Аноним
Описание странного события
Запланированный выезд в деревню пришлось отложить на день. Орловы, занимавшиеся доселе по моим наблюдениям лишь разудалой гульбой, вдруг взялись за дело, причем Григорий неожиданно проявил себя отменным организатором. Ломоносов свел его со своим другом из
На совещание явилось много народу, причем весьма разношерстного. Были военные, ученые, чиновники, купцы, даже казаки, приехавшие в первопрестольную жаловаться на различные притеснения. Собрание не касалось мелких деталей предприятия — их Орловы решали с каждым отдельно, а тут вырабатывалась общая стратегия. Самую большую практическую пользу принесли казаки. Зная местные условия, они оказались главными советчиками Орловых.
Распри в казачьем войске оказались на руку Орловым. Правительство учредило в войске канцелярию и ее члены стали удерживать жалование, самовольно вводить налоги и нарушать старинные права и обычаи рыбной ловли. Григорий пообещал казакам вмешаться и уладить споры. Довольные казаки оказывали всяческую помощь в орловской кампании. Среди них оказался один, бывавший в крепости Магнитной. По его словам крепость была скорее похожа на деревню за деревянным забором, в ней жили среди крестьян несколько старых солдат и казаков, при них были две пушки, этого доставало для защиты от луков и копий кочевых племен. Этот казак подтвердил Орлову сказанное мной о тамошнем климате. Вокруг горы Магнитной голая степь и зимой там злые ветры, от которых в палатках и землянках в короткое время никого в живых не останется. Это сообщение только добавило мне авторитета в глазах Григория. Еще казак утверждал, что гора известна частыми ударами в нее молний, на что с огромным интересом отозвался Ломоносов и, уведя его в сторону, стал с пристрастием расспрашивать.
Решено было отправиться на Урал как можно быстрей, поскольку путь людям и грузам долгий, а до холодов надо успеть обустроиться с жильем и хозяйством. Поскольку Орловы сомневались, что здесь после их отъезда продолжится энтузиазм, предпочли не уезжать вместе, а отправить пока Алексея; Григорию пока остаться и руководить отправками. Это было ударом для меня, однако, видя твердость Григория в этом решении, я его одобрил, но схитрил — мол, здесь впрямь без него дела пойдут хуже, но долго откладывать отъезд нельзя, ведь город Орлов должен быть назван в его честь, а не Алексея. Григорий на это ничего не ответил, но его взгляд выдал сильную ревность к славе.
Собрание перетекло в большой обед с возлияниями, даже Ломоносов произнес торжественный тост. Закончился обед под вечер и некоторые чиновники поехали с Орловыми в царский дворец. Там обсуждали дела с царицей и снова за ужином пили и произносили тосты за гору Магнитную. Трезвыми остались только я и Екатерина — она всегда пила очень мало вина. После ужина Григорий захотел услышать мое пророчество, но поскольку сей ритуал требовал дождаться темноты, Екатерина предложила устроить танцы. Я играл новые мелодии и все удивлялись — сколько их у меня?! Наконец стемнело, пришлось идти с Григорием, а за клавесин села фрейлина и заиграла вальс.
Мое предсказание имело единственную цель — умерить амбиции Орлова, желавшего, уподобившись Петру I, согнать на строительство новой столицы множество народу и сразу строить великолепные дворцы. С таким планом в начале зимы переселенцы замерзнут и вместо столицы окажется кладбище. Я предсказал Григорию успех, если он начнет свою столицу не с каменных дворцов, а с деревянных домов для строителей, даже церковь для венчания царской четы следует наскоро сделать деревянной. Тут я попал впросак — Григорий насмешливо сказал, что царей венчают только в первопрестольной Москве. Пришлось выкручиваться. Мол, традиции устанавливают правители, такие же люди как Орлов, а ломать традиции гораздо легче, имея арсенал арктических винтовок! Тут изрядно подпитый Григорий неожиданно схватил меня в темноте и сопя стал обнимать. Опасаясь, что в своем порыве он переломает мне кости, я сказал, что это не все, он выпустил меня. Нужно было что-то добавить, я не придумал ничего лучше и велел вместе с постройкой жилья строить железоделательный завод. Григорий с пониманием сжал мою руку и предложил мне ехать на Урал вместе с ним. Пришлось объяснить, что на голом месте разработка оружия невозможна, а здесь для этого есть все; когда же технология будет готова, в городе Орлове сразу начнет действовать завод! Главная забота Орловых — сберечь людей, тогда слух пройдет по всей земле и в новую столицу пойдут сами, без конвоя квалифицированные мастеровые, а не одни темные крестьяне. Наверно чувства переполнили подпитого Григория и он заплакал. Еще раз обняв меня, он пошел к двери, зацепив в темноте какой-то тяжелый предмет, наделавший много шуму, отчего дверь немедленно открылась и вбежала Екатерина с подсвечником. Григорий, опустив голову, прошел мимо нее.
Вид Григория и его поведение потрясли Екатерину и она ожидала моих объяснений. Я постарался ее успокоить, но отказался говорить ей о происшедшем. В таких делах таинственность не бывает излишней. Разумеется, Григорий ей все расскажет, но он это сделает сам, а ко мне отнесутся с еще большим доверием. Чтобы окончательно закрыть эту тему, я завел речь о завтрашней поездке, а Екатерина вспомнила, что исполнила мою просьбу — обеспечить меня шелком для полета. Это сообщение вызвало во мне всплеск энергии и я понял, что поездку в деревню снова придется отложить на день, даже так я все равно приеду туда вместе с обозом. Мне нужны были белошвейки, ведь швейную машинку еще не изобрели. Екатерина обещала завтра выбрать подходящих и отправить их в Обухово. А мне нужно просить Ломоносова, чтоб подыскал геометра для раскройки шелка с минимальными потерями.
Ломоносова не удивила моя затея сшить шелковый шар — он и сам был выдумщиком, поэтому относился с уважением к чужим фантазиям. Из деликатности он не любопытствовал, как шар может влиять на способность летать, просто повел меня в университет, чтоб взять там нужного человека. Приняли нас радостно и шумно, не то что в мой визит с Алексеем Орловым — большим вельможей, вызывающим страх. В этот раз я попал в среду, как сейчас говорят, прогрессивной молодежи. Если вельможи видели во мне „особо приближенную к царице особу“, да еще, пожалуй, шута, веселящего двор песнями, танцами, сказками, то интерес студентов был серьезней. Началась встреча с казуса: ректор обратился ко всем на латыни, которую все хорошо знали, кроме меня. Я сумел выкрутиться, заявив, что в латыни знаю чрезвычайно мало и лучшее из этого — „Lingua Latina non penis canina“ (язык латинский — не свисток собачий), на что все, включая солидных ученых мужей страшно развеселились. Один озорник, желая блеснуть остроумием, неудачно ввернул: „Fortuna non penis, in manus non recipi“ (счастье не часть тела, в руки не возьмешь). Ректору пришлось взять суровый вид, но Ломоносов разрядил обстановку: „Quod licet Iovi, non licet bovi“ (что разрешается Юпитеру, то не дозволено быку). Кстати, замечу, что преподавание всех наук в университете велось на латыни.
Студиозусы знали обо мне и каждый горел желанием задать мне вопрос, но тогда наш разговор стал бы нескончаемым. Позволили одному обратиться ко мне. Он изучал медицину и знал о том, как я применил гипс при переломах. Разумеется, все хотят знать о достижениях арктической медицины. Пришлось сказать, что я не врач и, хоть кое-что мне известно, но сходу вспомнить трудно. В других науках я тоже не сумел блеснуть. А перед тем мне казалось, что мои знания восхитят студентов XVIII века. Оказалось, что демонстрировать-то и нечего — знания либо слабы, либо неполны, разрозненны и ничего достойного предложить не удается. Один из преподавателей, желая, видимо, доставить удовольствие Ломоносову, спросил, что в Арктике думают о корпускулярной теории. Я сказал, что эту теорию у нас уважают и на ее основе арктический химик Менделеев создал периодическую систему элементов. Как мог, я изобразил эту систему, главная же трудность оказалась в том, что многие элементы еще не были открыты, всего-то знали десятка два, даже таких слов, как водород и кислород не употребляли. В общем, теория Менделеева в моем изложении вызвала не слишком большой интерес и это сильно меня обескуражило — я-то думал, все придут в восторг, но сам Ломоносов, хоть и заинтересовался, но буйной радости не проявил.
Неожиданно всех взбодрил скромный юноша, спросив, есть ли в Арктике философский камень. Насколько я был сведущ — сей субстанцией алхимики намеревались превращать мусор в золото. Рассуждать на эту тему с позиций ядерной физики бесполезно: если б я и знал в этом
Рассказал ей об энтузиазме Орловых на поприще градостроительства. Она выразила нетерпение задержкой Григория. Пришлось убеждать ее смириться и не подавать виду, чтоб не открылась наша интрига. Заговорили о поездке в деревню, о моих планах. Екатерина, зная, как я мучился на ночевках в пути, предложила простой выход — на полпути построить избу для остановок. Я не привередлив, случалось ночевать в таежной избушке с разрушенной печкой в лютую стужу, бывало и у костра на снегу в обнимку с ружьем… Вот только насекомых я стерпеть не мог. По моему взгляду Екатерина поняла, что от персональной станции в пути я не смогу отказаться. Между тем, я знал, что царский двор слишком задержался в Москве после коронации, пора бы возвращаться в Петербург, но если речь зашла о постройке станционной избы, значит, возможно, планы изменились? Я спросил об этом и услышал, что Екатерина пробудет здесь столько, сколько мне понадобится для освоения оружия, да и в небесах побывать хочется.