо заметить, что Карл более склонялся к субъективной отрасли идеализма), то в чем смысл мучений, которые разум, таким образом, навязывает самому себе? Если не исходить из того, что целью является самодеструкция разума, понять логику подобной системы становится практически невозможно.
Чтобы снять противоречие, юный Карл вынужден был сконструировать сложнейшую схему функционирования разума, в которой реальность, порожденная им, путем сложнейших трансформаций преобразовывалась в стимулы, заставляющие разум порождать реальность, и, в конечном итоге, сами эти стимулы. В рамках этой теории автоматически снимался вопрос о месте самого разума. Кто, или что породило сам разум, являющийся источником и создателем всего сущего, к которому он, вне сомнения относился и сам? Постулировав принцип круговорота идей, в соответствии с которым разум представал этакой машиной преобразования сущего, стоящей над сущим и в то же время являющейся частью его, Карл смог в общих чертах доказать непротиворечивость подобного построения. Оставшимися мелкими деталями доказательства он и занимался с тех пор.
Конечно, если бы не архисложность системы, с которой пришлось иметь дело, все доказательство давно уже было бы завершено. Но Карл Васильевич, осознавая, что иного пути не дано, смело и решительно жертвовал своей жизнью, напрягая бицепсы мозга, миллиметр за миллиметром отвоевывал у хаоса чудный порядок истины. Сегодня же, безвольно расслабившись, но впервые не пожалев об этом, лежа под затянутой снизу паутиной и окропленной тараканьими посиделками столешницей, Карл прозрел. Разум, великий и ужасающе мощный, не мог быть так механически прост. Нет, не стимулы управляют разумом, разум сам является стимулом! Именно это делает его безграничным творцом, позволяет с легкостью порождать вселенные!
Эйфория накрыла философа своим дрожащим крылом. Тактовая частота, задающая ритм сознания, резко, скачкообразно увеличилась. Время, чье плавное движение так иногда раздражало Карла, замедлилось невероятно. Но теперь в этом виделось огромное преимущество: процессы, ранее занимавшие доли секунды, растянулись на часы, что позволило с легкостью и неспешно исследовать их во всех подробностях. Так чай, пролившийся из полной чашки от неловкого, судорожного движения ноги, толкнувшей ножку стола, растекшись по пластику поверхности, стал медленно стекать на пол. Карл Васильевич, восхищенно наблюдая за плавным формированием и последующим замедленным падением капель, закрыл глаза, и, выдав мысленную команду, открыл их. Очередная капля, полностью сформировавшаяся, почти отделившаяся от края столешницы, подчинившись непреодолимому приказу, не упала, а, повиснув в воздухе, засияла идеальной эквипотенциальной формой. Полюбовавшись на чудо, философ закрыл усталые вежды, и умиротворенно засопел…
Проснувшись ранним утром, ощутив небывалую бодрость и энергию, Карл Васильевич продолжил эксперименты. Перевернув усилием воли собственное тело на правый бок, он легко заставил его вылезти
Направив стопоходящий агрегат тела к станции метро, всемогущий разум вплотную приблизился к пешеходному переходу через дорогу, отделяющую круглую, приземистую, застекленную башенку входа в подземку от группы жилых пятиэтажек. Немного помедлив, Карл, не дожидаясь переключения светофора, двинулся через дорогу. Зафиксированный суперзрением аж за триста метров грузовик, вдохновленный разрешающим зеленым светом, двигаясь по направлению к переходу, весело ускорился. Забавная, шутливая мысль, осветившая ансамбль нейронов носителя освобожденного разума, растянула в улыбку губы Карла Васильевича. Он пристально посмотрел на грузовик, и, напрягшись, заставил его разделиться на две, совершенно идентичных копии! И вовремя — тот, жутко скрежеща, ревя и сигналя, успел уже почти докатиться до философа. Удовлетворенно прикрыв глаза, Карл Васильевич остановился, пропуская одну копию грузовика перед собой, а другую за собой…
Никто из толпы, собравшейся через пять минут вокруг окровавленного грузовика и тонко раскатанного половичка, формой напоминающего пятиконечную звезду с удлиненными лучами, также как и из приналегших на ограждение дорожки, ведущей ко входу в метро, не заметил, как странная, ворсистая пирамида, еще десять минут назад бывшая старухой-торговкой, бесшумно оторвавшись от серого асфальта, на секунду зависла над ним в полуметре, и, резко развернувшись, наискосок, шустро сиганула в серо-малиновое небо…
Пронзив земную атмосферу мохнатым обтекателем, Всткмнбор скорректировал маршрут, и легким движением ложноножки передвинул черный кружок на изображение прекрасной голубой планеты, занимающей правый нижний угол в схематическом прямоугольнике, образованном анимированными изображениями невиданных землянами небесных тел. „Как все-таки примитивны бывают носители разума, и как заносчивы, в своем стремлении стать в центр вселенной. А ведь порой достаточно всего-лишь нескольких спор Clostridium botulinum, чтобы навсегда решить проблему с претензиями на трон суперразума“. Стряхнув с антенны-усика печальную росинку, Всткмнбор удобно разместился в округлом ложе, и, слегка вздрогнув, пригасил фосфоресцирующие полипы.
Декабрь, 2003 год.