Павел Шаронов

Маскарад

Какими бы странностями не отличалась жизнь родителей, дети всегда воспринимают ее как единственно возможную. Другой жизни они не знают. То время, когда мы жили обычной семейной жизнью, вспоминается мне теперь как далекий, полузабытый сон. Папа ходил на работу, мама вела хозяйство, а я просто жил, поглощенный своим миром игрушек и фантазий.

В тот день папа вернулся раньше времени, чем-то сильно встревоженный. Они с мамой заперлись на кухне и на повышенных тонах, иногда, впрочем, переходя на шепот, обсуждали какие-то свои взрослые дела. Когда они вышли из кухни, лицо папы было покрыто красными пятнами, а у мамы на глазах стояли слезы. Родители стали быстро собирать вещи, сказав мне только, что мы уезжаем. Сборы не заняли много времени — основную массу вещей оставили, взяв с собой только два чемодана.

Больше я ни этой квартиры, ни моего родного города, ни детских друзей больше никогда не видел. Начались бесконечные перелеты и переезды. Нигде мы не задерживались подолгу. Стоило мне привыкнуть к какому-то месту и обзавестись друзьями, как родители снова укладывали чемоданы, брали меня за руку и мы поспешно уезжали.

Перемена образа жизни сильно отразилась на внешнем облике отца. Раньше папа, как и многие интеллигенты, носил небольшую бородку. В первый же переезд он ее сбрил, изменил прическу и даже стал одеваться по-другому. Мне он объяснил, что теперь его зовут Валентин Николаевич и, если меня кто-нибудь спросит, как его зовут, именно это я и должен говорить.

Меня он тоже переименовал и стал звать Костей. Папа очень сердился, когда я не сразу откликался на это имя.

Примерно после третьего переезда папа недели на две пропал и мама сказала, что он в командировке.

Когда папа, наконец, вернулся, я, увидев его, разревелся. У папы было совсем другое лицо и он сказал, что теперь его зовут Олег Иванович. Мама, как могла, успокоила меня, объяснив, что папа перенес какую-то операцию и теперь это лицо у него будет всегда. А с новым лицом принято брать новое имя.

Меня, к счастью, папа больше переименовывать не стал и я так и остался Костей.

Кем папа работал, я не знаю, но жили мы очень обеспеченно и никогда не испытывали денежных проблем. Тогда, по причине моего малого возраста, я даже не знал, что такие проблемы бывают.

Поначалу, при каждом переезде, мы селились только в крупных городах. Некоторые из них я помню, но в основном они смешались в моей памяти в какой-то один, прикрытый туманом времени Город.

Потом настала очередь мелких городков. В некоторых из них мы стали жить более продолжительный срок.

Когда мне исполнилось восемь лет, мы поселились в городе Юрьевске, вернее, на небольшом, километра три в длину, острове на реке, как раз между городами Юрьевском и Белым Камнем.

Теперь, по прошествии нескольких лет, я думаю, что провел в этих местах лучшие дни своего детства.

На острове было совсем мало жителей, в основном пенсионеры, доживающие свой век в убогих, разваливающихся деревянных домах.

Папа купил находящийся там же бывший помещичий охотничий домик, который еще недавно использовали как склад. Это был довольно красивый кирпичный дом, внешне не казавшийся очень большим, но в нем было пять комнат и кроме того к нему прилегал довольно значительный земельный участок.

Как я уже говорил, деньги у папы водились и он быстро привел наше новое жилище в надлежащий вид.

Все эти хлопоты по устройству быта и некоторые папины намеки подсказали мне, что, скорее всего, наше пребывание на этом острове будет продолжительным.

Папа посетил кое-кого из местных начальников, завел знакомства и наконец снова, как он говорил, „занялся делом“.

Иногда они с мамой посещали деловые обеды, после которых у мамы, как правило, болела голова, а папина записная книжка пополнялась телефонами очередных „нужных людей“.

Поначалу в гости к нам почти никто не ездил, но со временем, когда папа, наконец, с головой погрузился в работу, ему „для дела“ понадобилось установить с некоторыми из деловых знакомых более дружеские отношения. И он стал устраивать „обеды в узком кругу“.

Гостей, как правило, было немного, не более пяти-шести, но это были „нужные люди“. Ненужных гостей к нам не звали.

Как правило, я присутствовал на подобных мероприятиях только вначале, когда встречали гостей, и на самой трапезе, в остальное же время предпочитал отсиживаться в своей комнате, считая общество папиных гостей слишком скучным для себя. Папа против этого не возражал.

Тот вечер обещал быть абсолютно похожим на все предыдущие. Ничто не предвещало… Впрочем, все по порядку.

В этот вечер у нас было пятеро гостей. Первым приехал новый папин знакомый „из администрации“ Николай Иванович, или, как он сразу попросил меня называть себя, „дядя Коля“. Это был невысокого роста человек с большими черными усами и начинающей лысеть головой. Создавалось впечатление, что он постоянно куда-то спешит, настолько все его движения были энергичны и быстры. Мне он показался тогда ужасно старым: ему было за сорок.

Вторым приехал Сорокин. Я так и не узнал, как его звали, и он остался в моей памяти просто Сорокиным, без имени и биографии. Поскольку я его почти не знал и он не представлял для меня никакого интереса, я его почти не запомнил, о чем впоследствии даже жалел.

Он был примерно ровесником моего папы, но в отличие от шумной бравады отца, благодаря своей тихости и незаметности, казался старше.

Поговорив с ним о чем-то вполголоса минут десять, папа вышел встречать новых гостей. Это были супруги Мишкины. О жене могу сказать только, что это была красавица и дура набитая — качества, которые особенно привлекают мужчину в женщине. Она была занята только сама собой и все ее разговоры сводились только к ее собственной персоне.

Муж мне совсем не понравился.

Было в нем что-то хитрое и скользкое. И имя у него было какое-то чересчур похожее на фамилию — Михаил. Миша Мишкин! Наверное, его этим дразнили в школе.

Последний гость был самый важный. Его даже так и звали: „сам Сан Саныч“. Чувство собственной значимости переполняло его до краев. Был он старый, толстый и надутый, как индюк.

Мама пригласила всех к столу и все с таким радостным видом приняли это приглашение, как-будто только за этим сюда и пришли.

Меня всегда угнетала необходимость присутствия на таких обедах. На них не столько ешь, сколько выслушиваешь рассказы о том, какое трудное детство было у каждого из присутствующих и какое счастливое оно у меня. Для разнообразия, тут же за столом мама учит меня этикету, постоянно одергивая и поправляя. Самое обидное, что этому этикету она учит меня одного. Мишкин облизывает нож, но этого никто не замечает; Сан Саныч так чавкает, что даже наш кот удивленно оборачивается, но ему это тоже сходит с рук и лишь я постоянно что-то делаю не так. По окончании обеда я, обессиленный, удалился в свою комнату, а гости разбрелись по дому, разговаривая о чем-то скучном.

Взрыв прогремел минут через сорок. Я ощутил легкий толчок и стекла в моей комнате зазвенели. Несколько секунд после этого была тишина, потом торопливые звуки шагов и взволнованные голоса. На месте происшествия я оказался одним из первых. Дверь в папином кабинете была распахнута, в окнах торчали только острые осколки стекла и в коридор тянулась тонкая струйка дыма. От мебели остались одни обломки, так что с первого взгляда комнату было не узнать.

Оттолкнув меня в сторону, папа вбежал в кабинет и принялся затаптывать начинающий тлеть ковер. Вдруг мама вскрикнула и указала пальцем на что-то, чего я не видел. Я отошел в сторону и заметил, что из-под обломков торчит нога человека.

* * *

Пять минут спустя мы собрались в гостиной. Первоначальное возбуждение сменилось чувством подавленности.

— Боже мой, боже мой, — повторяла мама, всхлипывая.

Даже Сан Саныч потерял часть своей величественности и казался растерянным.

— Что это было? — спросил он у дяди Коли.

— Взрыв, — кратко ответил тот.

— Значит, это не несчастный случай?

— Разберемся.

Дядя Коля постучал пальцем по столу, призывая всех замолчать и слушать только его.

— Друзья мои, — сказал он, — Прежде чем вызывать милицию, мы все же должны разобраться, что здесь все-таки произошло. Мы все занимаем достаточно высокие посты и не в наших интересах оказаться замешанными в деле об убийстве. Сорокин погиб и мы должны разобраться, была ли его смерть случайна, или это убийство.