Павел Микрюков
Хозяин бензозаправки
Аминазин, топазин, торазин, „сульфа“, галоперидол, эфедрин, циклодол, кодеин в таблетках и растворимые шарики морфия — звучит как спасение, молитва, заклинание.
— Доктор, ну пожалуйста. Как вы не понимаете? Помогите. Вы же давали клятву Гиппократа.
То, что происходит со мной, я узнаю с экрана телевизора.
— Мне плохо, док…
— Кому сейчас легко?
Голос безличен. В глазах — незаконченный маникюр мизинца правой руки. Заранее настроен, будто разводят на рецепт. Долбанный концептуалист.
Болезнь общественной наркомании. Возвращаюсь с работы домой, приготавливаю ужин. После чтения порно — обдумывание завтрашних дел. Ложусь спать при включенном TV с пультом в руках. Переключаю каналы, дожидаясь их полного отсутствия, включаю видео и смотрю старые фильмы, пытаясь улыбаться, иначе рожа растекается по подушке. В перерыве звоню знакомой в другой город, 10 гудков и вешаю трубку. Кофе, утро, котировка бирж, не имеющих для меня никакого значения, пора на работу. Вечером в пятницу хочется напиться.
— Сэр, я не могу вам ничем помочь, так как не вижу причин для волнений. Вы просто устали.
Это где-то на границе с Мексикой. Пейзаж стирает государственные различия. Так, что нельзя было понять, до или за границей с Мексикой. Мы окончательно заблудились.
Во время развода с женой я узнал много нового о себе. Как со мной плохо и скучно, как я не могу позаботиться о будущем семьи. Вечно витаю в облаках. И вообще, я — полное дерьмо. Мы прожили с ней всего два месяца.
Встреча людей, познакомившихся по электронной переписке. Мы договорились вырваться в горы на уикенд. Арендовали микроавтобус, на два дня затарились выпивкой.
— Ну хоть выслушайте меня!
По вечерам я завидую семейной жизни моих кота и кошки.
Меня будит звонок.
— Зачем ты звонил?!
— Я? Тебе?
— Да, ты мне. Что тебе надо от меня?!
Значит, я опять взялся за старое. Набираю номер в полусонном состоянии, звоню той, которую хочу услышать.
— Откуда ты знаешь, что звонил именно я?
— У меня определитель. Забыл?
— Вы не туда попали, никого нет дома — пытаюсь закончить разговор.
— Ты как говоришь со мной?!
— Так, как говорит бывший муж с бывшей женой, когда она его будит утром.
— Ты сам… Ты сам начал. И не звони мне больше…
Гудки… Короткие… Со стуком венозной крови в ушах. Голос, который хотел услышать, пропал. Слова, которые хотел сказать, молчали.
— В моей врачебной практике подобного случая еще не было. Мне нечего вам сообщить.
Иногда я наблюдаю за собой в стекле немытого окна, в зеркале заднего вида. На меня смотрит некто чужой, не я. Тот, кого с легкостью проигнорируешь, встретив в реальной жизни. Сам себя, как личность, я не интересую.
Я написал поздравительную открытку своей матери и отправил ей на e-mail. Хотя до ее дня рождения еще полгода.
В автобусе висело напряжение. Висело словом, невидимо написанном на стенках, лобовом стекле, лицах.
— Почему ты не участвуешь в споре? Сейчас необходимы крепкие словечки!
Все пытались вести себя непринужденно, броско, запанибрата, словно друзья, знакомые с детства, и это раздражало. Это было не так. Мы не были теми, кем каждый из нас представлял себе своего собеседника по переписке. Разочаровались в людях, манерах, словах, идеях, внешности. Ники, логи превратились в реальных людей с их проблемами и недостатками, которые были скрыты при виртуальном общении.
Склока началась еще в Эль-Пасо, когда не могли решить, какое пиво брать. Каждый пил только свою марку и отказывался признавать вкусы другого.
Компромиссом стало решение взять много и всего.
Я трижды проклял эту затею с уикендом, но столько сил мы потратили, чтобы добраться до этого городишки, что терять уже было нечего.
Мы встретились в пип-баре. Пятеро, в назначенное время. Было странно видеть тех, с кем обменивался сообщениями. Кажется, эти люди были дороги, а сейчас…
Билли Боб, писавший отличные стихи и разбиравшийся в японской поэзии, превратился в 50-летнего ветерана фанатов бейсбола. Успевшего поседеть, нажить живот, лысину, подагру и штаны с пузырями на коленях.
Энтони 37, с потными ладонями, выдававший себя за продюсера начинающих поп-групп, вырвавшийся на волю от возни с детьми сестры. Был хорош в онлайновых войнах по устранению ненужного собеседника.
Пол Маккью aka Дикий Бык — вечно начинающий писатель, подающий надежды. Был трижды женат, в глазах небесной синевы — неуплата налогов и алименты.
И Майки Маус. Художник-флэшер. Работал клерком в банке. Он мне понравился, но впечатление портил его возраст — 19 лет, а также то, что он пытался отращивать трехдневную щетину, стараясь подпасть под образ „мачо“, но ничего, кроме редких кустиков по щекам, не росло.
Плюс я, который, кажется, тоже не оправдал надежды. Харви, просто Харви.
Мне захотелось заплакать. Прямо тут, в его кабинете.
— Но док, вы же врач, что-то ведь можно сделать?
— Извините, друзья. От этой жары у меня голова разболелась и в горле пересохло. Кто-нибудь, передайте пиво, пожалуйста.
Упаковка „Будвайзера“ уже пошла по кругу, склока у супермаркета забылась. Не пил лишь Билли, ведший машину. Тот все вертел головой и по старчески ворчал:
— Где эти чертовы горы?
— Не горячись, Билл, они где-то здесь, рядом. Вон, видишь, у горизонта что-то чернеет.
— Это холмы чернеют, по которым ползет дорога. Если не увидим эти трахнутые горы, предлагаю разворачиваться и ехать обратно в город.
Мы были урбаноидами, сугубо городскими жителями. С рождения привыкшими видеть природу только как продукт ее переработки на витринах магазинов. Выкинь кого-нибудь из нас одного на необитаемый остров — мы бы зарезались консервным ножом, пытаясь открыть банку сардин рядом с океаном, кишащим рыбой. Что погнало нас из разных концов Америки в одну точку этой пустыни? Попытка обрести первобытную дикость, о которой слышали в рассказах о первопоселенцах. Или страх перед еще одним приступом одиночества в ненавидимые выходные?
Я сидел на переднем сидении рядом с водителем, вглядывался в этот пейзаж. Флаг штата Техас надо было сделать трехцветным. Синий верх, желтый низ и тоненькая полоска дымчато-серой пустоты посередине.
В спину тычок, оборачиваюсь на прыщавое лицо Майки.
— А я бы вернулся. Мне понравилась та девчонка из бара, глазки строила.
— Успокойся, Маус, это в тебе гормоны играют. Ты клиент, платишь и смотришь. А она смотрит на тебя и ждет еще.
Пол ответил:
— Не разочаровывай пацана, пусть помечтает, ему это не вредно. Затуши свою сигару, Боб, она воняет.
— Это хорошая сигара, хороший табак. Открой окно.
Энтони:
— Здесь столько песка, что можно продавать его жителям Гренландии, все равно не убудет. Не открывай. Так вот, продолжаю. Познакомился я с девушкой из России. Ну как с девушкой… с женщиной. Двое детей, 30 лет, хорошо говорит по-английски. Но выглядит — отпад! Дала номер своего телефона, вот так, знаете. Вот именно из-за этого я горд, что я — американец. Живу в Америке и гражданин своей страны.
Пол:
— Свалить она оттуда хочет. Не ты ей нужен, а грин-карта. Мы тут о патриотизме ведем речь, а ты лезешь со своими бабами. Сколько ты думаешь у нее таких Майклов — Стивенов — Джорджей?
— Не ты, так другой, второй, тридцать седьмой. Кстати, что за магическая цифра, Энтони 37?
Майки ржет и пытается сквозь смех рассказать анекдот про парня и девушку, связанный с „Боингом“. Когда он доходит до слов „потому что ты у меня 747-ой“, все веселятся, хотя анекдот слышали, и не раз. Это немного разряжает обстановку. Я закуриваю в наступившей тишине.
— Когда мне было чуть меньше, чем Маусу, лет, мой папашка собрался сбагрить меня в военную академию за то, что я таскал длинные волосы. На комиссию я приперся укуренный и с „дрэдами“. Ну знаете, такие косички, негры носят, по всей голове. Когда меня спросили, что это такое, я ответил, что, мол, антенны, я через них сигналы принимаю из космоса. Полтора месяца потом в психушке продержали. Но в армию я не попал.
Тони:
— Зачем ты все это рассказал?
— Вот вы тут спорите, хороша или плоха Америка. А я скажу за себя. Мне плевать. Я заранее эмигрировал из этой страны. Исчез, скрылся, сбежал. Вроде бы здесь, а в действительности нет. И мне все равно, дерьмо она или второй Израиль. Выступая с обвинительной речью, я бы приплел Вьетнам — Хиросиму — Ирак — Афганистан — бомбежки и голод в странах третьего мира. Восхваляя — демократию, прогресс, цивилизацию и „Макдональдс“. Но мне — все равно. Я устал быть гражданином, членом общества, еще одним представителем американского образа жизни. Мне насрать, поэтому ваш спор вызывает у меня тошноту.
Пол:
— Так почему ты до сих пор здесь, а не свалил?