Regald
Лужа
Наконец, я дождалась поезда и, к великой радости, обнаружила среди вереницы вагонов один неосвещенный. Я не знаю, откуда у меня такое пристрастие к темным вагонам, но я всегда сажусь в них, если таковые имеются. В вагоне было мало народу, и я села одна на тройное место сбоку.
* * *
Через несколько дней мне захотелось сотворить что-нибудь со своими волосами, — перекраситься, либо подстричься. Ну а на худой конец просто чего-нибудь изменить в своей внешности. Откуда это желание взялось, было непонятно, так как вообще-то я ужасный консерватор, просто патологический какой-то. Где-то я вычитала о такой болезни, как аутизм, так вот мне кажется, что у меня она отчасти имеется. Но вот иногда, неизвестно откуда, ко мне все-таки приходят желания перемен, причем перемен достаточно заметных. Правда, по большей части эти желания так и остаются нереализованными, но зато мне удается помечтать, а этого, пожалуй, и достаточно.
Поэтому я не придала значения своей новой потребности, решив, что через несколько дней у меня это само по себе пройдет, но все-таки, когда проходила мимо торговых палаток, заглядывала в некоторые и приценялась к краске для волос, такой, что перекрашивала либо в черный, либо в белый цвет. Это, наверное, должно было ужасно выглядеть, особенно при втором варианте, но мои желания обычно не согласуются со здравым смыслом.
В конце концов все ограничилось тем, что я, собираясь в очередной раз на одинокую прогулку, накрасила ресницы и губы светлым тональным кремом и, полностью довольная собой, отправилась „в свет“. Встречавшиеся мне люди двусмысленно на меня поглядывали, но на этот раз у меня был настрой, когда люди меня прикалывали, поэтому мне было очень приятно и весело, и я в таком состоянии дошла до метро и спустилась вниз по лестнице, которая, к счастью, присутствует на моей станции заместо эскалатора.
Темных вагонов в подошедшем поезде не было, и я поместилась в какой-то вагончик посередине состава и уселась на самое замечательное место, которое встречается очень редко — одиночное место! Напротив меня сидела средних лет женщина с ужасной прической, которую я не понимаю. Я не могу постичь, зачем женщины делают такую себе стрижку, когда сзади все снято, а на верхних волосах — крутая химия. Я очень часто вижу таких женщин, и все они почему-то на одно лицо. И у большинства из них очки с немодной оправой. А что на них надето, я не замечаю, потому что, хоть это и странно, я почти никогда не обращаю внимания на одежду, будь то собеседник, будь то просто стоящий рядом человек. Поэтому вопрос типа — а в чем была сегодня твоя подруга? — меня обычно ставит в тупик. Для того, чтобы я это запомнила, человек должен быть одет очень ярко и оригинально. Это отсутствие женской наблюдательности иногда меня беспокоит, но „иногда“ это не „всегда“, поэтому в общем все у меня нормально.
Так вот, женщина, которая, естественно, была в очках в немодной оправе и не-помню-во-что одетая, сверлила меня неприятным взглядом светло-серых глаз, в которых очень ярко выделялись суженые зрачки. „Вампир“, — подумалось мне, и это сравнение настолько к ней подходило, что мне стало смешно, и я, быстро отведя глаза от ее глаз, посмотрела на схему метро, пытаясь пересилить давящий меня изнутри порыв смеха. Но странное чувство не давало мне покоя, и я очень хотела опять посмотреть на эту тетку и подумать, что она вампир. Мои глаза невольно стали перемещать взгляд на прежнее место, и я, встретившись со сверлившими меня льдинками, снова мысленно произнесла: „Вампир“. Тут мышцы моего лица и гортани вышли из под контроля и рот быстро растянулся в улыбку, зубы повылезали на воздух, а порыв смеха наконец вылетел на свободу, прямо тетке в лицо.
Та сузила глаза и стервозно сжала губы, но продолжала на меня пялиться, а я, зажав рот рукой, снова пыталась успокоиться, изучая рекламу зубной пасты „Аквафреш“. На рекламном плакате было изображено семейство из четырех человек с щетками в руках и с такими счастливыми физиономиями, что я поняла бесполезность своих попыток не смеяться. Я резко перевела взгляд на женщину, подумала „Вампир“ и, закрыв лицо руками, продолжала смеяться. Слезы текли по лицу, потому что у меня есть дурацкая физиологическая особенность: когда я смеюсь, даже совсем немножко, у меня начинается обильное слезоотделение. Всех знакомых это очень забавляет, а меня нервирует, потому что черные потеки туши меня совершенно не украшают. Но сегодня я как раз была в совершенно ином косметическом стиле, если можно так выразиться, и опасаться черных разводов на щеках мне не приходилось.
Когда я наконец отсмеялась и убрала от лица руки, тетки уже не было. Поезд стоял на какой-то станции с раскрытыми дверями и чего-то ждал. Спасибо, что не в тоннеле. Я с облегчением вздохнула, потому что женщины не было, представила себе ее лицо, подумала то самое слово и уже хотела было опять приняться за старое, как вдруг мое внимание было переключено на совершенно иной эпизод.
Сквозь раскрытые двери поезда я увидела парня, небрежно прислонившегося к внушительных размеров колонне. Лица мне было не видно, потому что он смотрел в противоположную сторону. В одежде ничего яркого и оригинального не было, но почему-то у меня отпечаталось в памяти, что он был в желто-коричневой футболке с продольными полосками, голубых джинсах-трубах и в кроссовках, в правой руке он держал за лямку перекинутый через плечо рюкзак, а в левой сжимал бейсболку. На голове у него творилось, можно сказать, не пойми что; кудрявые черные волосы длиной до мочек ушей совершенно беспорядочно покрывали голову.
Сначала я просто лениво смотрела на него в ожидании, когда тронется состав. Но вдруг он, бросив рюкзак на пол, пригладил волосы и надел на голову бейсболку, посмотрев при этом в мою сторону. Сердце мое сделало невероятный кувырок там, внутри, и забилось гадко и ощутимо, потому что это был мальчишка, который отражался в луже.
Несколько мгновений я, словно пришпиленная, сидела и широко раскрытыми глазами взирала на него, а когда мысли прояснились и мне удалось оторвать себя от сидения, голос диспетчера, запущенный несколько ускоренно, и потому очень противный и не имеющий половых признаков, объявил, что следующая станция „Кузнецкий мост“. Я ринулась к выходу, но двери сомкнулись со смачным звуком „ням!“.
Я приклеилась к стеклу, словно пытаясь его выдавить. Поезд тронулся и быстро стал набирать скорость. Парень провожал меня странным отчужденным взглядом, совершенно непохожим на веселый взгляд из лужи. Я заколотила кулаками по стеклу, на котором написано „Не прислоняться!“. Но там не написано „Не колотить!“, значит я делала все правильно. Поезд очень быстро оказался в тоннеле и понесся по нему с неимоверной скоростью.
Я начала задыхаться, мне казалось, что меня заперли в клетку, что меня увозят куда-то без моего на то позволения и вопреки моей воле. Я чувствовала себя несвободной и подавленной. Я еще раз обеими руками ударила по сжавшимся дверным створкам, когда ощутила чье-то жесткое прикосновение. Оказалось, что какой-то мужчина пытается меня оттащить от двери и поэтому крепко держит за локти. Я вывернулась, зло сверкнув на него глазами, и возвратилась на свое место, почему-то никем еще не занятое, хотя и очень удобное. Зато напротив уже сидел какой-то молодой человек такого типа, который мне очень трудно охарактеризовать. Учись я сейчас в школе, я бы наверное подобрала к нему слово „ботан“, но „ботан“ — это слишком узкое понятие. В общем, признаки такого типа парней — это сальные волосы неопределенной длины (выше плеч, но вроде длинные), по большей части почему-то темно-русые, очки в массивной оправе, старый свитер, из-под которого торчит воротничок рубашки второй свежести и серые брюки, не известно на чем держащиеся. И в придачу ко всему обязательно какие-нибудь безобразные туфли или, еще лучше, сандалии.
И вот точно такой молодой человек восседал напротив меня на таком же одиночном креслице и смотрел на меня такими дикими глазами, что я стала веселеть. Я вспомнила, что кроме „ботана“ ему еще подходит определение „доход“ или „додик“. Чтобы не повторять сегодняшнего инцидента с теткой, я повернула голову вправо и стала созерцать другой вагон. Но тут меня подстерегала новая (а может, и наоборот) опасность: женщина-вампир стояла там сбоку у входа и свирепо смотрела на меня. Я не стала испытывать судьбу и, встав на немного дрожащие ноги, прошла через весь вагон, обстрелянная одинаково шокированными взглядами, и села на свободное место в противоположном его конце. Но обдумывать увиденное на платформе я сейчас не стала, это надо было еще пережить. Вместо этого я стала думать про мозги, вернее уже не думать, потому что все было давно надумано, а сортировать идеи, их касающиеся.
* * *
Все началось с того, как я сидела на обзорной лекции по психологии, и незнакомая бабулька вещала нам о психике как функции мозга. Слушать я ее слушала в пол-уха, записывать ничего не записывала, а делала то, что не могу не делать, а именно — думала. И думала я о том, что совершенно непонятно, как в мозгу зарождается мысль. Ведь мозг — это всего лишь клетки, так называемое серое вещество. И вот в этих самых клетках, в веществе, происходит мыслительный процесс. Может быть, где-то это объяснено, и мне бы было понятно, если бы я это прочитала. Но мне никогда не попадалась на глаза подобная информация, и поэтому я совершенно не могла представить, как это происходит.