Михаил Бодров
Три дня смерти или собственные похороны
* * *
— Ты всегда спишь обнаженной?
— Мне, просто, так нравится.
— А мне-то как… не представляешь!
— Что тебе еще нужно?
— Ты знаешь.
— Опять про Бога лечить собрался.
— Могу стихи почитать. Вот, к примеру, самые последние:
Прекрасных линий… муть!
И блядь старых величеств.
Цветочного узора виток,
Простых вагинальных излишеств.
Похотливые взгляды на черном стекле,
Пурпурных фраз окончанья.
Танец света на лунном лице,
Как печаль из страданий.
Серебряной дури чуток…
В фиолетовой сетке блаженства.
И я спускаюсь на сиреневый лепесток
Звуком строки важнейшей…
— Ну как? Нравится?
— Блевать тянет… Странный способ добиться женщины.
— Не отмазывайся! Это уже мой сон.
— А это разве не извращение? Некрофилия…
— Самое большое извращение — воздержание!
Красивый секс — облагораживает человека. Расслабляешься весь, правда, потом все болит. Захватывающий процесс пленяет мрачные думы, направляясь по своему изящному руслу сквозь изгибы сложных сюжетов к вершине бытия. Несомненно, природный стимулятор удовольствия — лучшее изобретение природы или Бога. Спасибо ему хоть за это.
Любовь уничтожит мир!
Если есть, конечно, смертельное настоящее чувство, если до сих пор актуален Шекспир, и если есть еще террористы, способные взорвать мощную перегородку, разделяющую две половинки плутониевой массы ржавеющей ядерной бомбы.
„Если моя безответная радость убила меня, то сложно представить к чему привела бы ответная. Сдохло бы, как минимум, двое!“ Хорошо, что окочурился вовремя. Теперь она просто спит, нежно прижимаясь ко мне порнографией. Плохо, что больше ничего не будет. Остается только жмуриться до тех пор, пока не очнусь на месте своего захоронения, где и после меня еще не один индивид зароет рядом себя, свою веру, свою душу, свой разум…
* * *
Наконец-то я полюбил утро! Оно ведь все-таки последнее осмысленное явление моего существования.
Сложно описывать что-то бесформенно-серое, выхватывая яркие предметы из общего безличия. Ничего не осталось, лишь остатки депрессии и фатальная обреченность. Идет дождь. Странно, вчера было солнечно. Естественное чередование и повторение. Пасмурное небо и ветер, обгоняющий мысли. Последний путь независимо ото всех обстоятельств обязан стать последним. Путь от нее до кладбища. Что еще нужно? Я переспал с ней, попрощался со всем остальным — нет смысла продолжать дальше. Я готов двигаться…
Обычная печальная площадь суши, зона отчуждения банального с прекрасным. И скучный, собственно, никому не нужный церемониал. Вырыта яма, манящая спокойствием, пара хмурых, вызывающе темных фигур по инерции добавляет дождю кали, от дурного платоновского закона идейности-родственности. Все четко и скоро. Вот мой новенький гроб безнадежно спускают в небытие, а большие формальные куски почвы летят и разбиваются об него. Кончено. Больные похмельем землекопатели грубо забрасывают меня грязью без оркестрового похоронного марша и салюта, а только лишь под звуки одинокого ветра. „Если мир — театр, то должен быть занавес“.
— А может быть, это всего лишь антракт? — произнес как всегда элегантный любитель неожиданных появлений и единственный мой знакомый, умеющий угадывать мысли.
— Вам видней, вот только неизвестно, что будет во втором акте. Нет смысла ни в жизни, ни в смерти.
— Это все оттого, что вы очень дурно и бестолково провели эти дни, не попытались найти смысл в чем-то другом.
— Как смог. И давайте не будем учить меня жизни.
— А что вас ей учить, когда ее нет?
— К словам не придирайтесь.
— Хорошо, хорошо, — успокаивал меня действительный советник — скажите лучше, как вам ваши похороны?
— Никак, даже без музыки.
Князь удивленно взглянул на меня, засуетился, достал могильный мобильник и что-то властно произнес туда на непонятном диалекте незнакомого языка. Сверкнула молния и пернул гром. Мгновенье спустя подбежали привидения с разнокалиберными трубами. Грянула музыка, постепенно стирая уродливую скуку дождливого лета, оставив для меня только лишь полуосязаемые горящие линии взглядов и безмерную глубину дьявольски пустых глаз.
— Это лучшие траурные музыканты, а гром считайте залпом орудий. Это подарок… не знаю даже к чему.
— Право, не стоило так беспокоиться. Спасибо.
— Ах, ну что вы! Пара пустяков, — и на секунду пустота перестала быть грустной, но только на секунду. Снова музыка залилась строгими нотками, а приятный голос заговорил о деле, — Хватит любезностей, пора определить вашу судьбу.
— Собираетесь сердито экзаменовать меня?
— Уже проэкзаменовал, вы не справились и остаетесь здесь.
— В Раю или в Аду?
— Все зависит от того, как вы это воспринимаете…
— А ваше личное мнение?
— Ад и Рай — две формы бесконечности. Если вам действительно интересно, то по мне — Ад, недаром я здесь полноправный хозяин. Да, конечно, он не похож несколько на библейский и на обычные представления об Огненной Геенне, но, скажите, чем обывательская ординарность не пламя? Еле тлеющее, мучающее и не дающее избавления. А Рай — это, прежде всего, блаженный поиск новых идей, не растоптанных путей, смысла, Бога, создание новых творений и крах старых, собственных систем. Вы достойны, увы, только первого и не способны на другое. Это доказано вашей жизнью и тремя этими днями.
— Но ведь когда я был жив, я творил, даже писал, — пытался я возразить.
— Помню, читал. Все, что вы накропали, бессмысленно и противоречиво.
— Почему так категорично?
— По-другому не умею. Вы извините, конечно, но в своих произведениях вы дурно отзывались о людях. Для кого же вы тогда, спрашивается, писали? Что хотели объяснить и доказать? Непонятно… Зачем „метали бисер перед свиньями“, каковыми их всех без исключения считали? Не ясно… Вы еще слишком глупы, очень глупы, чтобы проповедовать птицам. Вот и все противоречие. Ну а если уж говорить о художественной части, то тут так все запущенно, бездарно и невнятно, что нет слов. Поверьте, я разбираюсь в литературе.
— Сейчас вы меня просто убили…
— Переживете.
— Не думаю… Но все же, если я такой дурак, прошу, растолкуйте что и почему.
— Во-первых, вы сами просили не учить вас жизни, во-вторых, объясняйтесь яснее, конкретней.
— Ну, к примеру, почему, чтобы искать в этой нереальности Бога надо куда-то улетать, почему его нет здесь, на земле?
— Хоть это заметили, не все так безнадежно. Ну вот представьте себе Солнце, Землю и себя. Представили? Отождествите теперь Солнце с Богом и станет попонятней. Вот вы стоите на Земле и относительно Вас движется Бог — Солнце. Относительно же Светила движетесь вы, а относительно Земли и Вы, и Бог — неподвижны. Поэтому-то в данной системе координат все так бессмысленно.
— А разве в других не бессмысленно? Сомневаюсь! Я знаю очень мало. Согласен, воспитание такое, и не могу додуматься, зачем вообще кого-то искать. Когда прекрасно известно, что ничего нет: ни Бога, ни Смерти, ни Вас…
— Вы правы, Его нет, лежит в могиле. Но ведь должен быть, и обязательно будет, заявит о себе в полный голос. Многим тогда не поздоровится…
— Кому именно? Вероятно, Ад станет страшнее, а Рай приятнее?
— Наоборот, Ад станет Раем. Люди или их остатки, угнетаемые безвременьем, обретут смысл, надежду и веру, а сильные искатели потеряют их. Правда, это случится нескоро, и продолжаться будет недолго, Боги — долго не живут…
— Почему же так? Почему же эта сволочь так насрет в душу самым сильным, самым любящим приверженцам своим?
— А какой сильной личности, скажите, нужно сильное окружение? Вспомните историю, хотя бы мою биографию. Когда-то я был самым опасным конкурентом покойника на Великий титул. И он безбожно покарал, унизил меня, сделав вечно вторым, понимаете, вечно… И я до сих пор не нашел разгадки, не додумался, как обойти этот закон…
— Так где же тут тогда логика? И так и так дерьмово. Какой выход?
— Есть один… Но боюсь, он глубоко ударит по вашему самолюбию и тщеславию. Вы же не способны уже на это, не способны — стать Богом.
— Твою мать, как все просто, — и бешеный смех вырвался у меня с кровью, с мясом, со словами, — Всего и делов…
— Извините, я с вами заболтался, прощайте и обратитесь к психиатру…
— Постойте! — цепляясь за его рукав, удерживал я из последних сил ускользающую тень мнимого спасения — Вы, кажется, обещали исполнить любое мое желание, если не забыли? Так вот — убейте меня!
— Убить вас? Но вы мертвы и похоронены…
— Плевать мне на эту чушь и бред. Я хочу только одного —
— Наконец-то! Я этого и ждал. Молодец! Вы нашли способ, угадали с той единственно-значительной просьбой, о которой я говорил в самом начале. Но вы понимаете, на что вы подписываетесь? По крайней мере, у вас тогда должна быть хоть какая-то цель. Вдруг станете лучшим?