София Каждан

Мадам

* * *

Несколько дней Кудрякова лежала в палате, не произнося ни единого слова, не отвечая ни на чьи вопросы. Она только и делала, что смотрела на потолок, а слезы от отчаяния, безнадежности и томительного безделья катились по ее лицу.

Сергей Сомов, так звали спасителя Кудряковой, каждый день приходил к ней в палату. Но видя его, Лена начинала еще больше плакать.

Однажды он пришел вместе с сыном, четырехлетним худеньким, маленьким мальчиком с живыми любознательными голубыми глазами.

— Меня зовут Максим, — произнес малыш, внимательно посмотрев на больную, — Почему ты плачешь? Кто тебя обидел? Сынок или доченька? — он присел на край больничной постели и провел рукой по женскому лицу, — Ты упала? На асфальт?! Ничего… Не переживай… К свадьбе заживет! — он заулыбался и достав из маленького цветного рюкзака конфету, развернул ее и протянул Лене, — Она вкусная.

Впервые за неделю Сомов увидел, что больная слегка улыбнулась. Максим вновь провел своей худенькой ладошкой по волосам Кудряковой.

— Я страшная? Похожа на Бабу Ягу?

— Ничего… Пойдет… — бойко проговорил ребенок, разворачивая и ложа в рот Лене вторую конфету.

— Как зовут твою маму?

— Моя мама умерла.

— Извини… Я не знала, — Лена на мгновенье задумалась, затем взглянула на малыша и сквозь слезы улыбнулась. Она взяла его худенькие ручонки в свои ладони и поднесла к губам, — Ты славный мальчик.

— Вчера мне папа купил покемона. Я сегодня с ним спал. А у тебя есть покемон?!

Она, так ничего не ответив на вопрос ребенка, заулыбалась.

Сомов подсел к сыну и спросил:

— Как вас зовут?

— Лена, — дрожащим голосом проговорила она.

— Все будет хорошо… Поверьте мне… — в его словах было столько нежности, столько ласки, что Кудрякова расплакалась.

Он не утешал ее.

— Нет… В моей жизни ничего хорошего уже быть не может. Он растоптал мои мечты о человеческом счастье… Самом обыкновенном счастье… Как мне сейчас жить? Как? Зачем? Нет… Я не хочу больше жить… Лучше умереть, чем жить в этом мире. Мире подлости и лжи. Я боюсь жизни… Боюсь ночи, боюсь наступления утра… Он убил во мне женщину, убил во мне человека… Я умерла… Перед вами лежит не человек, а оболочка… Я уже решила… Все решила для себя… Все кончено… Дальше пустота… Пропасть… Из нее никак нельзя выбраться… Зря вы спасли меня… Я мертва… Лена Кудрякова мертва…

— Значит, вы — Лена Кудрякова?

— Какое это сейчас имеет значение? — произнесла она устало, — Родителей у меня нет… Они умерли… Близких родственников тоже… Даже хоронить некому.

— Значит, нужно жить, — он заулыбался и, посмотрев на Лену, добавил, — Чтобы в девяносто лет было, кому похоронить.

* * *

С той поры минуло чуть больше, чем два года.

Джип с тонированными стеклами остановился возле собора. Из него вышел молодой, слегка седеющий у висков мужчина. Он открыл дверцу машины и подал руку женщине.

Возле собора взор молодой женщины в норковой шубе упал на стоящего возле ворот инвалида. Он, опершись всем телом на костыли, просил милостыню. Мужчина, шедший рядом с женщиной, достал из портмоне деньги и, наклонившись, положил их в железную коробочку.

— Мадам, — произнес калека хриплым голосом, обращаясь к стоящей возле него женщине, — Вы так прелестны.

Женщина вздрогнула и, схватившись за голову, испуганным голосом промолвила:

— Пойдем… Пойдем быстрее отсюда… — произнесла она, оглядываясь по сторонам.

— Успокойся. Все хорошо.

— Поедем домой… Я не хочу идти в этот собор… Я… Я… — на женских глазах навернулись слезы.

Мужчина прижал женщину к себе и поцеловал.

— Дурочка, чего ты так испугалась?

Она вырвалась из его объятий и побежала к машине. Он моментально догнал ее.

— Зачем ты дал ему денег? Ты знаешь, кто это?! Я узнала его! Узнала!

— Это Синицын… Владимир Синицын… Отец нашего Максима, — спокойно произнес мужчина.

— Нет… Ты, Сережа, что-то попутал… Причем здесь Максим?! — она повернулась к нему лицом и, сжав трясущимися руками ворот его кожаной куртки, дрожащим голосом промолвила, — Это отец Лизы.

— Отец Лизы — я! Я! Сергей Сомов! Уясни себе это раз и навсегда! — четко, по-военному, произнес он, — Второго отца у нашей дочери нет, и быть не может!

Она, прижавшись к его груди, зарыдала.

— Моя покойная жена любила Вовку… Очень любила… А я любил ее… — холодная усмешка коснулась лица Сомова, — Я ей прощал все, только бы она была рядом… Рядом со мной. Она несколько раз пыталась уйти от меня. Уйти в никуда… Потом Вовка женился… Они продолжали встречаться… Синицын не был создан для брака… Для семьи… Однажды я их застал в постели… В нашей постели… Я не помню, как все произошло, и откуда у меня в руках оказалась винтовка… Я выстрелил… Попал в колено… — он пожал плечами, — Синицыну хотели ампутировать ногу… Но все обошлось… Вскоре моя жена погибла… Она выбросилась с седьмого этажа…

— Сережа… — она еще сильнее прижалась к его груди.

— Ты у меня спросила: зачем я ему дал денег? Я всегда даю тем, кто просит. А ему… Ему и бог велел… Благодаря ему мы познакомились… Создали семью… Живем вместе… У нас сын и дочка… Мы счастливы… Очень счастливы.

Они сели в машину. Не успела она тронуться с места, как Лена положила свою руку на руку Сергея и, слегка покраснев, произнесла:

— Я беременна… У нас скоро будет ребенок… Твой ребенок…

Он выпустил руль и удивленно посмотрел на Лену:

— Что ты сказала?!

— Смотри на дорогу! — вскрикнула она, — Я еще хочу жить!

Машина остановилась, и Сомов, сжав, как в тиски, лицо своей жены, взглянул ей в глаза.

— Я люблю тебя… Люблю, Мадам… — Он впился в теплые, слегка приоткрытые губы Лены, — Люблю.

26 октября 2004 г.
Город Кобленц (Koblenz), Германия.