Юрий Зеленецкий

Зеркало Шекспира

V

В надписи под бюстом В. Шекспира в стрэтфордской церкви он сравнивается по гению с Сократом. И в этом можно видеть еще одно свидетельство того, что были все-таки люди, понимавшие смысл творчества и жизни В. Шекспира.

На знакомство В. Шекспира с Сократом указывает уже реплика Башки в пьесе „Бесплодные усилия любви“ (V, 2), в которой В. Шекспир полемизирует с Сократом: „…we know what we know — мы знаем, что мы знаем“. В пьесе же „Венецианский купец“ на свое знакомство с учением Сократа В. Шекспир уже в самых первых строках указывает ясно и открыто:

And such a want-wit sadness makes of me,
That I have much ado to know myself.

Печалюсь я недостаточностью своего ума, из-за которой
Я испытываю большие затруднения в познании самого себя.

Ну как тут не вспомнить Абу-ль-Фараджа: „Глупец не испытывает огорчения от скудости своего ума“.

Конечно, люди, читавшие только отдельные произведения В. Шекспира, могут и не согласиться с тем, что переведенные слова В. Шекспира имеют именно такой смысл. Но если не забывать завета Х. Холланда, то можно убедиться, что все творчество В. Шекспира посвящено именно решению задачи, условия которой были выбиты на фронтоне храма в Дельфах: „Познай самого себя“.

На это указывает вопиющий, вызывающий анахронизм, допущенный В. Шекспиром в „Зимней сказке“, в которой подтверждение невиновности Гермионы приходит от оракула из Дельф. На это имеется прямое указание в „Мере за меру“ в ответе Эскала на вопрос о склонностях герцога: „Самая главная — это стремление познать самого себя“ (III, 2, перевод М. Зенкевича). На это указывают слова Вулси в „Генрихе VIII“, которыми В. Шекспир подвел итог своей жизни:

Так счастлив… никогда я не был.
Теперь себя познал я…

(III, 2, перевод Б. Томашевского).

Но никто не заметил и не понял этого даже не потому, что никто не читал и не понял Х. Холланда. Главное здесь заключается в том, что никто из читателей на деле не интересовался, не занимался задачей, решению которой были посвящены жизнь и творчество В. Шекспира. Недаром В. Шекспир указывал в „Троиле и Крессиде“ (II, 2):

Цена зависит не от частной воли,
Но столько же от качества самого
Предмета, сколько и от людей, ценящих его.

То есть, возвращаясь к содержанию третьей главы, к моменту написания „Гамлета“ В. Шекспир знал и видел, что задачу познания самих себя уже многие века никто перед собой не ставил. И, естественно, у В. Шекспира не было никаких оснований полагать, что в ближайшие века эта задача еще кого-нибудь заинтересует. Что, кстати, последние века и показали. Поэтому он мог с полным основанием написать, что он единственный человек, решивший задачу познания самого себя не только за многие века после ее постановки, но и на многие века вперед. Но он также считал еще, что время решения этой задачи уже пришло, что решение ее всегда своевременно. Поэтому он и написал в „Антонии и Клеопатре“: „Любое время годно для решения назревших дел…“

Кстати, положение В. Шекспира о цене очень высоко ценил один выдающийся экономист и большой почитатель В. Шекспира, к сожалению, не занимавшийся задачей, которую В. Шекспир считал самой важной для всех людей. Поэтому В. Шекспир прямо сказал об этом в „Макбете“ (IV, 2) с несвойственной ему откровенностью: „But cruel are the times, when we are traitors, and do not know ourselves. — Но ужасны времена, когда мы предатели, и не знаем самих себя“.

Уяснив для себя это обстоятельство, В. Шекспир и приступил к решению этой задачи, начав с того, чего никто, в том числе Сократ, не делал ни до него, ни после него. В произведениях В. Шекспира пословицы и поговорки представлены в количестве, достаточном для того, чтобы не сомневаться в его знании и понимании одной из важнейших из них: „То, что дурак делает в конце, умный делает в начале“. Аналогичная русская пословица не менее хлестка: „Когда в хвосте начало, то в голове мочало“.

Без сомнения, В. Шекспир знал, что решение любой задачи необходимо начинать с уяснения ее условий. Недаром он в „Двенадцатой ночи“ повторил за Сенекой: „…потому что когда не знаешь, куда идти, то заходишь всего дальше“ (II, 4, перевод А. Кронеберга). А в „Мере за меру“ (IV, 2) он особо подчеркнул: „…all difficulties are but easy when they are known. — …все трудности становятся легкими, когда они поняты“. Но В. Шекспиру было очень важно, чтобы такое его понимание зафиксировалось в памяти читателей, и поэтому он во второй части „Генриха IV“ не жалеет слов для его обозначения:

Задумав строить,
Исследовать сперва мы станем почву,
Потом начертим план; когда ж готов
Рисунок дома — вычислить должны,
Во сколько обойдется нам постройка,
Но коль превысит смета наши средства,
Что сделаем? Начертим план жилища
Размеров меньших иль затею бросим.
Тем более в таком великом деле,
Когда хотим разрушить государство
И возвести другое, мы должны
Исследовать и почву и чертеж,
Избрать фундамент прочный, расспросить
Строителей — знать средства наши, можно ль
Врага нам перевесить, а не то
Сильны мы будем только на бумаге,
Владея именами, не людьми;
И мы подобны будем человеку,
Который план строения начертит,
Но, увидав, что не хватает средств,
Оставит недостроенное зданье —
Нагой скелет — на произвол дождей
И на расправу яростной зиме.

(I, 3, перевод Е. Бируковой).

Наверное, В. Шекспир не случайно выбрал пример именно со стройкой. Ведь, действительно, всю свою жизнь человек строит: свой дом, свое общество, свои отношения с людьми, с природой и многие, многие другие отношения. И всегда, прежде чем „строить“, надо вдумываться в условия стоящих перед нами задач. А думать — значит связывать „до“ и „после“, прошлое и будущее. Как объяснял свои действия Перикл в одноименной драме (I, 2): „…bethought me what was past, what might succeed. — …продумал, что произошло, что воспоследует“.

И здесь можно вернуться к сонету 59. Скорее всего, В. Шекспир твердо уверился в том, что никто до него на деле не решал задачу познания самого себя, именно потому, что нигде не нашел даже признаков попыток уяснения условий этой задачи, а нашел только „слова, слова, слова“. Кроме того, он убедился в том, о чем, повторяя Гомера, написал в „Троиле и Крессиде“ (III, 3):

Никто ни разу не был почитаем
Сам по себе; нас чтут лишь за дары
Слепого случая…

Как зародилось у В. Шекспира понимание условий решаемой им задачи видно уже из слов Бассанио в пьесе „Венецианский купец“ (V, 1):

…клянусь тебе твоими
Прекрасными глазами, где себя
Я вижу сам…

Положение, содержащееся в словах Бассанио, получает развитие во второй части „Генриха IV“ (II, 3) в словах Леди Перси о своем сыне:

Был зеркалом наш Гарри,
В которое смотрелась молодежь…

И, наконец, окончательно, мысль В. Шекспира выкристаллизовалась в слова Марка Брута в „Юлии Цезаре“:

…ведь себя мы можем видеть
Лишь в отражении, в других предметах.

(I, 2, перевод М. Зенкевича).